– Сеньор Островски, – с расстановкой произнес он. – Я знаю все, что связано с историей моего города и его ближайших окрестностей, куда входит и Картахена. И когда я говорю «все», то имею в виду все, что можно прочитать на эту тему в архивах, воспоминаниях и исторических работах. Что касается Гражданской войны, то я лично интервьюировал десятки доживших до наших дней очевидцев и участников. Вдобавок ко всему у меня фотографическая память, сеньор Островски. Так что я, безусловно, знаю, что такое НКВД, и даже помню пофамильно тех агентов, которые работали здесь. Пофамильно.
– Извините, дорогой Фернандо, – смущенно проговорил Игаль. – Я совершенно доверяю вашему рассказу и вашим познаниям. Пожалуйста, отнесите мой неуместный вопрос на счет негативного опыта общения с некоторыми профессиональными мадридскими историками, чья квалификация, увы, не всегда соответствует званию…
– К счастью, я не профессионал, а всего лишь любитель, – усмехнулся краевед, адресуясь к нацеленной на него видеокамере Нины Брандт, – и потому не могу себе позволить небрежность. О каком советском следователе вы говорите?
– Нуньес. Камрад Нуньес…
Фернандо на секунду задумался и кивнул.
– Да, знакомая личность. Не первого ранга, но по нашим провинциальным понятиям – почти генерал. Нуньес приезжал сюда несколько раз из Барселоны – в основном в Картахену, но и в Альмерию тоже. И не только на допросы.
– Наблюдать за разгрузкой?
Краевед отрицательно покачал головой.
– Нет, за погрузкой. В течение нескольких дней октября тридцать шестого года в порту Картахены шла погрузка испанского золота для отправки в Одессу. Пятьсот десять тонн, семь тысяч восемьсот ящиков, четыре советских теплохода. Это была совершенно секретная операция, сеньор Островски. О ней знали считаные люди – все из НКВД. Нуньес прибыл сюда, чтобы наблюдать за погрузкой вместе с курировавшим весь процесс резидентом НКВД Александром Орловым. Впоследствии практически все участники операции были расстреляны или посажены. Орлова потом тоже вызвали в Москву, но он почуял недоброе и успел сбежать.
Нина Брандт опустила камеру.
– Когда это случилось, Фернандо?
– Бегство Орлова? В начале тридцать восьмого. Что касается Нуньеса, то его, как я понимаю, пытались ликвидировать еще здесь, в Испании, по дороге из Картахены в Альмерию. Но не дострелили. Он чудом выжил и был перевезен на советский транспорт, следующий в Одессу. Дальнейшая судьба этого человека мне неизвестна…
– Выздоровел, попал на Колыму, отсидел там восемнадцать лет и вернулся в Москву в качестве моего деда, – мрачно проговорил доктор Островски. – Спасибо, сеньор Фернандо. Теперь благодаря вам я знаю причину его ареста. В реальности тех дней она выглядит довольно логичной. Все эти годы мы думали, что Наума Григорьевича Островского, он же камрад Нуньес, он же мой дед Наум, оклеветали как предполагаемого троцкиста. А дело, оказывается, в сталинской тайне испанского золотого запаса…
– Рад был помочь, – улыбнулся краевед. – Вот моя визитка – для титров вашего фильма. Вы ведь пришлете мне копию?
– Конечно, пришлем, – заверила его Нина. – Но у меня, если позволите, еще один вопрос. Чем камрад Нуньес занимался здесь в остальные свои приезды? Помимо золота.
Фернандо вздохнул.
– О, это интересная история. Вам что-нибудь говорит имя Франсиско Марото, столяра из Гранады? Нет? Что ж, это понятно. Когда заходит речь об испанских анархистах, всегда говорят о Дуррути, Бернери и Аскасо, в то время как о нашем провинциальном Марото даже не вспоминают. А ведь здесь, в Андалусии, он был самой известной фигурой. Могучий парень, столяр и дорожный рабочий, который не стеснялся бить врагов по морде. Понятно, его то и дело бросали в тюрьму, но результат давал именно он, а не ораторы-пустословы. Когда начался мятеж, Марото был в Аликанте, в трехстах километрах отсюда, и сразу стал организовывать и вооружать пролетарскую колонну, чтобы идти на захваченную фашистами Гранаду.
– Но в то время камрада Нуньеса здесь еще не было… – робко напомнил Игаль, стремясь направить разговор ближе к предмету интереса.
– Да, не было, – согласился Фернандо. – Но если вы хотите знать, кого он допрашивал и как его машина оказалась на шоссе между Картахеной и Альмерией, придется выслушать и про Франсиско Марото. В начале августа тридцать шестого отряд Марото выступил в направлении Гранады. Сначала он насчитывал меньше трехсот ружей, но к нему все время стекались добровольцы – не только испанцы, но и приезжие анархисты из Франции и Италии. Вскоре их стали называть именем командира – колонна Марото. Это был поистине победный марш – колонна продвигалась пусть и медленно, но верно, отбивая у фашистов попутные города и деревни.
Когда Марото добрался до Гранады, под его командованием было уже больше тысячи добровольцев. Но он не мог штурмовать город из-за катастрофической нехватки патронов. Поэтому Франсиско приказал своим ребятам занять оборону, а сам отправился в Альмерию за оружием и боеприпасами. Почему именно в Альмерию? Потому что ее губернатором был человек по имени Габриэль Морон – заклятый сталинист, а сталинистам доставалось тогда практически все советское оружие. Их арсеналы ломились от винтовок, патронов, гранат и пулеметов, в то время как анархистам и социалистам было нечем и не из чего стрелять. Франсиско искренне намеревался смирить гордость и поклониться Морону, но получилось иначе.
