Шаг третий. Ключи и калитки — страница 19 из 65

Полусотник, очевидно, тоже заметил странное поведение своих подчинённых. Обвёл их взглядом, бровь приподнял…

— Ну что, так и будем стоять, молчать? — с лёгкой насмешкой в голосе спросил он, и оба «младших» десятника вздрогнули. — Или всё же делом займёмся, а, други?

И вся компания пришла в движение. Любим Усатый с Рудым Буривоем подались в стороны, Анфим с Лихобором разделились вслед за своими «дядьками», да и характерник с места сошёл, шагнув мне под правую руку.

— Делом, так делом, — густым басом, совершенно не сочетающимся с худощавым, я бы даже сказал, сухим телосложением, проговорил хранитель острожской святыни и, кивнув полусотнику, приглашающе повёл рукой в сторону камня. Тот резко кивнул в ответ и положил руку поверх вязи символов, покрывающих сероватую, местами посвёркивающую искристыми вкраплениями гладко отшлифованную поверхность. Характерник посверлил взглядом Стояна и, выдержав паузу, потребовал: — Ответствуй, по своей воле или по принуждению привёл ты в острог наш этих людей?

— По своей воле, — резко ответил Хлябя, глядя в потемневшие глаза характерника, инфополе вокруг которого вдруг задрожало и, ударив в камень, вызвало ответную волну. По спине моей пробежали мурашки от резонанса, возникшего после этого столкновения.

— Ответствуй, полусотник, со злым ли умыслом привёл ты этих людей? С добром ли? — голос хранителя камня стал ещё ниже, а синие глаза потемнели ещё больше, практически до самой черноты. А ментал вокруг забился ещё яростнее, порождая фантомное ощущение заложенности в ушах. Фантомное, поскольку звука-то не было, а вот чувство, что мы со Светой стоим под юбкой трезвонящего колокола, только усиливалось.

— С добром, — рыкнул в ответ Хлябя, упрямо глядя в глаза бледнеющего допросчика.

— Алчешь ли от них прибыт… — начал было проталкивать слова через глотку явно пребывающий не в лучшем состоянии характерник, но тут полусотник тряхнул головой и, с явным усилием оторвав руку от камня, шагнул почти вплотную к характернику.

— Довольно! — рявкнул он так, что собеседника аж шатнуло. А я успел заметить, как обменялись взглядами старшие десятники. И если Рудый равнодушно пожал плечами, то в эмоциях Усатого плеснуло недовольством.

— Твоя правда, господин полусотник, — устало кивнул хранитель камня. А уж через секунду мы со Светой с интересом наблюдали, как уходит тьма из его глаз, а побледневшая было до синевы кожа буквально в считанные секунды возвращается к естественному цвету. И даже морщины на лице характерника, кажется, стали куда менее заметны.

В считанные минуты придя в себя, он тряхнул головой, бросил недовольный взгляд на старших десятников и повернулся к нам со Светой.

— Ну что же, гости дорогие, — произнёс безымянный характерник. — Ваша очередь. Кладите руки на камень.

— Куда именно? — поинтересовалась подруга.

— Куда удобнее будет, — пожал плечами тот и, дождавшись, пока мы устроимся под боком усть-бийской святыни и коснёмся её ладонями, вновь пустил волну в сторону каменюки. Наши руки прилипли к гладкому на вид, но шершавому на ощупь камню, а в следующую секунду по мозгам ударило так, что я еле удержался, чтобы не выкатить ответку. И булыгану этому проклятому, и разошедшемуся характернику. Так ведь и в отключку отправить можно! А то и сразу на тот свет, апоплексическим ударом, ага. И никакой табакерки не надо! Вот же с-скотина!

— Умышляете ли вы зло против острога нашего, земли словенской, её люда и бояр, князей и государя? — потяжелевший голос характерника вкручивался в череп и растекался по закоулкам мозга, разбегался щупальцами, ищущими, щекочущими: «скажи-скажи-скажи», «не ври-не ври-не ври». И вновь. И вновь. И так по кругу. И отвечаем же, что я, что Света. Вслух, громко, ясно и отчётливо, мол, не хотим ничего подобного. Никакого зла не задумывали, и вообще, мы здесь проездом. Каждый своими словами, понятное дело, но ведь смысл одинаков! А чёртов характерник всё не успокаивается, и крутит-крутит-крутит ту же самую шарманку.

На восьмой итерации я не выдержал, коснулся инфополя и, выделив волей несколько связок знаков на камне, отделив их ментальный отпечаток, плеснул в сторону задолбавшего уже дознавателя. Хлопок, пыль столбом, теплом мазнуло… и благословенная тишина. Хорошо-о-о!

Открыв глаза, оценил результат своей диверсии и… невольно хмыкнул. А вот Света не удержалась от более явного выражения эмоций. Покачала головой, да и отвесила мне подзатыльник.

— А если бы убил? — укоряюще указала она мне на кряхтя поднимающихся на ноги характерника и десятников, не удержавшихся на ногах после применённого мною воздействия, чем-то схожего с манипуляциями, удерживающими в воздухе столь распространённые в Хольмграде летающие машины. Только те действуют постоянно, а мой финт — одномоментно.

А вот полусотник, кстати, на ногах удержался. Думается мне, потому что успел за каменюку ухватиться. Та в качестве гасящего контура выступила, потому и на нас с подругой мгновенная смена вектора гравитации никак не повлияла.

