Крис чувствовал, что Хейли и дальше будут доставать насмешками и издевками. Видя, насколько она беззащитна и насколько отстранена от всех, не трудно было догадаться, что именно она станет предметом издевательств.
Он не мог сидеть спокойно, когда замечал на ее руках синяки или царапины или когда на ее лице появлялась еще большая грусть и боль. Он делал все, чтобы это прекратить. Дав Хейли обещание не драться, он ходил к директору и просил принять хоть какие-то меры, но тот лишь виновато пожимал плечами и отводил в сторону взгляд.
«Их не изменить», – сказал он тогда, и Крис, сжав от злости кулаки, вылетел из его кабинета, громко хлопнув дверью.
Обещание потонуло в злости. Он разносил в пух и прах все вокруг, бил тех, кто косо и неприязненно смотрел на Хейли, бил не разбирая лиц, имен, бил по лицу, по животу, куда угодно, лишь бы причинить как можно более сильную боль. За это он и сам не раз получал: ходил с разбитой губой или ссадинами, из-за чего неделями избегал Хейли, мучая ее догадками.
На время девушку оставляли. Не трогали, боялись. Но потом испуг проходил и снова на ее лице отражалось отчаяние. Она не понимала, почему это происходит с ней, и тяжелое чувство безысходности сдавливало грудь.
Это напоминало замкнутый круг, который не разорвать. Крис испробовал все: пытался говорить с обидчиками, но те лишь тупо смотрели и смеялись, пытался намекнуть Хейли, чтобы она никуда не отходила от него, но девушка не могла каждую секунду находиться рядом с ним.
Оставалось только наказывать обидчиков болью и надеяться, что это скоро закончится.
Мысли о том, что все скоро закончится, впервые пришли к Хейли на ее семнадцатилетие. Под этим «все» она подразумевала надоевшую ей жизнь в детдоме и все те мучительные дни, которые ей еще предстояло прожить в этих стенах до своего совершеннолетия.
Хейли давно уже не радовалась ни дню своего рождения, ни любым другим праздникам. Она давно не ожидала с замиранием сердца праздничного дня, гостей, стола, подарков и веселья. Потому что не было всего этого. Она считала дни до своего дня рождения, ждала, но без радости, без какого бы то ни было ощущения праздника. Для нее это был еще один день, который нужно пережить и который еще на год приблизит ее к выходу из этого места.
Но Крису удавалось хоть ненадолго изменять ее мнение на этот счет. Он каждый раз старался устроить ей сюрприз: украшал чердак тем, что было под рукой, просил поваров приготовить что-нибудь особенное: пирожное, например, или хоть что-то сладкое, – находил в библиотеке книгу, о которой специально, как бы невзначай, узнавал у Хейли и, устроив все, приглашал ее на чердак, где они весело проводили время. Хейли смеялась и чувствовала себя по-настоящему счастливой. Вся тягостная атмосфера детдома словно исчезала, был только Крис, она и этот давно позабытый привкус праздника.
Когда наступал день рождения Криса, Хейли делала то же самое: украшала чердак, искала сладости, а в качестве подарка всегда преподносила рисунок – иллюстрации к прочитанным книгам, которые ей приносил Крис. Ему нравилось, Хейли видела это. Хотя это и трудно было разглядеть на его лице, на котором, словно за маской, прятались все настоящие и самые искренние чувства. Она знала Криса так хорошо, что порой при разговоре с ним могла с легкостью угадать, что он скажет или как поведет себя. Ей нравилось чувствовать, что они так близки, и это было еще одной ее маленькой радостью.
Обычно дни проходили однообразно, по расписанию. Между приемами пищи обязательно должны были вклиниваться так называемые «часы общего развития», когда детям необходимо было уделять несколько часов в день на то, чтобы иметь хоть малейшее представление об образовании. Впрочем, образованием это было очень сложно назвать. Просто воспитанники выбирали себе какое-нибудь несложное занятие, которое хоть немного, но подходило под описание «развивающее». Это могло быть что угодно. Вернее, кто что найдет. Книги, журналы, шахматы, настольные игры, рисование. Из всего небольшого списка Хейли выбирала только два пункта: книги и рисование. И если книги были в ее жизни всегда, то рисование на какой-то период времени часто уходило на второй план. За то время, пока Хейли не рисовала, она словно вбирала в себя все эмоции, пейзажи, картины из книг или из собственного воображения, пыталась придать собственным мыслям хоть немного очертаний. И вот когда она чувствовала, что душа требует все это выплеснуть, у нее наступал период только рисования, когда она могла заниматься этим целые дни напролет. Такие состояния она очень любила, потому что, погружаясь в рисование, она могла по-настоящему отвлечься. Если в книгах она читала только то, что есть, то в рисовании она создавала то, что хотела. Это позволяло ей хоть немного чувствовать свободу в этих затхлых серых стенах.
Очень часто Хейли рисовала портрет Криса и, казалось, выучила его черты лица наизусть, и даже могла нарисовать по памяти, а потом ему же и хвастаться.
