Уложив покойника на кровать, я совершенно спокойно улёгся на вторую. Я даже одеялом Вадхильда укрыл, чтобы завтра было побольше времени. Мне нужно, чтобы завтра его смерть обнаружили как можно позднее. От этого зависит весь мой план, который иначе как авантюрой назвать было нельзя. Но иначе поступить я теперь просто не мог. Пускай я, скорее всего, расстанусь с жизнью, мне в тот момент было всё равно.
Спать рядом с трупами мне было не впервой. Пусть и давно это было – последний, как мне тогда казалось, раз ещё во время войны. Но присутствие в комнате мёртвого Вадхильда меня ничуть не смущало.
Встав пораньше, я отказался от завтрака и прямиком отправился на лётное поле.
— Понимаете, госпожа Олисава, — объяснил я своё странное поведения хозяйке дома, — мы с другом вылетаем сегодня же. А перед полётом надо есть только шоколад. Это связано с… ну, вы понимаете, определёнными отправлениями… — как мне удавалось столь удачно играть, демонстрируя пожилой женщине смущение, ума не приложу. А может просто госпожа Олисава была бесхитростной особой и принимала все мои слова за чистую монету. — И мы условились, что Вадхильд поспит подольше, но после первым сядет за штурвал. А я пока отправлюсь на лётное поле и договорюсь с князем Ерофеевым об аэроплане для нас.
Пожилая женщина кивала в ответ на мои слова. Мне было очень неприятно обманывать её, но что мне ещё оставалось. Не бежать же тайком из дома Божирадовых. Это бы поставило под угрозу весь мой план.
Рикшу поймал быстро. Шустрый малый с лёгкой коляской помчал меня к лётному полю. Он отлично знал, где это. Бежал достаточно долго. Как и вчерашний, он ловко лавировал в толпе, правда, ранним утром народу на улицах было поменьше. Рикша выкатил коляску из города. Побежал по дороге в сторону скопления домиков. Они находились где-то в пяти километрах от городских пределов. Рикша проделал путь меньше чем за час.
Выбравшись из коляски, я кинул ему сразу несколько медяшек и уверенно направился к лётному полю. Рикша сунул монетки за щеку и живо побежал обратно в сторону города.
Лётное поле было огорожено рогатками и обнесено колючей проволокой. У проходной скучала пара часовых с винтовками.
— Кто такой? — поинтересовался у меня один из них.
— Военлёт Готлинд к князю Ерофееву.
— По какой надобности?
— Я от Адмирала. Он обещал нам аэроплан в обмен на наш.
— Это вашу монстру что ли притащили вчера? — поинтересовался часовой. — Знатная штука. А она вообще в воздух подняться может?
— Мы-то сюда как-то прилетели, — как можно равнодушней пожал плечами я.
— Сразу на поле проходите, — махнул себе за спину часовой. — Князь там торчит – аккурат рядом с вашей монстрой. Говорят, за полночь уходить от неё не хотел. Адъютанты едва спать уложили, будто не князь-енерал, а дитя малое.
Оба часовых рассмеялись. Как и всем нижним чинам, им доставляло немалое удовольствие потешаться над командирами, особенно когда те никак не могли узнать.
Меня без проблем пропустили через пост. Я, конечно же, направился не на лётное поле. Моей целью был небольшой домик с длинной антенной над крышей. Проверив оружие, в кобуре и сложенное в небольшую сумку на ремне, я быстрым шагом направился к нему.
Это были шаги к моей смерти. Я отлично понимал это, но ничего поделать с собой не мог. Слишком уж громко звучали в моей голове слова Вадхильда. Значит, это надо остановить. И единственный способ, который я мог придумать прямо сейчас, вёл меня к неминуемой гибели.
Оказавшись на пороге домика, я глубоко вздохнул – и ударом ноги вышиб хлипкую деревянную дверцу.
Глава 3
Странную радиограмму рассматривали всем штабом Дештского гарнизона. Пришла она не откуда-нибудь, а из самого логова баджейской контры. И вещали оттуда не каким-то секретным ключом, но просто открытым текстом. Вот только текст этот уж больно необычный. Странный это был текст. Непонятный. И что теперь делать, тоже было не очень-то понятно.
— Уничтожить Баджей, — снова и снова перечитывал короткий текст радиограммы Бранирад, начальник гарнизона. — Немедленно уничтожить Баджей. Большие запасы пси… — Он запнулся на сложном слове. — Психо… — Он снова запнулся, выругавшись, как всегда, когда читал это место в радиограмме. — И как только передали такое словечко-то замудрёное, — Бранирад решил от греха подальше пропустить его и стал читать дальше… — веществ. Немедленно уничтожить Баджей. Угроза для всего Народного государства.
Он положил квитанцию радиограммы на стол и припечатал её кулаком.
— И правильно! — выпалил со всем задором, на какой только была способна его горячая душа настоящего народника. — Давно пора раздавить это кубло! Покончить с баджейской контрой! Что же, у нас сабель и ружей не хватит! Целый артполк под боком квартирует. А мы тут сидим, ровно мыши за печкой. Боимся тронуть этого князя-эксплуататора трудового крестьянства Великой степи! Доколе, товарищ Звонило? Доколе, товарищ уполномоченный, мы должны ждать неизвестно чего?
