честью и гордостью, воздев руки повыше, и так далее.
Две женщины, на которых указал Игнациус, медленно добрели до раскроечного стола, робко взяли знамя щепотками за краешки и растянули между собой, будто хламиду прокаженного.
— Это выглядит даже гораздо внушительнее, чем я себе воображал, — произнес Игнациус.
— Не махай этой штукой передо мной, подруга, — сказал кто-то женщинам, пустив по всей толпе еще одну рябую волну смешочков.
Игнациус щелкнул камерой и нацелил ее на знамя и рабочих.
— Не будете ли вы все любезны помахать еще раз палками и камнями? — Рабочие весело подчинились. Мирна поперхнется эспрессо, когда это увидит. — Теперь немножко неистовее. Яростно грозите оружием. Грознее гримасы. Громче орите. Возможно, некоторые из вас могли бы попрыгать вверх и вниз, если вы не возражаете.
Они с хохотом следовали его инструкциям — то есть, все, кроме тех двух женщин, что угрюмо держали знамя.
В конторе мистер Гонзалес наблюдал, как мисс Трикси врезалась в дверной косяк, совершая свое утреннее проникновение на рабочее место. В то же самое время, он задавался вопросом, что может означать новый буйный всплеск шума, донесшийся с фабрики.
Игнациус снимал сцену перед собой еще минуту или две, а затем проелозил камерой по столбу наверх, к потолку, что, по его мнению, представило бы собой интересный и довольно-таки изысканный прием кинематографии, предполагающий устремленность. Зависть сгрызет пахнущие мускусом жизненно важные органы Мирны. Достигнув верхушки столба, камера задержалась на нескольких квадратных футах проржавевшей изнанки фабричной крыши. Затем Игнациус протянул камеру рабочему и попросил заснять себя. Когда тот навел на него объектив, Игнациус нахмурился и потряс кулаком, тем самым неимоверно развлекши рабочих.
— Ну ладно, — великодушно произнес он, забрав камеру и снова щелкнув выключателем. — Давайте же сдержим на мгновение наши бунтарские инстинкты и распланируем свои стратагемы. Во-первых, две вот эти дамы будут предшествовать нам со знаменем. Непосредственно за знаменем последует хор с какой-либо надлежащей народной или религиозной мелодией. Дама, отвечающая за хор, сама может выбрать напев. Не зная совершенно ничего о ваших народных музыкальных склонностях, я оставляю выбор за вами, хотя мне и хотелось бы, чтобы у нас оказалось достаточно времени для того, чтобы я обучил всех вас красотам какого-нибудь мадригала. Осмелюсь только предложить вам выбирать мелодию помощнее. Оставшаяся часть составит батальон воинов. Я сам последую за всем ансамблем с камерой, чтобы запечатлеть сие знаменательное событие. В какой-либо из будущих дней все мы, вероятно, сможем реализовать какие-то дополнительные поступления за счет проката этого фильма в студенческих организациях, а также иных сходным же образом ужасающих сообществах.
Просьба не забывать еще вот чего. Наш первый подступ будет мирным и благоразумным. Войдя в контору, две дамы поднесут знамя прямо к управляющему. Хор выстроится вокруг распятия. Батальон останется на заднем плане, покуда не потребуется. Поскольку мы имеем дело с самим Гонзалесом, я подозреваю, что батальон будет призван в дело довольно скоро. Если же спектакль этот окажется неспособен пробудить в Гонзалесе эмоций, я скомандую: «В атаку!» Это и станет сигналом к вашему натиску. Есть вопросы?
Кто— то сказал:
— Ну и говно все это, — но Игнациус проигнорировал одинокий голос. Фабрику охватило счастливое затишье — рабочие истосковались по перемене распорядка. Между двух печей с минуту пьяно помаячил мистер Палермо, десятник, и исчез.
— Очевидно, план битвы ясен, — произнес Игнациус, когда вопросов не последовало. — Не будут ли две дамы со знаменем любезны занять свои места вон там, у дверей? Теперь, пожалуйста, хор — соберитесь за ними, а затем — батальон. — Рабочие быстро перестроились, улыбаясь и тыча друг в друга орудиями войны. — Прекрасно! Хор теперь может приступить к пению.
Дама с духовными наклонностями дунула в дудку-камертон и участники хора с вожделением затянули:
Ох, Иисус, иди со мной повсюду,
И я всегда — всегда доволен буду.
— Это в самом деле звучит довольно волнующе, — заметил Игнациус. Следом за этим он вскричал: — Вперед!
Боевой порядок повиновался столь быстро, что, не успел Игнациус вскричать что-либо еще, как знамя уже миновало фабрику и начало подниматься по лестнице в контору.
— Остановитесь! — заорал Игнациус. — Помогите мне кто-нибудь слезть со стола!
Иисус, будь же другом навсегда
До самого — до самого конца, о да!
Дай за руку тебя мне взять,
И я почую благодать
Того, что рядом ты идешь
Со мною, несмотря на дождь.
Тебе молитвы возношу,
Не жалуюсь и не прошу,
Когда Иисус со мною.
— Стойте! — бешено орал Игнациус, видя, как последние шереги батальона скрываются за дверями. — Вернитесь сюда немедленно.