Накануне, в первых числах февраля тридцать седьмого, мятежники захватили Малагу и сразу принялись расстреливать республиканцев. Чтобы спастись от расправы, люди стали уходить, как они думали, к своим, в хорошо защищенную Альмерию. Вот только сталинистам это совсем не понравилось. Они потратили уйму сил, чтобы очистить город от политических соперников, а теперь туда вновь стекался поток вооруженных беженцев, где коммунисты сталинского толка составляли ничтожное меньшинство. Поэтому губернатор Габриэль Морон заявил, что Альмерия не станет помогать трусам, которые сдали свой город фашистам. Он так и сказал – «трусам»…
«Чем прятаться под крылом настоящих солдат, – сказал он измученным и израненным людям, которые чудом спаслись от фашистской пули, – чем прятаться здесь, в чужом городе, вернитесь и отбейте у врага свой!»
Понятно, что Франсиско Марото не мог вынести подобной несправедливости. Он тут же организовал и возглавил демонстрацию протеста на площади перед мэрией. Демонстранты требовали, чтобы губернатор вышел к ним и ответил за свои слова, но Морон спрятался в кабинете и закрыл ставни. Я уже говорил, что Франсиско был сильным парнем, который ни минуты не сомневался, когда требовалось набить морду мерзавцу и врагу рабочего класса. Он лично раскидал губернаторскую охрану, взломал запертую дверь и за шиворот выволок Морона на площадь. Сталинист извинился, демонстранты разошлись, но уже на следующий день Франсиско Марото и его помощник Андре Клиши были арестованы полицией коммунистов.
Чтобы многочисленные сторонники Марото не освободили своего лидера, арестованных сразу увезли в Картахену, где в военном порту стоял линкор «Хайме Первый», превращенный сталинистами в плавучую тюрьму. Вот туда, на линкор, и приезжал интересующий вас следователь НКВД камрад Нуньес. Как видно, он был большим мастером своего дела, потому что именно ему поручили выбить из Франсиско признание в измене и шпионаже.
Доводы обвинителей основывались на том, что Франсиско Марото несколько раз пробирался в занятую мятежниками Гранаду и возвращался оттуда невредимым к своей колонне, которая, как уже сказано, стояла в трех километрах от города. Что, конечно, было полнейшей чепухой: на самом деле Марото и его товарищи, прекрасно знавшие Гранаду, организовали небольшую группу, которая выводила из города тех, кому угрожала смерть. Эта команда со временем превратилась в легенду. Их называли «Лос Ниньос де ла Ноче» – «Дети ночи». Трудно поверить, но именно это геройство ставилось в вину командиру колонны Марото!
Доктор Островски вздохнул.
– Зная советский опыт камрада Нуньеса, можно предположить, что он успешно сшил дело…
– Да, вы правы, – кивнул Фернандо. – Не надо забывать, что республиканский суд тоже контролировался сталинистами. Марото и Клиши были признаны виновными в шпионаже и приговорены к смертной казни. Но поднявшийся по всей стране протест оказался слишком велик даже для неумолимого НКВД, и к маю Франсиско освободили, отменив приговор. Вернее, не отменив, а отсрочив. Его привели в исполнение уже победители-франкисты сразу после войны, в июле сорокового.
– А что сталось с помощником? Если не ошибаюсь, вы назвали его Андре Клиши…
– Очень хороший вопрос! – краевед улыбнулся, как опытный лектор, исподволь подведший аудиторию к заранее подготовленному продолжению. – Андре Клиши – французский анархист, примкнувший к колонне Марото вскоре после начала войны и арестованный вместе с командиром… Он остался на линкоре и тоже пригодился потом людям из НКВД, хотя сам по себе был незначительной фигурой. В свой последний приезд в Картахену накануне Рождества тридцать седьмого года камрад Нуньес забрал Клиши с собой на очную ставку, которую собирался провести в Альмерии. Конечно, это только мое предположение, но думаю, что приказ об очной ставке был предлогом.
Я специально проверял в местных архивах: в тот день в альмерийской полиции не планировалось никаких следственных действий. Те, кому поручили ликвидировать Нуньеса, всего лишь хотели заманить его на пустынное провинциальное шоссе, подальше от главных событий, которые разворачивались севернее, в Мадриде, Барселоне и Валенсии. Что и было проделано. Кто ж мог знать, что две пули в грудь и одна в голову окажутся недостаточными?
– Как его обнаружили?
– Случайно. Найден в кювете погонщиками мулов.
– А машина с арестованным Клиши?
Фернандо снова улыбнулся.
– А вы как думаете? Официальная версия инсценировки гласила, что осужденный преступник сумел освободиться от наручников, застрелил камрада Нуньеса, бросил его в кювет, а сам скрылся на автомобиле. В реальности же предполагаю, что никуда он не скрылся. Скорее всего, стрелявшие в Нуньеса исполнители НКВД закопали беднягу Клиши где-нибудь в придорожной роще на обратном пути в Мадрид или Валенсию. Уверяю вас, никто даже не обратил внимания на его исчезновение. Француз, незначительная фигура, чужая пешка на местной доске…