Совсем меня успокоил мой товарищ по каюте, который, как и я, не был настоящим моряком, а под прикрытием моряцкого паспорта лишь ходил в рейс за автомобилем благодаря каким-то своим связям на берегу. Объединённые на судне одним определением «пассажиры», мы многие наши задачи на борту решали вместе, и, хорошо зная японского продавца машин, я немало помог ему в приобретении нужного автомобиля. Так вот на него изменение конечного пункта нашего путешествия с Находки на Владивосток оказало прямо-таки чудодейственное влияние. Он просто светился от радости, сразу же достал откуда-то бутылку коньяка и, неизменно предлагая выпить за счастливое возвращение и мне, не просыхал до самого прихода.
– Что ты, старик, дёргаешься, – среагировал он на одну из моих озабоченных фраз по поводу возможного отсутствия встречающих, – меня братва точно встретит, и, если надо будет, помогут и тебе.
– Знаешь, Слава, – всё это очень здорово, но у меня ведь даже прав водительских нет, – доверительно сообщил я своему сокаютнику. – Не успел ещё сдать, хотя водить немного умею. Решил сначала машину привезти, а потом уж и права получить.
– Говорю тебе, брось нервничать. Это вообще не проблема, – успокоил Слава, наливая мне очередную рюмку и улыбаясь широченной улыбкой абсолютно благополучного человека. – Мои все с правами – довезут, куда надо.
Я и впрямь успокоился и вышел на палубу подышать свежим воздухом. Там между тем обнаружилось довольно сильное движение. Экипаж по-муравьиному сновал по открытым частям судна и куда-то утаскивал многочисленное барахло, приобретённое в Японии, которым наше судно было буквально забито от носа до кормы. Холодильники и стиральные машины, велосипеды и мопеды, колёса и ещё чёрт знает что – всё это, до сей поры привязанное от качки по всем углам и стенкам палубы, быстро отвязывалось и убиралось внутрь парохода: в личные каюты, рабочие и подсобные закрывающиеся помещения.
– Что происходит? – испуганно спросил я у знакомого моториста, пытающегося впихнуть в узкое помещение на корме с надписью «Трансформатор» длинный велосипед с двумя хозяйственными корзинками над передним и задним колёсами. – Куда вы всё это тащите? Надвигается шторм?
– Ты будто с Луны свалился, – закрывая наконец дверцу трансформаторной и переводя дух, ответил моторист. – Мы же во Владик приходим, а там охраны не предвидится. На пароходе будет мафия хозяйничать, всё неприбранное сметут начисто! Три часа до прихода осталось. Извини, мне еще колёса надо в машинное перетащить.
С этими словами он бросился на нос, где была складирована собранная им на одной из японских свалок прекрасная по российским меркам автомобильная резина, а я лишний раз порадовался собственной предусмотрительности. Всё своё богатство накануне отхода из Наоэцу я тщательно уложил в микроавтобус под самую крышу – оставалась только пара колёс, которым там уже места не хватило. Пришлось забрать их в каюту – не пропадать же добру! – и я решил сначала вывезти с парохода машину, а потом, пока судно один-два дня будет стоять в порту, вернуться за ними. Забегая вперёд, скажу, что колёсам этим мне впору было бы поставить памятник, но, впрочем, всё по порядку.
Мы подошли к Владивостоку в середине дня, но пароход наш не приняли к причалу, а поставили на внешнем рейде, километрах в четырёх от города. Тут же стало известно, что к причалу мы и не подойдём, машины надо будет перевозить до берега на плашкоуте, для чего за каждую машину следует приготовить по десять тысяч рублей. Вскоре к нашему борту причалил пограничный катер, на котором прибыли пограничные и таможенные службы. Их работа на борту оказалась не слишком долгой, поскольку в то время за ввозимые в страну автомобили не требовалось платить никаких пошлин, а оформление регулярно пересекающих границу моряков было чисто формальным делом. Подошедший служебный катер не успел ещё отвалить от нашего правого борта, как к левому подошёл какой-то буксир и с него на пароход высадилось человек пятнадцать-двадцать коротко стриженных, преимущественно в кожаных куртках и весьма развязных молодых людей. Они сразу же рассыпались по всему судну. Особый интерес, проявляемый к стоящим на палубе машинам, и наглые манеры не оставляли ни грамма сомнения в принадлежности этой публики к печально знаменитой и часто упоминаемой моряками автомобильной мафии. Вскоре выяснилось, что многие из них имеют среди пришедших из Японии знакомых.
Я и раньше знал, что нередко моряки попадают в сети мафии, которая использует их для приобретения в соседней стране нужных автомобилей. Это называется «зарядка» – перед рейсом в Японию бандиты снабжают моряка валютой, и тот обязан привезти им автомобиль определённого класса, а взамен ему разрешается один раз из пяти-шести ходок приобрести на свои деньги машину и себе. Кроме того, через связи в пароходстве мафия обеспечивает своему человеку постоянное нахождение на коммерчески выгодной японской линии. На этот раз мне довелось увидеть «зарядку» в действии – по меньшей мере пять машин из тридцати семи на нашем борту шли по этой схеме, и некоторые из прибывших на борт бандитов явились за уже оплаченными своими машинами. Тут же я понял и значение слова «братва», проскочившего в разговоре со мной соседа по каюте. Штук пять кожаных курток вскоре уже сидели в нашей каюте, с трудом в ней разместившись и потягивая выставленное Славой японское баночное пиво. Они деловито обсуждали основные достоинства разместившихся на палубе автомобилей и их принадлежность тому или иному моряку.