Двери захлопнулись. Он опустился на четвереньки и подполз к краю стола. Затем перевернулся и через довольно длительный промежуток времени, потраченный на маневрирование конечностями, умудрился сесть на краю стола, свесив ноги. Заметив, что ступни болтаются всего лишь в нескольких дюймах от пола, он решился рискнуть и совершить прыжок. Он уже оттолкнулся от стола и приземлился на пол, когда камера соскользнула у него с плеча и гулко треснулась о цемент. Пленка вывалилась из нее на пол выпотрошенными внутренностями. Игнациус подобрал камеру и щелкнул выключателем, который должен был привести ее в действие, но ничего не произошло.
Ты меня выкупишь, Иисусе,
Меня в тюрьму упрячут пусть.
Ох, ох, ты вечно меня ждешь,
Смысл жизни мне даешь.
— Что поют эти маньяки? — вопросил Игнациус у опустевшего цеха, фут за футов рассовывая пленку по карманам.
Ведь ты меня не заморозишь
И никогда меня не бросишь,
Мне никогда не согрешить,
Мне вечно в выигрыше быть,
Когда Иисус со мною.
Игнациус, волоча за собой несмотанную пленку, поспешил к дверям и вошел в контору. Две женщины окаменело предъявляли задник изгаженной простыни смущенному мистер Гонзалесу. Полузакрыв глаза, хор самозабвенно выводил свою мелодию, окончательно в ней погрязнув. Игнациус протолкался сквозь ряда батальона, кротко переминавшегося с ноги на ногу в тылах, прямо к столу управляющего конторы.
Мисс Трикси заметила его и поинтересовалась:
— Что происходит, Глория? Что здесь делают все эти фабричные?
— Бегите отсюда, покуда можете, мисс Трикси, — с великой серьезностью посоветовал он ей.
Ох, Иисус, ты шлешь мне благось,
Когда вокруг нет фараонов — это радось.
— Я тебя не слышу, — возопила мисс Трикси, хватая его за руку. — Это негритянский театр приехал?
— Ступайте трясти своими усохшими частями над отхожим местом, — свирепо заорал на нее Игнациус.
Мисс Трикси зашаркала прочь.
— Ну? — осведомился Игнациус у мистера Гонзалеса, перемещая двух дам таким образом, чтобы управляющему стали видны буквы на лицевой стороне простыни.
— Что это означает? — спросил мистер Гонзалес, прочитав плакат.
— Вы отказываете этим людям в помощи?
— Им — в помощи? — испуганно переспросил управляющий. — О чем вы говорите, мистер Райлли?
— Я говорю о грехе против общества, в котором виновны вы.
— Что? — Нижняя губа мистера Гонзалеса задрожала.
— В атаку! — крикнул Игнациус батальону. — Человек этот совершенно лишен милосердия.
— Да вы ж ему и рот раскрыть не дали, — заметила одна из недовольных женщин, державших простыню. — А ну дайте мистеру Гонзалесу сказать.
— В атаку! В атаку! — снова возопил Игнациус — еще яростнее. Изжелта-небесные глаза его пучились и сверкали.
Кто— то нерешительно крутнул велосипедной цепью над рядом конторских шкафчиков и сшиб на пол горшки с бобами.
— Ну посмотрите, что вы наделали, — сказал Игнациус. — Кто вам приказывал сбивать растения?
— Сами же сказали: «В атаку», — отвечал хозяин велосипедной цепи.
— Немедленно прекратите, — заревел Игнациус рабочему, который с безразличным видом карманным ножиком вспарывал табличку «ОТДЕЛ ИССЛЕДОВАНИЙ И СПРАВОК — И. Ж. РАЙЛЛИ, ХРАНИТЕЛЬ». — Что вы вообще себе думаете?
— Эй, так вы ж сами сказали: «В атаку», — ответило несколько голосов.
Ох, недолго мне ждать -
Со мной твоя благодать,
Мне свет твой идет
Всю ночь напролет.
Ох, Иисус, со мной вместе скорбя,
Ты знаешь, что я никогда — никогда не оставлю тебя.
— Прекратите это ужасное пение, — закричал Игнациус хору. — Никогда еще столь вопиющее святотатство не касалось моих ушей.
Хор примолк — похоже, они обиделись.
— Я не понимаю, чего вы добиваетесь, — сказал Игнациусу управляющий конторой.
— Ох, да закройте же свою мокрощелку, монголоид.
— Мы возвращаемся на фабрику, — рассерженно объявила Игнациусу напряженная руководительница хора. — Дурной вы человек. Я думаю, падлиция вас дествитно ищет.
— Ага, — согласилось несколько голосов.
— Ну повремените же минутку, — взмолился Игнациус. — Кто-то ведь должен пойти в атаку на Гонзалеса. — Он окинул взглядом батальон воинов. — Человек с кирпичом, подойдите сюда сейчас же и постучите ему немного по голове.
— Никого я ентой штукой бить не буду, — ответил человек с кирпичом. — На вас, наверно, падлиция дело завела в милю длиной.
Две женщины с отвращением бросили на пол простыню и последовали за хором, уже выходившим по одному за дверь.
— Народ, куда же вы? — вскричал им вслед Игнациус, захлебываясь слюной и яростью.
Воины не ответили ничего — лишь выстроились следом за хором и двумя знаменосицами. Игнациус проворно заковылял за отбившимися от строя воинами и схватил одного за руку, но человек шлепнул его, будто комара, и сказал: