— Банк, — бросил рикше Вадхильд.
Тот кивнул и буквально ввинтился в толпу на улице. Рикша бежал, бодро перебирая ногами. Пятки так и сверкали, взбивая облачка пыли при каждом ударе о выжженную солнце землю.
За зарешёченным окошком в банке сидел человек, лет на десять старше меня. Одет он был в западный костюм, но офицерскую выправку тот скрыть не мог. Я заметил её, даже несмотря на то, что клерк сидел.
Он долго вертел в руках мои червонцы. Все они были новой чеканки с гербом Народного государства на аверсе.
— У нас, конечно, не принято задавать вопросов о происхождении денежных средств, — протянул он, — но если бы вы сами согласились ответить… — он выжидательно поглядел на меня.
Я понимал, надо придумать что-то и быстро. Очень быстро. Тайная канцелярия тут работала очень хорошо – и на выходе из банка меня могли встретить не местные головорезы, а вполне приличные господа. Может быть, в котсуолдских костюмах. И проводят меня в неприметное здание на окраине города. Откуда я вряд ли выйду, по крайней мере, здоровье там оставлю всё.
Вот только мыслей в голове не было никаких. И потому я сказал первое, что пришло в голову.
— Считайте меня шпионом Конвента, — ответил я. — Других денег для меня не нашлось.
Клерк долго глядел на меня. Думал, наверное, издеваюсь я или может быть перед ним хронический идиот. А может, просто не слишком умный шутник.
Наконец, он рассмеялся. И хохотал долго, со вкусом. Несколько раз хлопнул ладонью по решётке, разделяющей нас.
— Шпион, — выдавил он сквозь хохот. — Ну надо же, шпион Конвента. Давно я ничего подобного не слыхал. На какие монеты разменивать?
— Серебряные княжеские, — ответил я. — И одну из серебряных на мелочь.
— Понятно, — всё ещё весело произнёс клерк, пряча мои червонцы. Вместо них он выдал мне девятнадцать серебряных монет с профилем князя Махсоджана, одетого в высокую шапку. И ещё десяток медяшек с каким-то затейливым узором. — Ну, будь здоров, шпион. Надо будет ещё червонцев разменять – обращайся. Я тут по чётным дням работаю.
— Благодарю, — кивнул ему я.
— Если вы мелочь взяли с рикшей расплатиться, — сказал клерк напоследок, — то больше двух монет ему не давайте. Это стандартная такса. Не дайте им обуть себя.
Я снова поблагодарил его и вышел из банка. Проходя мимо рикши, в чьей коляске всё ещё сидел Вадхильд, я кинул ему медяшку.
— Дом семьи Божирадовых, — бросил ему имперский шпион, когда я забрался в коляску.
Рикша взял, что называется, с места в карьер. Выходит, эту семью тут неплохо знали. До нужного нам дома он домчал нас с ветерком. Только пятки снова выбивали пыль из дороги. Он ввинчивался в уличную толпу, лавировал среди людей и всадников. Обегал упряжки и редкие автомобили.
Выбравшись из коляски, я кинул рикше ещё монетку. Тот забрал её, сунув к первой – за щеку. А следом сорвался с места, сверкая пятками.
— Зря ты ему две монеты дал, — заметил Вадхильд, направляясь к крыльцу дома Божирадовых. — Одной бы хватило вполне.
Я ничего отвечать не стал. Нам предстоял весьма серьёзный разговор. Вот только для начала придётся соблюсти приличия и отобедать с Божирадовыми. Обижать пожилую чету совсем не хотелось. Людьми они были, в общем, хорошими. И вовсе не виноваты в том, что у меня на душе кошки скребут и хочется то ли пристрелить кого, то ли себе пулю в лоб пустить.
Мы расселись за столом. Госпожа Олисава просто сияла. К ним выбрался торчавший до того в казармах старший сын Далигор. Юноша с гордостью носил капитанские погоны с одним просветом без звёздочек. Он специально надел свою белую парадную гимнастёрку и скрипел ремнями портупеи.
— Скоро, — говорил он возбуждённо и оттого быстро, — скоро всё изменится. По частям ходят слухи. Офицеры, унтера – все говорят, что скоро мы ударим по Народному государству. Мы сметём косорылых! Народ ждёт нас. Как один, простые люди поднимутся против Конвента.
Ну, и всё в том же духе. Я быстро перестал прислушиваться к его торопливой речи. Интереса не было. Есть тоже почти не хотелось. Может, из-за жары. Но, скорее всего, из-за увиденного в подвале здания. Я ковырялся вилкой в еде, почти не поднимая глаз. Отвечал, кажется, невпопад. И совсем уж было собирался откланяться, сославшись на дурное самочувствие и отсутствие аппетита из-за жары. Даже шутку незамысловатую придумал. Но тут Вадхильд поинтересовался у Далигора относительно начальника авиации добровольцев.
— Князь Турила Ерофеев? — уточнил зачем-то молодой капитан, как будто мы могли знать имя начальника авиации. — Ему в хозяйство притащили какого-то монстра. Он торчит на лётном поле – осваивает со своими людьми технику. Он, говорят, даже ночует на лётном поле.
Услышав это, я всё же сослался на дурное самочувствие и отправился в комнату, которую мы делили с Вадхильдом. Шпион скоро присоединился ко мне, высидев Божирадовыми за столом приличное время.
Войдя в нашу комнату, он поставил на стол бутылку красного вина.
— Хозяева передали тебе, чтобы поправлялся, — сказал он. — И выпил за скорую погибель косорылых.