Минут через двадцать к нашему судну подошёл ещё один катер, который привёз встречавших моряков друзей и родственников. Как я и опасался, никого из моих знакомых среди них не оказалось. Брезжила ещё надежда, что кто-то встретит меня уже на берегу, но она была очень призрачной. Надо было что-то предпринимать для сохранения привезённых из Японии материальных ценностей. Я попытался было заручиться поддержкой прибывших Славиных приятелей, но все мои заходы на эту тему не давали обнадёживающих результатов – и Слава, и его друзья-мафиози только улыбались и отделывались общими фразами, типа «Всё будет путём», «Считай, договорились» и тому подобными. Начиная терять спокойствие и испытывая всё увеличивающееся волнение, я покинул каюту и пошёл на машинную палубу.
Там уже было полно народу. Моряки, затаскивающие в свои машины последние шмотки из кают, прибывшие их встречать родственники и знакомые, явившиеся на борт судна за своей добычей бандиты – все они смешались в одну снующую и пёструю толпу, в которой, казалось, совершенно невозможно было разобрать, кто есть кто. Но так только казалось. Насколько я понял, рассыпавшаяся по пароходу бандитская толпа состояла из трёх-четырёх различных группировок, каждая из которых действовала самостоятельно, почти не пересекаясь. Быстро определив, у кого из моряков нет прикрытия, они начали их обработку.
Вот одного из нашего экипажа приперли к стенке два коротко стриженных бандита, и он что-то пытается растолковать бесстрастно взирающим на него тупым рожам, не желающим слышать какие-либо объяснения и жаждущим только одного. Вот ещё один в кожаной куртке передаёт на стоящий у левого борта его буксир, видимо оставленную кем-то по недосмотру на палубе стиральную машину. А двое его сатрапов выволакивают явно отбитый силой у кого-то из моряков красивый мопед «хонда». Вслед за ними с криками выскакивает его хозяин, но вместо мопеда те вручают ему какие-то деньги – судя по реакции моряка, явно не соответствующие стоимости мопеда, но больше он ничего не получает, а мопед тоже благополучно перекочёвывает на буксир.
Пытаясь уйти подальше от увиденного, а главное – от всё более наплывающих на меня тревожных чувств, я поднимаюсь на капитанский мостик, где седовласый человек, капитан судна Николай Егорович Камышин с болью взирает на всю эту вакханалию, происходящую внизу. За время рейса мы не раз вели с ним долгие и интересные разговоры о жизни в море, о моряцком автомобильном бизнесе, но пока не касались его криминальной стороны. И вот теперь перед ним, как на ладони, раскинулась вся палуба со стоящими на ней японскими машинами и копошащейся на ней людской массой. Он всё видит и всё понимает.
– Что, Николай Егорыч, скажете на это? Какие чувства владеют капитаном при виде такого безобразия, творящегося на его судне?
– Это только во Владивостоке так, а в Находке ОМОН их близко не подпустил бы.
– Знаю. Но вы же хозяин на борту! Можете что-нибудь сделать с этой мразью?
– Любого из этих бандюг я уложил бы одним ударом, – он показывает мне огромный кулак, не вызывающий никаких сомнений относительно сказанного, – но вы же видите, что это свора, орудующая по таким же законам…
– А что мешает морякам точно так же объединиться и вымести их с судна?
В ответ он только бессильно разводит руками и отводит взгляд от окна.
– Сюда бы на мостик установить пулемёт, а затем навести его на эту публику и по мегафону крикнуть «Считаю до трёх и, если по окончании счёта кто-то из бандитов ещё будет на борту, – открываю огонь!» – уверен, вся эта шваль тут же попрыгает в воду и бросится к берегу вплавь.
– Оружие нам на судне иметь запрещено.
Ощущение безысходности передалось и мне, и я, чтобы оно не увеличивалось, покинул капитана. Сунулся было в свою каюту, но там сидел прилично уже набравшийся Слава с одним из своих дружков. Я направился к своей машине. При подходе к ней меня перехватил старший из Славиных дружков, с которым он меня познакомил, когда они явились в нашу каюту. Джон – так представил его Слава.
– Слышал, нужна помощь? – вполне дружелюбно начал.
– Да, я был бы очень благодарен.
– Себе везёшь или на продажу?
– Для себя, конечно, разве не видишь, сколько всего нужного внутри!
– Хороший автобус. Сколько платил за него?
Мне была приятна его оценка покупки, и я назвал цену: девятьсот долларов.
– Слушай, давай я его куплю за полторы тысячи, и у тебя не будет никаких проблем.
– Нет, что ты! Я же сказал, для себя везу…