Крестьянский сын и сам понял, что уходить ему вместе с сестрой короля негоже – беда могла поджидать их за каждым деревом. Как те страшные люди, у которых их отбили рыцари. А если придут сами рыцари? Только Зэуран, хоть и был лжецом, мог защищаться и умел владеть оружием. Он тренировал и Тоба, но у юноши получалось не очень хорошо. Совсем недостаточно для того, чтобы дать отпор кому-то старше его самого и опытнее юноши-оруженосца.
Вставал еще вопрос с добычей пропитания. Ученик лекарей знал некоторые травы и ягоды, орехи, коренья и то, какие ветки можно пожевать, если хочется пить, но Даффе требовались мясо и рыба, и если из речки выудить юноша что-то мог попробовать, то охота ему не давалась никак.
Решение отправляться Тоб отложил до утра, равно как и продолжение сбора вещей. А когда рассвело и стало понятно, что вокруг по-прежнему опасные леса, а поле лишь случайность и занимает совсем небольшую территорию, пришлось ждать еще. Затем начались пролески, снова поля, затем лесок, непродолжительный, но густой, и равнина, на которой не росло ничего, кроме травы и цветов. Зэуран знал, куда идти, и пытался объяснить бывшему крестьянину способы ориентирования. Тоб, все еще сердитый, не хотел слушать, но вопреки этому что-то запоминал.
Извинения от рыцаря слышать было непривычно, юноша вовсе не надеялся на них и продолжал ворчать, но на вторые сутки Зэу все же изменил своим привычкам и решился заговорить. Ученик лекарей был уверен, что ни за что и никогда не простит спутника за жестокость – он сломал жизнь Тобу и обрек его на безденежное существование, – и старался не только не разговаривать с мужчиной, но даже не смотреть на него без необходимости и не брать еду из его рук. К сожалению, добычей мяса занимался лишь рыцарь и у него же хранилась большая часть монет – свои Тоб прятал и не хотел тратить раньше времени, тем более в деревнях, которые стояли далеко от городов, там всегда цены были завышенными, а выбор был скуден. Его семья когда-то тоже пользовалась тем, что путникам больше нечего делать, и требовала втридорога за самые обычные вещи вроде хлеба или молока.
Раньше юноша никогда не думал, что окажется по другую сторону и будет сердиться на жадность крестьян. Никакие рассказы о своей деревне и семье, о сложных странствиях и голоде не помогали добиться снижения цены.
Сбежавший с острова был уверен, что в тех деревнях им встречались очень злые люди и его семья, если бы их просили путники, всенепременно уступила бы, а быть может, и отдала дешевле, чем требовалось, потому что они были куда человечнее. Родители, разумеется. Сестры скорее ободрали бы страждущих целиком и так и не дали и горбушки хлеба – их плохо воспитывали, они росли жадными и только и думали, что растащить весь дом на приданое и оставить родителей без рубашек.
Чем дольше шла небольшая группка и чем больше они нуждались, тем больше им встречалось злых и неприятных людей. Быть может, Зэуран и был плохим человеком и лжецом, но теперь Тоб понимал, что он не единственный злодей. Весь окружающий мир был таким. Только один выход виделся Тобу для побега, для избавления от дурного влияния плохого окружения и жестоких законов, не только прописанных королями, но и тех, что царили сами по себе, – стать богатым. Да, надежда получить монеты и перестать нуждаться подтолкнула юношу к помощи Зэурану, и теперь, когда он вновь вспомнил, что его мечты никогда не сбудутся, более всего хотел ударить рыцаря. Или бросить его одного. Поскольку ни того, ни другого он сделать не мог, пришлось найти себе другую отдушину и постоянно напоминать спутнику, что тот поступил некрасиво. Это сложно было сочетать с молчаливым протестом, который, за неимением других способов воздействия, объявил бывшему сиру Тоб, но слова сами по себе стали вырываться из обиженного сына крестьянина.
– Ты обманул меня. Ты лжец, – громко пробубнил он, когда собирал хворост для костра.
Рыцарь только согласился и не стал оправдывать себя.
– Ты плохой человек и не достоин хорошего отношения. Потому что ты врал нам. Ты все время обманывал меня, и Даффу тоже! И я не могу тебе доверять.
И в этот раз мужчина все молча стерпел, но Тоб не мог успокоиться и находил много моментов, когда можно было указать Зэурану на ошибки и ткнуть носом в отвратительное поведение, недостойное рыцаря.
– Ты обманул нас. Ты ничем не лучше тех мужчин, которые обидели невинную деву Даффу. Она лишилась ума! Если бы она знала, что ты натворил, и могла бы, то лишилась бы его второй раз!
Зэуран кивал и не спорил.
– Ты очень-очень плохой. Тебя не любят рыцари. Они прогнали тебя и засунули на остров, потому что знали – ты лжешь! Ты всегда таким был, а я не заметил этого…
На данное замечание рыцарь также не посчитал нужным отвечать. Ему нечего было возразить, догадался Тоб. Он продолжил то и дело возвращаться к обвинениям:
– Ты нарушаешь все свои обещания! Ты не рыцарь, а предатель. Я ненавижу тебя!
В ответ от сира не прозвучало ни слова.
– Если тебя забодает бык или на голову тебе упадет камень, мне не будет жалко. Я ненавижу тебя, совсем! Мы уйдем от тебя, и ты больше никогда нас не увидишь!
Зэуран поморщился, но опять ничего не сказал. Может, ему было все равно?
