— Вы правильно поняли, — флегматично отвечает ХёнСок, пытаясь прижать ускользающую мысль.
— Сколько ей лет? — Ким требовательно глядит на президента.
— Полных? — президент роется в памяти, год рождения, день рождения… — По паспорту шестнадцать, а что?
— Вот! — торжествует Ким. — А ведёт себя с нами, как равная!
— Вы тоже ведёте себя со мной, как равная, хотя в два раза моложе меня, — усмехается ДонУк, затем улыбается ещё шире. — У вас тоже, по вашему мнению, ужасный характер?
Ким вскакивает, мгновенно загоревшись гневом.
— ЧхеВон, успокойся, пожалуйста, — увещевает президент. — Ничего страшного не происходит, обычный рабочий момент. Кстати, Ким Лалиса считает, что решение не принимать её в трейни по итогам прослушивания абсолютно верное.
— Не уверен… — бурчит ДонУк.
— ЧхеВон, я правильно понимаю, что ты против заключения договора с группой Лалисы? — президент дипломатично уводит разговор в сторону. — Клип тебе не нравится?
— Клип мне нравится, — недовольничает, но уже не полыхает гневом ЧхеВон, — мне эта девчонка не по нутру.
— Хорошо. Давай тогда отпустим тебя, и решим дальше, что делать. Дело в том, — торопится сказать президент, — что вам по работе и не придётся пересекаться. Ты же видела! Она сама на этом настаивала.
— Аннён, — старательно вежливо утверждает Ким и направляется к двери. — Мне действительно есть, чем заняться.
Президент по уходу своей любимой женщины замечает, как выдыхают облегчённо мужчины. Себе он этого не позволяет.
— Что скажете? — обращается к сотрудникам с неопределённым вопросом.
— Девочка — бриллиант и надо её брать на любых условиях! — прямо высказывается сонсенним Кан.
— Пожалуй, слишком сильно сказано, но в целом соглашусь, — кивает менеджер Им.
— Вам не нравится определение «бриллиант»? — доброжелательно любопытствует Кан.
— Нравится, — ответно улыбается менеджер. — Меня пугают «любые условия».
— Исправьте, — предлагает Кан.
— Хорошо. На любых условиях, но в разумных рамках.
— Замечательно, — резюмирует президент. Про себя думает, насколько легче проходит обсуждение, когда в нём не принимают участие женщины.
— Агентство должно иметь свою выгоду, — продолжает ХёнСок. — Не думаю, что Лалиса этого не понимает. Она девушка разумная.
— Холь! — восклицает ХёнСок, когда сотрудники покидают его кабинет. Поймал и прижал ускользавшую до того мысль.
«Намучаемся, как с Дженни», «сложный характер» и всё прочее… а что, если… — ХёнСок радостно улыбается. Всё-таки в работе руководителя есть вкусные моменты.
Окончание главы 12.
Глава 13. Ещё одно насыщенное воскресенье
Место действия: международный аэропорт Инчхон.
Время действия: 8 ноября, воскресенье, 09:35
Девочки, в большинстве своём, дуры. Вот и я веду себя, как дура. Сначала страдала от воспитательного прессинга хальмони, теперь расстраиваюсь от того, что они, хальмони и харабоджи улетают домой.
Не только у меня настроение близкое к нулю. Вся женская часть семьи чуть не в трауре, один папочка спокоен. Подозрительно как-то спокоен.
Объявляют посадку наш рейс Сеул — Бангкок, сейчас мы подведём старших к терминалу, а там останемся по разные стороны ограждения. У терминала старшие обнимают всех поочерёдно. Как всё и всегда в Корее, согласно табеля о рангах. Папа, мама, сестра и после всех — я.
Харабоджи крепко меня притискивает, ни о каком отторжении и отстранённости речи уже не идёт. Вполне естественно целую его в щёку. Подержав ещё немного, харабоджи передаёт эстафету хальмони. Та прижимает меня ещё крепче, расцеловывает, глаза наполняются слезами. Как по команде и у меня вытекают из глаз две мокрые дорожки.
— Веди себя хорошо, внучка, — не удерживается от назиданий Пакпао, но не осуждаю. Что-то же она должна сказать на прощание.
— Будь хорошей дочерью своим родителям, — желает на прощание.
— Самой лучшей, — соглашаюсь и не удерживаюсь от шуточки. — Намного лучше СонМи.
Пакпао, неожиданно для себя хохотнув, привычно замахивается, но от подзатыльника удерживается. Щиплет за щёку. СонМи смотрит мрачно, но общую, мгновенно куда-то испарившуюся, пафосность вернуть не в силах. Родители смотрят на меня со старательным осуждением.
— Ну, хорошо, хорошо, — я на всё согласная, — буду намного хуже СонМи.
Хальмони и харабоджи уже вместе хохочут.
— Нет уж, сонни, — харабоджи вытирает платочком весёлые слёзы, — будь самой лучшей. И СонМи пусть будет самой лучшей.
На этом мы достигаем консенсуса, который не стала разрушать. Иначе прощание окончательно в цирк превратится.
Всё равно становится грустно всем, когда старшие уходят и пропадают в длинных извилистых кишках терминала. Молча возвращаемся. Оно, наверное, и так само собой получилось, но идём согласно традиции. Родители впереди, мы с сестрой — сзади.
— Зачем ты сказала хальмони, что будешь лучше, чем я? — дёргает меня СонМи, стараясь, чтобы родители не услышали.
