Когда мы видим в сложных обстоятельствах шанс стать смелее и мудрее, терпеливее и добрее, когда мы осознаём, что попали на крючок и не эскалируем ситуацию, наше личное страдание может связать нас с дискомфортом и страданием других людей. То, что мы обычно считаем проблемой, становится источником эмпатии. Недавно один мужчина рассказал мне, что посвятил свою жизнь помощи людям, совершившим преступления сексуального характера, поскольку знает, каково им приходится. Когда он был подростком, он сам сексуально домогался маленькой девочки. Другой пример – знакомая женщина, которая призналась, что в детстве так горячо ненавидела своего брата, что каждый день придумывала способы его убить. Теперь это позволяет ей сострадательно работать с малолетними преступниками, попавшими в тюрьму за убийство. Она может работать с ними как с равными, поскольку знает, каково быть на их месте.
Будда учил, что одни из самых предсказуемых человеческих страданий – это болезнь и смерть. Сейчас, когда мне перевалило за семьдесят, я чувствую это всем своим нутром. Недавно я посмотрела фильм о злобной семидесятипятилетней старухе, которая начала болеть и которую не любила собственная семья. Единственным источником доброты в её жизни была преданная ей собака-колли. Впервые в жизни я отождествила себя с этой женщиной, а не с её детьми. Это был огромный сдвиг: внезапно открывшийся мне совершенно новый мир понимания, новая эпоха сочувствия и доброты.
В этом может заключаться ценность наших личных страданий. Мы можем непосредственно ощутить, что все находимся в одной лодке и что единственная имеющая смысл вещь – это забота друг о друге.
Когда мы чувствуем угрозу или какой-то дискомфорт, это может соединить наше сердце с сердцами всех людей, чувствующих угрозу или дискомфорт. Мы можем сделать паузу и прикоснуться к этой угрозе. Мы можем прикоснуться к горечи отвержения и остроте пренебрежения. Где бы мы ни были: дома, в общественном месте, в пробке или в кино, мы можем остановиться, посмотреть на других людей и осознать, что они подобны мне в своей боли и радости. Подобно мне, они не хотят испытывать физической боли, неуверенности или отвержения. Подобно мне, они хотят чувствовать, что их уважают, и испытывать физический комфорт.
Когда вы прикасаетесь к своей печали или своему страху, к своему гневу или своей зависти, вы прикасаетесь к зависти всех людей, знаете их страх и печаль. Вы просыпаетесь среди ночи от приступа тревоги и, когда полностью переживаете её вкус и запах, вы разделяете тревогу и страх всего человечества, а также всех животных. Ваше страдание может остаться лично вашим, а может стать связью со всеми существами всего мира, испытывающими подобные сложности. Истории могут отличаться, причины могут отличаться, но переживания одни и те же. Для каждого из нас печаль имеет один и тот же вкус, для каждого из нас ярость, зависть, ревность и тяга зависимости имеют один и тот же вкус. То же самое касается благодарности и радости. Можно насыпать сахар в два миллиарда чашек, но везде его вкус будет одинаковым.
Какое бы наслаждение или дискомфорт, счастье или несчастье вы ни испытывали, вы можете посмотреть на других людей и сказать себе: «Подобно мне, они не хотят чувствовать такую боль». Или же: «Подобно мне, они ценят это чувство удовлетворённости».
Именно в те моменты, когда всё рушится и мы не можем склеить обломки, когда мы теряем что-то, что нам дорого, когда просто ничего не работает и мы не знаем, что делать, естественная теплота нежности, теплота эмпатии и доброты ждёт, что её обнаружат, что её примут. Это наш шанс выйти из своего защитного пузыря и осознать, что мы не одиноки – никогда. Это наш шанс наконец понять, что что бы мы ни делали, все, кого мы встречаем, по своей сущности такие же, как мы. Если мы повернёмся к своему собственному состраданию, оно может раскрыть нас отношениям любви со всем миром.
10. Безграничное дружелюбие
Я много раз слышала высказывание Далай-ламы о том, что сострадание к самому себе – это опора для развития сострадания к другим. Чогьям Трунгпа также учил этому, когда говорил о том, как действительно помогать другим и как выполнять работу на пользу другим, не примешивая к ней собственные корыстные интересы. Он представлял это в виде трёхшагового процесса. Первый шаг – это майтри, что на санскрите означает любящую доброту ко всем существам. Однако Чогьям Трунгпа подразумевал под этим термином безграничное дружелюбие к самим себе, из чего непременно следовало естественное безграничное дружелюбие к другим. Майтри также означает доверие к самому себе – доверие к тому, что у нас есть всё необходимое, чтобы полностью познать себя, не чувствуя безнадёжности и не обращаясь против самих себя вследствие увиденного.
Второй шаг в путешествии к настоящей помощи другим – это общение из сердца. В той степени, в которой мы доверяем себе, мы можем не закрываться от других. Другие могут вызывать у нас сильные эмоции, однако мы не отдаляемся от них. Опираясь на эту способность оставаться открытыми, мы подходим к третьему шагу, к труднодостижимому плоду: способности ставить других превыше себя и помогать им, не ожидая ничего взамен.
