Нередко в речах мужчины звучало имя Ивтада, значительно чаще остальных. Арло предположил, что тот был главой культа, чем-то вроде местного лорда. Винсент, которого никуда, естественно, не убрали на время беседы, после утверждал, что слышал завистливые нотки в голосе мужчины, и удовлетворенно хмыкал.
Арло запомнил имя, он прекрасно понимал, что раз этот главарь стоит над Роулом и сбродом из чудовищных дружков, то именно он и должен решать, кого кому и когда следует продать. Он руководил обменами, давал «добро» на любые действия и был тем самым нужным пленникам человеком. Быть может, если он сумел собрать целый лагерь, то понимал, что такое выгода, а слово «выкуп» для него не просто звук?
Роул же делился знаниями дальше. В том числе он оговорился, что такие лорды, как Арло и Винсент, содержатся на отдельной территории, за еще одним частоколом, и вскоре он полюбуется на то, как пленники обустроятся в новом месте. В лагере внутри лагеря, по словам главаря, люди сидели в деревянных и металлических клетках, а некоторые и вовсе на привязи, как настоящие псы, нашедшие свое истинное место, а их цепи крепились к вбитым в землю кольям. Десятки людей – так говорил Роул.
Лордов и леди, по его словам, везли из самых разных мест – от севера до юга и от запада до востока, везли из Новых Земель. Кроме знати Ферстленда имелись и Говорящие-с-духами, и вожди племен, и могучие прославленные воители, и отмеченные духами, и Передающие. Последние слова огорчили писаря. Но более всего его расстроило иное – Роул заявил, что часть лордов и леди уже не первый год ждут ритуала.
Год… А может, два, или три года, или еще больше! Даже думать не хотелось, во что превратились за это время люди. Винсент тоже услышал главаря, но предпочел делать вид, что не в себе.
– Скоро вы тоже присоединитесь к своим приятелям в новом доме. Займете то место, которое принадлежит вам по праву. Меньше чем через цикл вас будет ждать ваша последняя остановка, – с улыбкой возвестил Роул.
Экрог
Великолепный план, нет, все планы, те, что казались Редглассу безупречными – ровно такими, как и должно быть все, что делает лорд Серединных земель, – рушились на глазах.
Экрог не понимал, он ломал голову, перескакивая с одного события на другое, сходил с ума, путался, пытался записывать сделанные ходы, но тут же уничтожал бесполезные и компрометирующие листы. Правитель каждый час думал, где и когда он ошибся, что именно он сделал не так, чтобы после это привело к тому, что происходило теперь. Днями и ночами, утром и вечером, во время еды и вместо сна. Мужчина не переставал размышлять, чувствуя, что доводит сам себя. Здоровье пошатнулось, и первым дал о себе знать живот. Расстройство, которым в периоды волнения – и счастливые, и не очень – страдал Редгласс, лишь еще более влияло на его самочувствие.
Раз за разом, день за днем, он только и делал, что повторял один и тот же текст, прокручивая его в голове. Он концентрировался на нем, а не на способах исправить положение, приступы паники затуманивали разум и вновь гнали лорда за отварами к лекарям.
Экрог потерял Дримленса, лишился слуги, который слишком много знал, и главного рычага давления на этого слугу – брата, убил старого приятеля… Неприятности притягивали друг друга. Лорд-правитель успел сообразить прежде, чем его горло сжала невидимая рука, что дело может закончиться не в его пользу и слишком скоро. Какая-то мелочь зацепилась за камень мощной стены, вынуждая ту рассыпаться. Редгласс уловил тот самый момент, пока еще был шанс что-то исправить, первым делом отправил отпрысков прочь и разделил их, чтобы у тех появилось больше шансов пережить ошибку отца. Хоть у кого-то.
Расставание с детьми, пусть и ради их же блага, плохо повлияло на Экрога – лорд не желал отпускать наследников от себя. Да, никто не оправдал его ожиданий, но все трое, и сыновья, и дочь, являлись его частью. Его кровью, его продолжением и смыслом жизни, именно для них Экрог старался, для их будущих детей и внуков, и лишь после – для себя. Как и положено родителям.
Отпрыски пробуждали в человеке, который не любил больше никого, бесконечную отцовскую привязанность. Порой граничащую с безумием – так говорил советник, и в свое время на это намекал Ниллс.
Хельга должна была выйти замуж лет в тринадцать-четырнадцать, сразу как расцвела, не позже, и Экрог убеждал всех, что у него не получилось вынудить дочь. Еще чаще он говорил, что достойной партии никак не отыщется, ведь для любимой и единственной дочурки, своего первого и обожаемого ребенка, он желал лучшего. Первый год мужчине верили все, еще через год – лишь приятели и часто гостящие в Миррорхолле лорды, которые неоднократно видели, что правитель души не чает в своем потомстве, а через три года потеряли веру и они.
Отец капризной леди упорно настаивал, что не теряет надежды отыскать нужного человека, однако не прилагал особых усилий, ведь каждый новый отказ оставлял дочь рядом с ним. Лорд не был уверен, что о девушке кто-нибудь сумеет позаботиться так, как он сам. Ждал, что вот-вот объявится добродушный четвертый или пятый сын какого-нибудь приятного соседа, который сочтет за честь отправиться жить в Миррорхолл или в замок неподалеку, чтобы Экрог присматривал за молодой парой и узнал, если супруг посмеет обидеть Хельгу. Скорее она сама могла бы вести себя с мужем не совсем подобающе, но это не уменьшало волнений хозяина Серединных земель.
