— Сейчас начнёт действовать.
— Да, подожди немного.
— А вот лэптоп не пашет. — Всеслав потряс ноутбуком в воздухе. — Батарея при этом заряжена на максимум. Сам заряжал.
— Может, можно хотя бы на него положить ардеорию?
— Нет, — отрезала госпожа директор. — Сами справимся, без лэптопа. Скоро станет легче. Давайте начинать. Ставьте музыку.
— А может, как-нибудь в тишине? — возразил Фредел.
— Как ты себе это представляешь? Включай.
Полилась мелодия — в ней так же, как в некоторых движениях женщины, было что-то восточное, но, может, это просто казалось. Госпожа Гвелледан скинула шубку и заскользила по снегу, словно по льду. Это был несомненный танец, ничего подобного Илья никогда не видел, а когда он осознал, какое в пространстве Видения её движения ещё имеют энергетическое выражение, он позабыл сам, в каком пространстве находится.
Гибкость и изящество её танца были настолько совершенны, насколько вообще может быть совершенен человек. Ни одного неловкого жеста, ни одного ломаного движения, и через миг юноша вообще перестал воспринимать отдельные па — только весь танец целиком. И даже не как танец, а как волшебное действо, завораживающее своим великолепием. Волны разнооттеночной энергии расходились от женщины образами и намёками образов, и Илье почему-то показалось, что вокруг неё вырастают и сразу тают гигантские лилии и ещё какие-то цветы, которые он знал, но не по названию.
Глубиной сознания он сообразил, и довольно скоро, что цветы тут ни при чём и красота как таковая — тоже. Госпожа директор в танце возводила какую-то сложную магическую структуру, но в этот момент её конечная цель не имела никакого значения в глазах зрителей. Значима были только безупречность и божественное совершенство танца, наполнявшего сейчас высшим, непостижимым смыслом звучащую в воздухе музыку, смыслом, который и не нужно понимать, но за который счастье — умереть.
Илья больше не воспринимал её как женщину, о возрасте которой страшно даже задуматься, внешне же выглядящую немногим младше его собственной матери. Красивую, конечно, и ухоженную, но относящуюся к другому поколению. В эти минуты и её положение в обществе перестало иметь хоть малейшее значение, да и вообще что-либо, кроме самого главного — она представляла собой тот символ вечной и всепокоряющей женственности, о которой мужчины всех времен и народов грезят в эпоху юности своего духа.
Илья шагнул из-за ствола огромного дуба, за которым прятался, и стоял, впитывая всем своим существом каждое мгновение этого танца, который покорял его так же, как покоряет своей власти любое подлинное произведение искусства. В минуты, когда он воспринимал в первую очередь чародейский образ происходящего, он думал о том, что до такого мастерства ему даже голову не задрать и не стоит вообще думать, будто ты что-то представляешь собой в магическом плане, пока не дотянешься хоть мизинчиком до великолепия госпожи Гвелледан.
Музыка иссякла, женщина закруглила танец и замерла, раскинув руки. Юноша лишь в этот момент осознал, что мороз больше не перехватывает дыхание и не трёт щёки тёркой. Конечно, до прежнего уровня температуры, когда из общежития во двор ученики выскакивали в лёгких осенних куртках, недотягивало даже близко, однако стоять, закутавшись в дублёнку, уже было можно. Директору же, похоже, было совсем не холодно в длинном шерстяном платье. Она раскинула руки в стороны, запрокинула голову и блаженно отдыхала.
— Очень хорошо, — произнёс Фредел. — Уже не минус пятьдесят.
— Да и изначально не было минус пятидесяти, — возразил Всеслав. — Максимум — минус сорок пять. И то вряд ли.
— В любом случае не та температура, которую может выносить живой человек…
— Ну история свидетельствует об обратном… Госпожа Гвелледан жестом прервала реплику Всеслава, обернулась и, приподняв бровь, посмотрела на Илью. Он совсем забыл о том, что выбрался из своего укрытия, и теперь стоял, видимый всеми. Юноша смутился и даже, наверное, покраснел бы, если б к этому моменту мороз уже не «приласкал» его до кирпичного оттенка.
— Илья? — удивлённо уточнила женщина. — Вы не спите?
— Да… Я…
— Вы что-то почувствовали?
— Да! — согласился юноша с облегчением, что ему дают возможность оправдаться. — Я проснулся от видения… От ощущения… И… Извините… Я просто хотел посмотреть.
— Понимаю. — Она подставила плечи под шубку, которую Фредел подобрал со снега и настойчиво натянул на неё. — Идите-ка сюда. Как вы себя чувствуете?
— Нормально.
— Вы почитали книгу? До какого раздела добрались?
— До четвёртого.
— О, молодец! — обрадовалась женщина. Всеслав сунул ей в руку крохотный стаканчик и налил из термоса пряно пахнущего кофе.
Она испытующе разглядывала его, обжигая губы напитком, потом повернула голову к мастеру.
— Что там с лэптопом?
— Нормально. Теперь должен работать. — Он повертел в руках небольшой ноутбук, раскрыл его. — Работает, похоже.
— Настраивайте. Давайте продолжим. Фредел, поставьте мне что-нибудь побыстрее, повеселее.