Крис всегда старался поддерживать ее желание рисовать, потому что видел, как много это для нее значит и как хорошо у нее это получается. Он был уверен, что в будущем она сможет развиваться в этой сфере и непременно реализует свой талант.
Хейли уже исполнилось восемнадцать, когда ребят неожиданно вызвал к себе директор. В его кабинете они встретили адвоката – Дэниэля Джонса. И если Хейли удивилась, увидев его спустя столько лет, то Крис лишь из вежливости кивнул и, сохраняя прежнее равнодушно-спокойное выражение лица, сел на стул и приготовился к серьезному разговору, которого он и Хейли ожидали с того самого момента, как достигли совершеннолетия.
Разговор был долгим и довольно нудным. Крис старался вникнуть в каждое слово, чтобы понять все тонкости дела.
– Хейли, дом, в котором ты жила раньше, теперь полностью в вашем распоряжении, – произнес адвокат, доставая из своего кейса стопку документов. – Все то время, что вы находились здесь, домом распоряжался Уилл.
Девушка невольно поморщилась, услышав это имя, но отмахнулась от неприятных воспоминаний.
– Я тоже могу там жить? – недоверчиво уточнил Крис.
– Да, имущество оформлено на вас, – подтвердил адвокат и положил перед ним бумаги. – Уилл позаботился об этом.
– Какая щедрость, – фыркнул парень, вчитываясь в текст документов. Было много непонятных слов, какие-то выписки из законов, пункты договора и в самом низу стояла подпись брата. Крис сразу ее узнал. – А как же дом, в котором я раньше жил? Я ведь имею право туда вернуться?
– Уже нет, – качнул головой Джонс, поджав губы. – Дело в том, что в завещании вашего отца Уилл был указан прямым наследником, и он мог свободно распоряжаться имуществом, что он и сделал: он продал дом, как и часть акций компании.
Крис как-то странно усмехнулся, словно и не удивился, услышав все это. Отец всегда делал выбор в пользу старшего брата и возлагал на него большие надежды, а младший, видимо, был просто дополнением – капризным мальчишкой, который вечно был чем-то недоволен.
– Все необходимые документы я подготовил, – мужчина положил несколько листов бумаги и перед Хейли. – Вам нужно будет поставить подпись. Здесь и здесь.
Девушка взглянула на Криса, потом на бумаги и постаралась понять, что там написано, но адвокат тут же успокоил ее.
– Не переживайте, это просто документ, подтверждающий, что вы уведомлены обо всем, что касается вашего имущества, и что из детского дома вы уходите, достигнув совершеннолетия. Простая формальность.
Крис последний раз пробежал глазами по документу и поставил подпись в нужном месте. Хейли успокоилась, поняв, что ничего страшного в этих документах нет, и тоже поставила свою подпись.
– Отлично, – воскликнул мужчина, явно довольный тем, что все вопросы так быстро улажены. Он передал ключи директору и уже был готов покинуть кабинет, но директор попросил его остаться еще на пару минут, а сам обратил взгляд на Криса и Хейли.
– Ребята, – произнес он спокойным твердым голосом. – На этом наши пути расходятся. Вас теперь ждет новая жизнь, в которой будут и радости, и разочарования, но вы всегда должны быть рядом, чтобы заботиться друг о друге и помогать преодолевать трудности.
Крис с трудом сдержался, чтобы не поморщиться от таких пафосных слов. Интересно, директор говорит это всем выпускникам детдома? Как бы там ни было, Крис и так все это знал. Но все же эти слова заставили его слегка взволноваться, ведь и правда в их жизни настал теперь новый этап, в котором они не будут ограничены стенами детского дома, а вокруг них будет много возможностей построить свою жизнь именно так, как они хотят. Хейли тоже ощущала этот трепет и предвкушение новой жизни, ведь она жила ее ожиданием и теперь наконец-то не ощущает себя птицей в клетке.
Адвокат давал еще какие-то советы насчет имущества, пытался что-то объяснить, но Хейли мало что понимала. Она думала о том, как же будет счастлива, когда, наконец, выберется из этого места, размышляла о том, чем займется и как устроит свою дальнейшую жизнь. О последнем у нее возникло много мыслей, но додумать она их не успела. Когда разговор завершился и директор выпроводил их обоих за дверь, Хейли вдруг схватила Криса за руку и взглянула в его лицо радостными глазами, полными надежды. Ее чувства рвались наружу. Она не могла себя сдерживать и от волны нахлынувшего счастья, обняла Криса так сильно, насколько позволяли ее ослабевшие руки. Тот, хоть и был удивлен и даже растерян, не показывал этого. Когда же Хейли обняла его, он совсем опешил и не знал, что делать.
Впервые за все время она обнимала его от радости и счастья, переполнявших ее, а не от отчаяния и горечи, что обычно сдавливали ее грудь.
Андерсен хотел было обнять ее в ответ, но не успел. Дверь кабинета распахнулась, оттуда вышел Джонс, и Хейли, испугавшись, тут же отскочила от Криса, густо покраснев. Она стояла, опустив взгляд и кусая нижнюю губу. Адвокат только покачал головой, усмехнулся и, бросив на Криса понимающий и какой-то благодарственный взгляд, ушел в сторону выхода.