— Зачем я сказала хальмони, что буду лучше, чем ты?! Тебе это интересно, онни?! — напротив, я повторяю её вопросы громко, чтобы родители услышали. И они, — ха-ха-ха, — слышат. Омма оборачивается и осуждающе смотрит на обеих, но больше на сестру. Тоже традиционно, со старших спрос больше. Хотя часто бывает наоборот, что тоже в традиции. Такова Корея, многообразная и противоречивая.
— Затем, что я действительно хочу быть самой лучшей дочерью! — продолжаю громко рассуждать, невзирая на скрючившую кислую физиономию СонМи. — А как я могу быть самой лучшей, если лучшей будешь ты?! Правда, аппа?
Оглянувшийся ДжеУк молчит, только улыбается.
— Ты и онни так себе, — уже негромко рассуждаю, продолжая вгонять сестрицу в омут недовольства.
— Это почему?
— Ты же старшая сестра, — подпускаю в голос надрыв, — ты обязана заботиться обо мне. А что делаешь ты? Сколько раз я тебя просила сделать мне педикюр…
— Один раз всего… — бурчит СонМи. Но я не обращаю внимания. Один, не один, какая разница?
— …и ты постоянно мне отказываешь. Теперь мне придётся идти в салон, а в какой попало я не пойду. Вы с этой хитрушкой Джессикой приучили меня к самому дорогому и замечательному салону. Я не хочу другой, онни!
Родители на последний выкрик оглядываются, но распознав относительно мирную беседу, снова идут вперёд. Мы уже выходим на улицу, подходим к автомобилю. Поедем с комфортом, а не как сюда, теснясь вчетвером на заднем сиденье.
Садимся. Продолжаю терроризировать СонМи. Как оказалось, манипулировать людьми так очешуительно!
— Онни, у тебя такие красивые и ловкие руки, — я вовсе не лукавлю. Руки у неё обыкновенные, но для девушки обыкновенные, а так-то они ухоженные и красивые.
— Замечательно длинные пальцы, — у меня-то подлиннее будут, но я пианистка, мне положено, — очень красивые. Была бы парнем, без соли бы тебя съела, а-а-м!
СонМи отшатывается на моё кусательное движение. Давно уже не хмурится, безуспешно старается не выпускать наружу довольную улыбку. Она тоже милашка, так легко поддаётся. На старшую сестру не нужен нож, ей с три короба комплиментов наврёшь, и делай с ней, что хошь.
— Ты же онни, должна заботиться о своей тонсён. А твоей тонсён педикюр крайне необходим. Я без него чахну, мне жизнь не мила…
Почему-то Евгений, устроившийся с удобствами в уголке сознания, чувствую, с каким-то непонятным одобрением наблюдает за моими поползновениями. Вот извращенец! У него свои мотивы!
Ну, ладно. Совпадаем в чём-то и то хорошо.
— Ты плохая тонсён, — бурчит, стараясь сделать тон недовольным, СонМи, — никогда меня не слушаешься…
— Я тебя не слушаюсь?! — искренне поражаюсь столь незаслуженному обвинению. — Как ты можешь такое говорить?! Онни, как можно быть настолько несправедливой?!
СонМи таращит в изумлении глаза. Не ожидала такой бурной реакции.
— Ты была против моих панамок! И когда ты в последний раз видела меня в панамке?
— Недавно, — неуверенно возражает сестрица.
— Ты сама знаешь, что это не так. Несколько панамок я переделала в стильные шляпки. Одну даже тебе подарила, и ты не отказалась!
Удар точно в цель. Возразить нечем. Не видела пока её в той шляпке, но ведь в её гардеробе она прописалась!
— Ты учила меня пользоваться косметикой. Так ведь? Посмотри на меня, разве на мне нет макияжа?
Опять нечем опровергнуть.
— Ты заставляла меня носить юбки. В чём я сейчас? А шпильки? — выставляю вперёд ножку. — Я целый месяц училась ходить на них, специально походку под них делала! Онни, скажи, почему ты ко мне так несправедлива?
Поездка подходит к концу, самое время делать плаксивое и обиженное лицо. Незамедлительно.
Всё в порядке! Обиженно отворачиваюсь. Обида — мощное манипулятивное средство. И оно, — вот умора! — достигает цели. И не просто достигает, а бьёт точно в десятку. СонМи полностью морально раздавлена.
Мы выходим из машины. Пока аппа отгоняет на стоянку, идём домой. И я храню молчание. Носик повыше только задрать…
Ломает мою комедию телефонный звонок. Юри.
— Аньён, Лалиса! Я приглашаю тебя к нам на обед. Аппа и омма согласны, — огорошивает меня с места в карьер. Стремительная девочка.
Останавливаюсь. В лифте связь обрубится. Машу руками своим — езжайте.
— Аньён, Юри. Сама давно хотела к тебе в гости, — мне от неё кое-что нужно и я напоминаю. — Скажи, а то, чего мне так хочется, уже готово?
— Да-да, всё в порядке!
— А ДжиХуна-оппы дома нет?
— Нет, Лалиса, он же в Лондоне!
— Хорошо. Я у папы спрошу и перезвоню.
Аппа уже на подходе. Само собой, он меня отпускает.
— Может, отвезти тебя?
— Не надо, аппа. Иди обедать. Ты меня карманными деньгами для чего-то снабдил? Такси вызову.
— Ты сама себя снабдила, — в голосе одобрение.
— Потому что я — лучшая в мире дочь. Пожалуйста, аппа, обязательно скажи про это СонМи.
Ничего такого он сестре не скажет. Да я и не рассчитываю. Нас, смеющихся, разделяют створки лифта, и я возвращаюсь на улицу. Надо выбрать максимально удобную для таксиста точку. Не потому, что я вся такая деликатная, а просто так быстрее будет.