– Когда мы доведем Даффу, я все про тебя расскажу. Все узнают, что ты обманывал меня, обещал денег и выманил все мои монеты! Тьфу!
Рыцарь, несмотря на то что крестьянин порой махал руками для убедительности, продолжал соглашаться и стойко терпел обзывательства. Уже к вечеру у Тоба закончились новые варианты и он исчерпал весь словарный запас. Юноша прошелся по второму кругу, однако и это не помогло – Зэуран стойко молчал. Ругаться с молчаливым было не только глупо, но и бесполезно, так как аргументы быстро заканчивались, да и вдохновение ниоткуда не бралось. Наконец Тоб сдался.
Сир дождался утра и новой порции обвинений, на этот раз сын крестьянина и вовсе ограничился местоимениями и перечислениями всех неприятных человеческих качеств. Кажется, он повторил слово «вранье» и «нельзя» за утро больше раз, чем пальцев на руках и ногах. Ему давно уже было пора пополнить багаж знаний и выучить понятные рыцарям и знати словечки, чтобы не выглядеть глупцом, когда происходит подобное, и иметь возможность красочно высказать обидчику свое недовольство.
– Я хотел бы извиниться перед тобой, Тоб, и поблагодарить за то, что ты не оставил меня. Вы оба стали мне семьей за это время, и я не хочу вас терять, – заговорил рыцарь за обедом, когда крестьянский отпрыск мог только злобно зыркать, устав от бессмысленной ругани.
– Тогда не надо было нас обманывать, – снова взялся за старое юноша. Он уже успел остыть и не сердился так сильно, как в то время, когда узнал правду, но не спускать же все гадкому рыцарю, который так плохо поступил?
– Я не знал тогда, что вы станете для меня важны. В то время я думал только о долге, но теперь понимаю, что кроме него у меня есть и что-то другое.
– Было, – проворчал Тоб, – а теперь ничего нет. И ты сам виноват.
– Виноват. Но ты на моем месте поступил бы точно так же. И ты, и Даффа нужны мне, никогда не думал, что такое для меня возможно, но я привык к вам, полюбил… Когда мы доберемся до Его Величества, то я попрошу, чтобы он отплатил тебе за помощь и за возвращение королевы. Уверен, что если я откажусь от награды, то тебе достанется хорошая плата.
– Больше или меньше того, что ты обещал?
– Я не знаю и не хочу тебя обманывать. Скорее всего, меньше, но она обязательно будет. Если придется, я буду просить об этом и стоять на коленях перед правителем столько, сколько потребуется.
Тоб состроил гримасу – он не знал, доверять мужчине или нет. В который раз.
– Хорошо, – наконец решился ученик лекарей. – Я прощаю тебя, так и быть. Но только потому, что ты знать не знал меня. Когда это, обманывал… Еще и сам честно рассказал. Но я еще сержусь. И буду сердиться, пока ты у короля не выклянчишь чего надо. То, чего обещал! Этой, награды. Только золотом, чтобы я чего хочу купил!
– Я и не рассчитывал на другое. Помочь тебе и выполнить свое обещание для меня не менее важно, чем рассказать про травлю короля и открыть глаза на предателей. Это мой долг. А ты, Тоб, хоть я и не заслужил твоей доброты и честности, но… Пообещай, что, если я не смогу дойти с вами до конца, ты отведешь Даффу в замок. Ты расскажешь про яд. И назовешь те имена, которые называл тебе я. Мы будем повторять с тобой все, что ты должен знать, все дни, которые сумеем. Для Даффы это тоже важно. Не ради мести за брата, мне кажется… Кажется, некоторые имена отравителей, тех, кто хотел избавить земли от правителя, знакомы и ей. Пообещай мне!
– Хорошо. Я не врун и не стану обманывать. Я знаю, что это важно и для тебя, и для брата Даффы, и потому обещаю. Поэтому! А не потому, что мне надобно и хочется помочь тебе. Не хочется.
Зэуран улыбался ему, и Даффа, которая, может, и не понимала, что происходит, но чувствовала, как спадает напряжение, засмеялась, сорвала траву вместе с небольшими белыми цветочками и принялась украшать головы рыцаря и лекарского ученика. Путешествие вновь сделалось приятным.
Даффа очень привязалась к рыцарю и постоянно обнимала его, она держала его за руку и звала по имени. В какой-то момент Тобу подумалось даже, что рыцарь стал справляться с больной женщиной куда лучше него; леди, когда не сердилась, слушалась мужчину, и в душе ученика лекарей появилась некоторая обида. Ему нравилось быть нужным и полезным, а теперь он перестал быть человеком, который постоянно примирял двух путников. Сам воин тоже стал куда спокойнее, он перестал кричать на каждом углу до и после всякого приема пищи о том, что Его Величество отравили. Что-то произошло между женщиной и мужчиной, пока рядом с ними не было Тоба, но что именно, тот не знал.
– Я подумываю, что не хочу возвращаться на службу королевским рыцарем, – признался сир вечером, после сытного ужина из ухи с каштанами, травами и грибами.
– Но ты все время хотел обратно. Ты говорил, что ты рыцарь, а это навсегда. Никто и ничто не изменит тебя – так ты болтал в те дни, пока мы добирались до порта. А на острове меня и того пуще донимал! Ты ж этого… Будешь предан своему королю и делать чего надобно, чтобы служить ему верно и правильно. Чего-то такое говорил.