Разумеется, как и положено отцу, Редгласс краснел, когда упоминали словосочетание «старая дева» в одном предложении с именем дочери, он сердился, когда ему докладывали о связи девушки с командующим, и продолжал подыскивать мужей. Он угрожал Хельге, но она даже не раскаивалась, когда доводила родственника до состояния, в котором он, неизменно уравновешенный, наплевав на данные некогда самому себе обещания, закипал и повышал голос.
Подбирать партию Харгу было ничуть не легче. Старший сын, наследник, тот, кто должен был занять место Экрога через пять, может быть, десять лет, тот, кто должен продолжать род, не мог стать не то что лордом, но даже воином и здравомыслящим мужчиной. Уже взрослый, он боялся вида крови и не желал причинять никому боли. Экрог был готов принять мягкотелость и миролюбивый нрав, похвалить наследника за покладистость и доброту, если бы поведение не переходило грани дозволенного. В какой-то день Харг отказался брать в руки заточенный меч, называя тот оружием пыток, – так сильно было безумие наследника.
Будущий правитель предпочел вместо этого научиться шить наряды собственными руками, в совершенстве освоил танцы и мог сразить своим умением вести светские беседы и читать наизусть поэмы и женщин, и мужчин любой Династии. На праздниках и балах ему не было равных, и Редгласс слышал лишь хвальбы – Харг, нередко и охотно, затмевал и Вайткроу. Если бы жизнь состояла лишь из балов…
Харг преуспел также и в других вещах. Внешность его отличалась от отцовской, он умудрился взять лучшее от матери, которая, признаться, была не самой красивой из женщин, и лучшее от отца. От всех предков, что имелись в роду. Свойственные Редглассам черты лица, из-за которых оно казалось чрезмерно широким, смягчились в наследнике, тонкий нос с выступающими крыльями смотрелся куда гармоничнее, но позволял узнать в юноше родню Экрога, а блекло-голубые глаза, не так глубоко посаженные, как у нынешнего правителя, были такими же, как у деда Харга. Они стали вечным напоминанием Экрогу о его отце, но никогда не смотрели с присущей тому жесткостью и решительностью.
Наследник умел очаровывать, был добр и заботлив. Он единственный из детей, кто не боялся проявлять чувства и не стеснялся переживать за состояние родителя, неизменно проявлял участие, интересуясь самочувствием новой леди Редгласс, но этого недоставало, чтобы быть достойным правителем. Тем более чтобы вести свой народ к процветанию. Харгу не хватало жесткости и хитрости.
Зато эти качества с избытком умещались в младшем отпрыске, Хэге. Изворотливый, быстро думающий, уверенный в себе ребенок слушал отца и глядел ему в рот. Долгое время Экрог возлагал на него большие надежды, пока не понял, что его любимчик вырос настоящим чудовищем. Хэг, в отличие от брата, с малолетства любил причинять боль, он относился к этому как к развлечению, получал удовольствие от криков, визгов и скулежа и оправдывал любой свой поступок тем, что он сын великого правителя. Младший со временем не просто стал играть, а увидел смысл существования в том, чтобы заставлять страдать окружающих. То, что в пять лет еще могло сойти за увлеченность игрой и любопытство, в более сознательном возрасте сделалось еще хуже. Хэг бил прислугу, в последний год пребывания в Миррорхолле он забил насмерть полотера, и Редгласс был вынужден искать способы оправдаться перед придворными – в тот раз ему помогал Ниллс.
Представая перед отцом, Хэг превращался в идеального ребенка, он льстил и был обаятелен, невероятно мил и скромен, искренне раскаивался и мог плакать, убеждая правителя в невиновности, но стоило Экрогу отвернуться, как вновь брался за свое. Лорд-правитель умел избавляться от неугодных людей и легко отправлял на смерть целыми семьями, но так и не сумел расстаться с отпрыском и отправить его на остров Фейт на лечение. Верные подданные твердили, что ребенку там самое место. Редгласс злился, но не спорил, как и ничего не делал. Экрог понимал, что, когда он умрет, Хэг будет способен уничтожить брата, а после разрушить славу рода своим поведением. Проблема требовала решения, но Редгласс откладывал его, ждал, что вскоре ребенок успокоится, надеялся на лучшее.
Теперь же Хэг мог либо перевоспитаться в Новых Землях, либо окончательно озлобиться и совершить роковые ошибки, которые будут стоить ему жизни. К сожалению, скрывать более жестокость сына, проклятого Богом Мучений, Редгласс не мог и вынужденно выпустил того в свет с тяжелым сердцем. Единственное, что он сумел сделать для отпрысков напоследок, – дать им немного времени.
Правитель Миррорхолла, находясь рядом с рыцарями и советниками, объявил детям во всеуслышание, в какие замки в Новых Землях они отправятся – к Форестам, Бладсвордам и Вайткроу. На деле же корабли повезли отпрысков Экрога лишь к родственникам Эризы, и отнюдь не в названное укрепление.