Из погреба, размахивая обнаженной шпагой, с недопитой бутылкой выскочил де Гик.
— Убью!
Англичанин отпрянул от Витьки.
— Ты что там жаришь, яичницу или быка? — кричал де Гик.
— Сейчас! Плиту же надо было растопить! Дрова сырые!
— Ну, ты будешь болтаться над своей плитой. Подкинь соломы или табуретку.
— Сейчас. Вам, чтоб поесть, и дом спалить не жалко.
— Молчать, карга! — Де Гик допил содержимое бутылки и ворча стал спускаться в погреб.
Англичанин сидел с безучастным видом. Девчонка тоже вела себя так, словно никаких криков вокруг, никаких оскорблений.
«Да что они тут с ума все посходили или привыкли к такому безобразию? Наверно, задубели», — подумал Витька.
Девчонка с подозрительной заботливостью поправила Витькин воротник, стряхнула с его куртки пыль столетий и с волос тоже. И, заглянув ему в глаза, спросила ласково:
— Если у вас народ правит, так почему же вы не хотите сражаться за свой народ? Может быть, ваш народ правит несправедливо?
Витька побледнел.
— Ты что! Кто тебе сказал, что я не хочу сражаться за свой народ? Ты это брось. За свой народ я до последней капли крови!
Из кухни мелкими шажками выбежала служанка с громадной сковородкой. Англичанин поднялся, вдыхая аромат и жар. С улицы вошел черный гвардеец, повел носом и тоже устремился за служанкой.
— Их светлость будет сражаться за нашего короля, — сказала девчонка. — Хоть и не прочь за свой народ сражаться тоже. Чего-то я не понимаю. Мудрено очень.
— Чего тут понимать, — служанка постучала ногой в дверь погреба. — Господа неразборчивы. Их преданность зависит от монеты. Откуда у народа деньги, если все деньги у королей.
— При чем тут деньги?! — возмутился Витька. — Говорите глупости и не знаете. Вам бы только деньги.
— А вам? — спросила служанка. — Эй, господин де Гик, яичница!
За ее спиной стояли англичанин и черный гвардеец. Вытягивали шеи. На этих шеях дрожали и двигались вверх-вниз взволнованные кадыки.
— Повешу, — шептал англичанин сладким голосом.
— Повешу, — мечтательно вторил ему гвардеец. — Видит бог, повешу. Ему яичница, а нам? — Он почесал уколотое шпагой место.
Дверь погреба отворилась.
— Наконец-то. Волшебный аромат. Давно не ел горячего. Мое почтенье, господа. — Де Гик схватил сковородку и, захохотав, скрылся в погребе. И оттуда, приглушенный железной дверью, донесся его вопль: — И шкварки! За шкварки я прощу любую ведьму и возьму ее себе в святые…
Гвардеец и англичанин наступали на служанку. Они наступали в сапогах из бычьей кожи, в перчатках из кожи оленьей, в сукне и в бархате. При шпагах. Она повизгивала и пятилась.
— Супу! — заорал вдруг Витька свирепым, полным благородства голосом. Грохнул кулаком по столу. — Горохового супу с луком!
— Несу!
Витька расставил ноги, упер руки в столешницу, уселся, как подобает рыцарю и мушкетеру.
Вошла служанка с супом. Суп дымился в миске, распространял вокруг запах жареного лука и грудинки. Витька крякнул, предвкушая удовольствие. Но… англичанин протянул руку к миске. Гвардеец ударил его по руке, и миска оказалась перед слугой божьим.
— Вам не подобает, милорд, хлебать плебейскую еду. У нас такой похлебкой кормят слуг.
— А вам? — краснея и надуваясь, спросил англичанин.
— А я слуга господен, мне можно.
— Вы не имеете права, — сказал Витька, совершенно ошеломленный подобной быстротой действий.
— Имею, имею, — успокоил его гвардеец. — Бог дает человеку одно только право — родиться на свет божий.
— Не только родиться, — возразил Витька запальчиво.
Черный гвардеец посмотрел на него одобрительно.
— Правильно, мой мальчик. Не только родиться, но и умереть. Все остальные права бог дает святой церкви и королю. Люблю образованных детей. В наше время дети не были такими образованными. Некультурные были дети.
Служанка головой покачала.
— Эх, вояка, — сказала она. — Как же ты, сударь, будешь сражаться за короля, если за свой суп постоять не умеешь.
— А ты не разглагольствуй! — прикрикнул на нее гвардеец. — Повешу!.. Вот поем и повешу. — Он откусил пшеничного хлеба, отхлебнул супа.
— А помолиться-то, святой отец, помолиться перед трапезой забыли? — ехидно заметил англичанин. — Нехорошо, святой отец.
Гвардеец поспешно встал, сложил руки домиком и, воздев глаза к небу, забормотал:
— Спасибо господу богу нашему, что не оставляет слуг своих голодными. Аминь. — А когда он сел, миски перед ним не было. Англичанин уже хлебал из нее и чавкал.
— Плебейская еда, милорд, — сказал гвардеец растерянно. — Это для слуг.
— Очень вери вел. Хозяин должен знать, что ест слуга.
— Врете вы! — вдруг ни с того ни с сего крикнул Витька. Девчонка даже вздрогнула от неожиданности.
— Ты о чем, мой мальчик? — спросил гвардеец, не отводя от англичанина глаз.
— Насчет права врете. Право дает людям конституция.
— Это ваша королева, что ли? Так она нам не указ. А какие же она, сын мой, дала права тебе?