— Это надо быть феерическим неудачником, чтоб от такой шутки сдохнуть, — отмахнулся я.

— Ну что, проверили? — обратился к поднимающимся на ноги подчинённым полусотник. — Убедились?

— Так и есть, господин полусотник, — отряхнувший полы своего укороченного кафтана, характерник с достоинством поклонился начальству острога. — Проверили и убедились. Нет в сих гостях тёмной тени. И в силах светлых они сведущи. Не только чуять её могут, но и управляться с ней способны. О том свидетельствую!

На окончании фразы характерник шлёпнул ладонь на камень, и тот загудел в ментале, словно кто-то в «благовест» ударил. Получилось беззвучно, но… внушительно.

Тут уж и десятники головы склонили. Младшие с облегчением, Рудый уважительно, а Усатый… Усатый спрятал за наклоном головы недобро блеснувший взгляд. Недоволен остался Любим результатом испытания. Совсем недоволен. И чем мы ему не угодили, спрашивается? Или ему только Стоян Смеянович не по душе, а мы так, за компанию попали?

Впрочем, к дьяволу эти местечковые интриги и тайны недомадридского двора! У нас нынче образовалось слишком много дел! И первое из них — просмотр и доскональное изучение видеозаписи с изображением памятного камня… ну и отсылка полученной информации Грацу. Думаю, ему будет так же интересно познакомиться со здешней традицией естествознания, воспитанной в атмосфере повышенной активности инфополя.

* * *

— Интересно, — задумчиво потерев идеально выбритый подбородок, Грац прошёлся вдоль огромного экрана, остановился у противоположного его края, вытащил из жилетного кармашка золотое пенсне на цепочке и, протерев его белоснежным носовым платком, водрузил на нос, после чего вновь уставился на экран. Секунда, другая… Профессор потёр подбородок. — Очень интересно.

Пенсне отправилось в отведённый для него кармашек, платок вернулся на своё место, вновь отстучали свои четыре шага надраенные до блеска лаковые штиблеты… и резкий разворот на пятках. Тишина. Пенсне, платок, взгляд на экран…

— Интересно.

— Давно он так? — войдя в лабораторию, поинтересовался Свен у сидящих за столом практикантов, молча с синхронным поворотом головы следивших за передвижениями профессора вдоль экрана, на котором замерло изображение какой-то каменюки, испещрённой дичайшим количеством символов и знаков. Не дождавшись ответа, помощник профессора тронул одного из студентов-лаборантов за плечо и… наткнулся на совершенно пустой взгляд бессмысленных глаз. — Э?

Толчок в плечо второго, и ещё один взгляд без единого проблеска мысли обращается на гостя.

— Очень интересно, — у экрана продолжается всё та же сцена и… Пенсне, платок, взгляд на экран, четыре шага, разворот. С ужасом глядя на происходящее, Свен вдруг почувствовал, как шевелятся его волосы на… да везде они шевелятся!

— А-а!!! — крик помощника профессора Граца разнёсся по лаборатории, ударился эхом о стены и покатился по коридору.

— Свен, горе вы луковое, подите к Забаве Ольгердовне, пусть она вас пустырником напоит, — неожиданно обернувшись лицом к своему старшему лаборанту, заявил профессор. — Нервы, батенька, беречь надо. Заботиться о них всячески. Верно я говорю, господа студиозусы?

Сидящие за столом лаборанты дружно закивали, не сводя со Свена по-прежнему мертвецки пустых глаз, отчего бедолагу аж перекосило.

— Ик!

— Вот-вот, а я о чём! — назидательно заметил профессор. — К Забаве, немедленно. И пока не приведёте себя в рабочее состояние, чтоб я вас даже на пороге лабораторного корпуса не видел. Марш-марш!

Запинаясь, Свен вывалился из кабинета, обвёл шалым взглядом пустой тёмный коридор, где, по вечернему времени, едва-едва горела каждая третья лампа, и, мелко перекрестившись, шарахаясь от каждой тени, поплёлся в круглосуточно работающий университетский лазарет. Может быть, его шеф слетел с катушек и даже умудрился утянуть следом своих младших помощников, но от этого он не перестал быть шефом, верно? А приказы начальства не обсуждаются, а исполняются. Быстро и без рассуждений. Тем более, когда приказывает адъюнкт-профессор Хольмского университета, Всеслав Мекленович Грац. Внештатный консультант Особой Государевой Канцелярии и «наследный» волкодав Железной Своры светлейшего князя Старицкого!

Вот! Вот! Точно! Нужно сообщить князю, что сын его старого друга сошёл с ума и сводит с него окружающих. И побыстрее, пока профессор со свойственной ему прусской педантичностью не довёл до ручки весь университет. А он может! Гений же… Кстати, любопытно, а что он там на экране такого интерес… Нет-нет-нет! Неужто началось⁈ К чёрту лазарет! На доклад к князю! Немедля!

[1] Ряд — здесь, договор, контракт, обязательство.

[2] До сотворения Мира — в Хольмграде летоисчисление ведётся не от Р.Х., а «от сотворения Мира» (по которому ныне в мире Ерофея и Светы идёт год 7526-ой). И слова Хабарова здесь, хольмградская идиома, нечто вроде привычного нам: «это было давно и неправда».