— Не откажусь, — кивнул я.
Вадхильд поставил стаканы, наполнил их вином. Мы молча сделали несколько глотков.
— Смотрю, тебе не слишком понравилось служить народникам, — заметил шпион. — Раз ты за их погибель пьёшь.
— Я их убивал, — невпопад ответил я, — но ничего против них не имею.
— Да брось ты, Готлинд, тебя что же, так впечатлил этот эксперимент с газом?
— Что мы с тобой наделали, Вадхильд? — кажется, я говорил в тот день исключительно невпопад. — Адмирал ведь не остановится ни перед чем. Он на полном серьёзе готов обратить в скотину собственный народ. И всё при помощи того самого вещества, которое мы привезли.
— Да, Готлинд, это так, — запальчиво произнёс Вадхильд. — Но что нам с тобой с этого? Ты ведь только формально стал гражданином Народного государства. Ты не сдал меня стражам Пролетарской революции. А ведь мог! Вместо этого, ты полетел со мной. И крошил народников из пулемётов! Мы с тобой – имперские подданные. Пусть не по документам, но уж по духу точно. А Империи сейчас очень нужно, чтобы Урд снова вступил в войну. Блицкриг одерживает верх. Медленно, но верно. На всех фронтах идёт позиционная война. Главная драка – в небе. И мы там уступаем врагу. Империя истекает кровью, Готлинд. Если Урд не вступит в войну в этом году – мы обречены. Дилеанская империя перестанет существовать. Уже и так в Тартессах приходится держать значительные силы – сепаратисты набирают силу.
— Хватит, Вадхильд, — одёрнул его я. — Посади тут блицкриговца, они будут петь то же самое. Я отвоевал первую войну от звонка до звонка. Долг родине отдал полностью. Я уехал от войны на север Урда, но и тут ты достал меня. Да ещё и впутал в эту грязь!
— Грязь, значит, — зло прорычал Вадхильд. — Грязь, говоришь. Адмирал у тебя выходит сволочь и гад ползучий, а народнички все в белом! Как они к власти пришли, как их Урд из войны вывели, какой террор устроили на родине – это забудем. Дела давно минувших дней. Но ты не забыл, у кого мы увели этот камушек? Кто охранял комплекс? Не забыл, что у них на богатырках было? — он постучал себе по лбу. — Если хочешь знать, то Избыгнев – это продукт работы этого самого комплекса. Минимум мозгов, максимум силы и самые примитивные рефлексы. Идеальный солдат. Его и Вепру-то забросили, чтобы проверить. А после того, как он выжил после очереди из твоего пулемёта, решили забрать обратно. Получился у них этот идеальный солдат.
— Святых нет, — пожал я плечами. — Оправдывать урдских народников я не собираюсь. Дай мне эскадрилью бомбардировщиков, и я с удовольствием уничтожу комплекс, вместе с тем, что в нём находится.
— Боже мой, Готлинд, какой же ты оказывает идеалист! Ты сам-то понимаешь, что бред несешь?
— А может я просто приличный человек? — грустно усмехнулся я. — А ты уже не так сильно отличаешься от Адмирала и этого молодого учёного?
— Да мне плевать, что будет с народом Урда! Плевать! Я служу Дилеанской империи. Только её интересы волнуют меня. Хотят урдцы превратить собственный народ в бессловесную скотину. Пусть будет так! Лишь бы это послужило интересам моей родины. Набрав силу, Адмирал выполнит свои обязательства перед империей – и вступит в войну.
— А если уже наше правительство решит перенять передовой опыт Урда? И уже наш народ обратится в рабочую скотину. Хочешь, чтобы твои дети были счастливы счастьем идиотов?
— Я – дворянин, Готлинд, пускай и беспоместный, зато наследственный. Моим детям подобное не грозит – уж дворян в скот обращать не будут. А что будет с крестьянами, рабочими и мелкими лавочниками… Мне всё равно, Готлинд. Я за всех не в ответе.
В своём пылком монологе он только раз глянул в мою сторону. А так словно с бутылкой общался. Он не заметил, как в самом начале его, я сжал рукоятку револьвера. Когда же Вадхильд заговорил о том, что ему всё равно, что будет с крестьянами и рабочими, я вскинул оружие – и дважды нажал на курок.
Револьвер плюнул в него пламенем. Комнату затянуло пороховым дымом. На гимнастёрке Вадхильда прямо напротив сердца появилась пара отверстий. Я знаю, что на спине у него кошмарные дыры. По зелёной ткани растеклись тёмные пятна. Вадхильд поглядел на меня. На эти пятна. Уронил стакан – и тот разбился на тысячу стеклянных осколков. Он будто бы не понимал, что с ним происходит.
Вадхильд тронул расплывающиеся по гимнастёрке пятна. На пальцах его осталась кровь. Он рухнул на колено, а после – повалился ничком.
Никто не ломился в дверь, что показалось мне тогда странным. Это потом я понял, что просто стены в доме были очень толстыми. Да и двери – тоже. Всё чтобы сохранить ночную прохладу как можно дольше днём, и дневное тепло – холодной ночью. В комнатах можно из пушек палить – через стену ничего не услышишь.
Я быстро зарядил свой револьвер. Наклонился над трупом Вадхильда. Без стеснения пошарил у него в карманах. Кроме здоровенного пистолета шпион оказался вооружён ещё и котсуолдским револьвером, тоже основательных размеров. Патронов при себе Вадхильд имел по коробке на каждый ствол.