— Первое! — выкрикнул Витька. — Свобода! Равенство! Братство!
Англичанин поперхнулся супом. Выкатил на Витьку блеклые глаза.
— Вот, вот, — гвардеец ткнул в англичанина пальцем: — Вместо того, чтобы лишать служителя господня пищи, вы бы, милорд, послушали, что наша молодежь болтает. Это из Англии мода.
— Нет, это из Франции, — англичанин поднялся.
— Из Англии!
— Из Франции!
— Второе! — Витька руку выставил вперед, как оратор-трибун. — Право на труд!
— Пожалуйста, трудитесь, — отмахнулся от него гвардеец. — Бог любит тружеников… Из Англии веяния.
— Из Франции!
Гвардеец и англичанин, толкаясь плечами, пошли вокруг стола.
— Вы, сударь, лжете.
— Это вы лжете, милорд. Это у англичан повадка лгать…
Витька ухватил одного из них за камзол.
— Не путайте. Право на труд — это… Короче, кто не работает, тот не ест.
— Боже милостивый! — Глаза у служанки открылись в пол-лица. — Эй, господин де Гик, вы слышите, кто не работает, тот и не ест. А вы сожрали все колбасы!
Девчонка, глядевшая на Витьку со страхом, дернула служанку за рукав. Служанка поспешно прикрыла рот фартуком.
Витька подвинул миску с супом к себе, а в супе плавали грудинка и жареный лук янтарного цвета. Витька хлебать принялся и после каждого глотка ложку облизывал и выкрикивал:
— Право на отдых! Право на образование!
Гвардеец и англичанин стояли возле него, держась за шпаги.
— Чего уставились? — спросил Витька.
— Дальше, — сказал гвардеец.
— Мне очень любопытно. Валяйте дальше, — сказал англичанин.
Витька великодушно объяснил:
— Дальше идут свободы. Свобода — тоже право. Свобода совести. Свобода волеизъявлений. Свобода вероисповедания.
Девчонка и служанка поспешно перекрестились.
— Так, значит, верь во что попало? — спросил гвардеец. — В любого бога.
— Вообще-то бога нет. У нас это наукой доказано. Но если вам нравится верить — пожалуйста. — Витька подчистил миску корочкой. — Еще о свободах объяснить? Свобода печати…
— Достаточно, — сказал англичанин.
— Вполне достаточно, чтобы тебя повесить! — Гвардеец схватил Витьку за шиворот и заорал: — Шпион!
— Вы что? — прохрипел полузадушенный Витька. — Я просто говорил…
Девчонка и служанка заплакали обе враз.
— Он пришел сражаться за нашего короля, — ревела девчонка.
— Сударь, не верьте ему. Он просто сам не знает, что говорит, — голосила служанка. — Это с непривычки к простецкой пище. Да разве может быть такое? Подумайте. Такого никакая королева не допустит, хоть будь она Констанция или Констюнция.
— Чего вы давите?! — хрипел Витька, пытаясь освободить ворот. — Не знаете, а давите.
Гвардеец его тряхнул.
— Ишь ты, как ловко скрылся! Меня не проведешь. На самом деле, ты шпион. И знаешь чей? — Он приставил длинный острый палец к Витькиному носу. — Гугенотов! Он гугенот! Ларошелец! Его послали подрывать святую католическую церковь… Ух ты, щенок! — Гвардеец встряхнул Витьку так, что Витькины зубы, попадись, перекусили бы подкову. — Как это мы тебя пропустили в ту святую Варфоломеевскую ночь? — Гвардеец покрутил головой, разглядел во дворе бельевую веревку. Толкнул Витьку к англичанину. — Подержите его, милорд.
— Да никакой я не шпион! — закричал Витька. — Вы что, с ума сошли? Я только рассказывал, как у нас…
Англичанин трогал Витькину шкуру, губами чмокал.
— Редчайший зверь. Когда тот черный тебя повесит, я у него этот шкура буду выигрывать. Я думаю, так будет благородно. Ты фрондер. Опасный тип.
А за окном чирикали воробышки. Струилось небо.
Служанка и девчонка стояли возле камина на коленях.
Прибежал гвардеец, путаясь в веревке. У него уже и петля была готова. Он накинул ее Витьке на плечи.
— В мои годы дети и слов таких не знали. Молились богу, — гвардеец вздохнул и поволок Витьку по лестнице наверх. — Все гугеноты — бунтовщики!
Девчонка и служанка заревели еще громче.
— Вы не имеете права меня вешать! — отбивался Витька. — Что я вам сделал?
— Ты слышишь, господи? — Гвардеец поднял руку над головой и где-то там пошарил пальцами. — Да святится имя твое, да исполнится воля твоя. — Он выбрал балку потолще, перекинул через нее веревку.
— Молись!
— Да не шпион я. Не шпион. Мне с дикарями было легче разговаривать. Они хоть понимали. И я их понимал.
— Молись!
— Каугли маугли турка ла му, — зачастил Витька.
— Молись, молись. Ишь, гугенотские молитвы читает, мазурик.
— Сунду кулунду каракалунду…
— Хватит, — сказал гвардеец. — Господи, благослови, — и начал выбирать свободный конец веревки.
Витька подпрыгнул, откуда силы взялось, уцепился руками за балку и заорал:
— Де Гик! Де Гик!
Дверь в погреб распахнулась.
— Кто здесь кричал «де Гик»?
Девчонка тут же к нему подскочила.
— Господин де Гик, вас сверху.
— Де Гик! — снова заорал Витька.