— Вы собираетесь задействовать молодого человека? — Учитель системной магии удивлённо покосился на Илью.
— Именно так.
— Вы уверены? Послушайте, это…
— Я всегда знаю, что делаю. Ставьте композицию. Илья, поможете мне?
— С удовольствием! — обрадовался юноша, почувствовав, что может оказаться в самом центре событий, а кому это может быть неинтересно?
— Скидывайте шубу. Фредел, одолжите молодому человеку свои перчатки.
Петербуржец расстегнул и швырнул прочь дублёнку и шапку, натянул на руки целые перчатки для езды на вивернах, согретые руками учителя системной магии. Встал напротив госпожи директора, предвкушая по-настоящему трудную и великолепную магию.
— Гвел! — негромко позвал Фредел. — Не стоит, послушай…
— Стоит, — твёрдо отмела женщина.
— Ноутбук готов, — сказал Всеслав, отступая под дерево.
— Давайте начнём. — Госпожа Гвелледан стряхнула шубку с плеч и подняла правую руку, развернула ладонь на уровне груди. — Встаньте так же. Руку… Руку… — Их правые руки почти соприкоснулись ладонями. — Чувствуете?
Откуда-то из сугроба зазвучала музыка, бойкая, со сложным ритмом; ей вторил прихотливый, петляющий, как змея, но при этом звучный и красивый голос. Импульс, который Илья почувствовал в тот момент, когда его ладонь оказалась на уровне ладони женщины, перешёл в стабильное ощущение тесного контакта. Суть этого образа он вряд ли мог выразить в словах, но почти видел, как их сознания переплели между собой линии энергий, сделав едиными в магическом плане. Даже не мысли её — образы, неоформленные вспышки образов, — он теперь воспринимал и знал, что точно так же она может заглянуть в его душу. Но этого он почему-то совершенно не боялся.
Илья никогда не умел танцевать, однако сейчас чувствовал себя так, будто с самого рождения знал об этом деле всё, что только можно знать. Он включился в её танец с естественностью мастера, который давным-давно заучил все нужные движения, а заодно и заранее приноровился к любым условиям — хоть в мороз, хоть на снегу, хоть под незнакомую музыку. Всё, что он делал, казалось ему не просто естественным, но и единственно возможным, но, одновременно изучая происходящее как бы со стороны, он лишь поражался синхронности их движений. Даже отрепетировав несколько десятков раз, трудно бывает добиться в танце подобной согласованности — а тут всё сразу…
Впрочем, в магии ничему не приходилось удивляться. Через несколько мгновений он увидел структуры, создаваемые ею словно бы размашистыми движениями кисти, воспринял не зрением, а как бы всем телом, и не только телом. Схема была расцвечена всеми возможными оттенками энергий, и без всяких намёков он понял, что может здесь сделать, вмешался, переставляя цвета с места на место, ища нужные сочетания, чтоб сочетания «заиграли». Сейчас в нём куда увереннее говорил вкус человека творческого, чем опыт работы с энергиями, однако он почему-то знал, что подход правильный.
Они танцевали, изредка соприкасаясь кончиками пальцев, ещё реже молодой человек подхватывал женщину за талию, однако что-то страстное овладело ими обоими, заключило в свои объятия, как запах хороших духов окутывает ароматным облаком. Сознание юноши словно разделилось: одной его частью он восторженно перебирал оттенки энергий и из них, как художник из мазков, строил своё произведение искусства, а другой, танцуя, как танцевал бы в бальном зале, наслаждался близостью своей партнёрши и любовался ею — её красотой, изысканностью её движений, нежностью и мягкостью её взгляда.
А что именно они с ней строили — его совершенно не волновало ни на каком уровне восприятия. Происходящее было данностью, тем более увлекательной, чем более трудная задача вставала перед ним. Это здание из цветов и энергий сейчас было его жизнью, его целью и, собственно, всем миром.
Выходить из этого состояния не хотелось, но, когда смолкла музыка и госпожа Гвелледан остановилась, убрала ладонь, он словно очнулся от ступора, дико оглянулся, пытаясь понять, где он и что он. Неподалёку, у заснеженного куста, стоял Всеслав с небольшим ноутбуком — то, что отображалось на экране, явно интересовало его гораздо больше, чем эстетика магического танца. Фредел, прислонившийся плечом к стволу дерева, следил за Ильёй с серьёзной тревогой в глазах. А ещё на скромном пятачке утоптанного снега обнаружилась Эрбелль в своей пушистой белой шубке и солидных размеров меховой шапке. Она смотрела точно так же, как учитель системной магии, но только не на Илью, а на госпожу Гвелледан.
Юноша только теперь почувствовал, что его продолжает донимать холод, передёрнул плечами и торопливо нагнулся за дублёнкой. Движение получилось уж слишком порывистое, и артефакт, выскочив из-за неплотно застёгнутого ворота, чувствительно щёлкнул его по носу.
Петербуржец поймал его, прихлопнул ладонью по груди, чтоб не дать соскочить, пропасть в снегу. Его сейчас куда больше занимала охватившая его дрожь. Накидывая на плечи одежду и торопливо просовывая