- Я тут, товарищ Бранирад, поставлен народной властью для того, чтобы твою горячность контролировать, — ответил ему старший уполномоченный гарнизона Звонило. — Это вы можете себе позволить не видеть ничего дальше собственного, простите уж великодушно, носа. А я, как уполномоченный, должен глядеть гораздо дальше. Не ограничиваться интересами только нашего гарнизона.
Он сделал жест руками, будто обрисовывал земной шар.
— Я гляжу, ты, товарищ уполномоченный, всё в мировом масштабе мысли норовишь, — усмехнулся Дорогомысл, командующий стражами Пролетарской революции города Дешт. — На наши мелочи не отвлекаешься. А может стоит спуститься с ваших небес на нашу грешную землю?
— Баджей давно уже костью в горле Народного государства сидит! — снова вмешался громогласный начальник гарнизона. — Сколько раз я запрашивал Ургенч, а оттуда только ждите, да ждите. А вот дождались! — он снова постучал по квитанции радиограммы кулаком. — Вещества какие-то в этом самом Баджее выдумали, чтобы извести Народное государство.
— Вещества эти давно уже выдумали, товарищ Бранирад, — мрачно заметил Дорогомысл. — На фронте этими вот самыми веществами друг друга травили.
— Так вот оно что за вещества такие в Баджее, — протянул Бранирад. — Тогда тем более, надо покончить с этой сволочью.
— Узко мыслите, товарищи, — напустился на них Звонило. — Нельзя так. Нельзя нам ссориться с князем Махсоджаном. Он безусловный эксплуататор трудового крестьянства степи. Но нападение на его владения станет поводом для всей Великой степи. Махсоджан ведь ещё и религиозное лицо. А религия слишком сильна среди тёмных жителей степи. Другие князья забудут о своих разногласиях и ударят по нам все разом. Тем более что их подталкивает к войне с нами котсуолдская аристократия. Им ведь мы поперёк горла!
— Сколько вы доводов приводите, — раздался голос от двери в штаб гарнизона, — только бы не воевать с Баджеем. А вы, товарищи, не думали, отчего так?
Все обернулись на голос. Этого человека мало кто видел своими глазами, но знали о нём почти всё. По фотокарточкам, висевшим в кабинете едва ли не каждого начальника стражей Революции. Всесильный руководитель стражи по всей граничащей с Великой степью территории, да ещё и с «особыми полномочиями». Он мог казнить и миловать по своему разумению кого угодно. Военных. Чиновников Народного правительства. Даже членов местных Конвентов. Его боялись все. От одного упоминания его имени дрожали многие, припоминая все грехи и грешки, реальные или надуманные или те поклёпы, что могли возвести на него враги или коллеги-карьеристы. Даже не само имя, а кличку, полученную после перехода на нелегальное положение. Имя же было забыто очень давно.
— Товарищ Гамаюн, — голос Звонило задрожал, — мне не докладывали…
— А я к вам без доклада, — усмехнулся тот, входя в штабную комнату. — Чай не генерал царский.
Он присел на свободный стул, кинул на стол перед собой кожаный картуз. Распахнул флотский китель, под которым шли полосы тельняшки. Он предпочитал одеваться именно так, а не в чёрную кожу. Только картуз с башенной короной отличал стража Революции от младшего командира воздушного флота Народного государства.
— Так ты мне не ответил, товарищ Звонило, — напомнил он старшему уполномоченному. — Что-то ты слишком громко звонишь об опасностях, Звонило. А молодое Народное государство многое пережило. И если кто ему сейчас грозит, то только гады, внутри засевшие.
Звонило, казалось, съёживался под взглядом бывшего матроса.
— А вы, товарищи командиры, — обратился Гамаюн к Бранираду с Дорогомыслом, — не засиделись ли в штабах? Давно в поле были? Как считаете, не пора уже покончить с баджейскими врагами народа?
— Да давно пора! — не удержался и треснул кулаком по столу Бранирад. — Вы это читали, товарищ Гамаюн? — он протянул стражу Революции квитанцию радиограммы.
Тот принял её, быстро проглядел глазами.
— Читал уже. Такое мимо нас пройти не могло, сами знаете. Не маленькие, чай. Я, собственно, из-за этого к вам и пожаловал. Точнее к товарищу старшему уполномоченному Звониле. А вы, товарищи командиры, ступайте. С Баджеем надо покончить до конца этих суток.
— Есть! — вскинул руку в воинском салюте Бранирад.
Они с Дорогомыслом буквально выскочили из штаба. В комнате остались только Гамаюн и Звонило. И назвать их в этот момент товарищами язык бы ни у кого не повернулся.
— Сколько он платит тебе? — поинтересовался у Звонилы Гамаюн.
— К-кто? — неожиданно даже для себя начал заикаться старший уполномоченный.
— Князь Махсоджан.
В штаб вошёл неизменный спутник Гамаюна. Товарищ Гневомир. Хотя назвать товарищем этого высокого человека с подбритыми усиками на каком-то просто от природы благородном лице язык бы вряд ли у кого повернулся. За одно это лицо, как шутил его приятель и спутник, можно смело к стенке ставить. Такие только у врагов народа бывают. Одевался он в новую форму, но без знаков различия. Лишь на фуражке красовалась башенная корона, как у всех командиров народной армии Урда. На поясе в кобуре висел крупнок