Когда мы строим дом, мы начинаем с закладки устойчивого фундамента. Точно так же, когда мы хотим помочь другим, мы начинаем с развития теплоты или дружелюбия в отношении себя самих. Однако люди часто имеют искажённые представления о дружелюбии и теплоте. Например, мы говорим, что должны заботиться о себе, но сколькие из нас действительно знают, как это делать? Когда фокусом нашей жизни становится цепляние за безопасность и комфорт и избегание боли, мы вовсе не чувствуем заботы о себе и уж точно не ощущаем стремления протянуть руку другим. В конечном итоге мы ощущаем лишь большую угрозу и раздражение и ещё меньше способны расслабляться.
Я знаю многих людей, которые годами ежедневно выполняют физические упражнения, ходят на массаж, занимаются йогой, строго придерживаются определённого режима питания или приёма витаминов, следуют за духовными учителями и выполняют медитацию в том или ином стиле – и всё это во имя заботы о себе. Затем с ними вдруг происходит что-то плохое, и оказывается, что все эти годы совсем не прибавили им внутренней силы или доброты к самим себе, которые они могли бы использовать. Это также не добавляет им способности помогать другим людям или окружающей среде. Наша забота о себе полностью эгоистична и никогда не достигает непоколебимой нежности и уверенности, которые требуются, когда всё рушится. Когда мы начинаем развивать майтри по отношению к самим себе, безусловное принятие самих себя, мы начинаем действительно заботиться о себе так, что наши усилия окупаются. Нам становится комфортней в собственном теле и с собственным умом, а также комфортней в этом мире. С ростом нашей доброты к самим себе растёт и наша доброта к другим людям.
То спокойствие, которого мы ищем, не даёт трещины, как только возникают сложности или хаос. К чему бы мы ни стремились: к миру внутри, к миру на планете или к тому и другому, мы можем выстроить их лишь на фундаменте безусловной открытости ко всему, что возникает. Мир – это не переживание, в котором нет никаких вызовов, в котором не бывает бугристых и гладких участков. Мир – это переживание, которое достаточно обширно, чтобы включать всё возникающее без ощущения угрозы.
Иногда я спрашиваю себя, как бы я повела себя в экстренной ситуации. Я слышала истории о том, как в критических ситуациях люди проявляют храбрость, однако я также слышала болезненные истории о том, как люди не смогли протянуть руку тем, кто в этом нуждался, поскольку боялись за себя. На самом деле мы никогда не знаем, как всё повернётся. Поэтому я размышляю о том, что бы произошло, если бы я, например, оказалась в ситуации голода, и у меня был один кусок хлеба. Поделилась бы я им с другими голодающими? Или оставила себе? Если я размышляю над этим вопросом, когда испытываю дискомфорт от голода средней силы, процесс размышлений становится более честным. До меня доходит реальность того, что если я отдам всю свою еду, голод, который я испытываю, никуда не исчезнет. Возможно, кому-то другому от этого станет легче, но можно сказать наверняка, что я почувствую себя хуже физически.
Далай-лама иногда советует не есть один день в неделю или пропускать один из приёмов пищи в один из дней недели, чтобы ненадолго поставить себя на место тех, кто в этом мире голодает. Сама я, практикуя солидарность таким образом, обнаружила, что могу вызвать в себе ощущение паники и желание защититься. Тогда возникает вопрос: что нам делать с собственным страданием? Закрывает оно наше сердце или открывает? Когда мы голодны, усиливает ли наш голод эмпатию к другим голодным людям и животным или же он усиливает наш страх голода и эгоизм?
Подобные размышления позволяют нам быть совершенно честными с самими собой в том, где мы находимся сейчас, а также осознать, где мы хотели бы оказаться в следующем году, через пять лет или к моменту своей смерти. Возможно, сегодня я паникую и не могу отдать даже крошку своего хлеба, однако мне не обязательно впадать в отчаяние. У нас есть возможность проживать свою жизнь так, что мы год от года становимся всё менее напуганными, всё меньше ощущаем угрозу и всё больше способны спонтанно помогать другим, не спрашивая себя: «А что мне за это будет?».
Одна пятидесятилетняя женщина рассказала мне свою историю. В возрасте двадцати пяти лет она попала в авиакатастрофу. Она так запаниковала, испугавшись, что самолёт взорвётся, что бросилась к аварийному выходу, не помогая никому, включая – и вспоминать это больнее всего – маленького мальчика, который запутался в ремнях безопасности и не мог покинуть своё место. Когда произошла эта катастрофа, она уже пять лет практиковала буддизм, и собственная реакция оказалась для неё сокрушительным ударом. Ей было очень за себя стыдно, и после пережитого она на три года впала в депрессию. Однако в конце концов её сожаление и раскаяние не разрушили её, а открыли её сердце другим людям. Она не только стала преданней своему духовному пути на благо другим, но и начала работать с людьми, попавшими в кризисные ситуации. То, что можно было бы счесть её поражением, сделало её более отважной и сострадательной женщиной.