– То есть простолюдины не только мешают мне и моему войску, но еще и портят жизнь горожанам? – возмутился наместник, и советник согласился с ним при помощи кивков. Впрочем, иногда Тэйнам не контролировал себя и кивал, пока думал или разминал шею. – Они грабят, ранят, да еще и насилуют?
Советник вновь кивнул, но уже менее уверенно, всего раз. Его единственный зрячий глаз пронзительно смотрел на лорда. Видел ли он хоть что-то или лишь одно пятно?
– С этим и правда пора кончать! Этих людей давно пора отправить на виселицу и к палачам, им не нужна помощь. Их исправит только смерть.
– Но, милорд Бладсворд, – вновь начал спорить одноглазый старик, – как же так? Их беда в том, что они голодны и напуганы. Им надо помочь, а не наказывать. Вы можете убедить их, что все вскоре наладится, пообещать помощь, как только закончатся тяжелые времена. Вы можете успокоить их, и они обязательно послушают. Люди не знают, что делать, они не понимают, что происходит. Им нужен главарь, правитель, слова которого они жаждут услышать.
– Толку нам с разговоров? А если они начнут убивать? Всех, кто, по их мнению, им не друг.
– С ними следует попробовать переговорить в первую очередь и лишь после что-то предпринимать.
Верные воины также не стали поддерживать лорда и выбрали сторону помощника. Бладсворд считал их своими друзьями, и подобное отношение очень оскорбило его. Разумеется, приятели из Санфелла после всячески пытались убедить наместника, что действовали так лишь потому, что желали помочь, но Мортон-то знал, как дела обстоят на самом деле: советник вдолбил в глупые и пустые головы вояк собственное мнение и заразил их своими принципами. А, быть может, верность прекрасно продавалась за звонкие монеты?
– Ходят слухи о самой страшной напасти – о Культе Первых. Говорят, что вы поддерживаете Культ, милорд, и люди верят. Вы должны переубедить ваш народ, – продолжал наседать советник. – У вас с вашими людьми общий враг – не голод и война, а Культ Первых, – и это сплотит вас, даже если до того были разногласия. Те, кто обвиняет вас в пособничестве культистам, не смогут ничего добиться, если вы будете действовать верно.
– Я вас услышал. Ваши советы, быть может, были бесценны для Брейва или моего брата, но я жил в Санфелле, я сражался в битвах и не просто стоял в стороне и командовал, а был в самой гуще! Я встречался с недовольными людьми, с бунтовщиками и их главарями-ораторами лицом к лицу, я боролся с культистами, которые тогда еще носа не смели высунуть, тогда, когда большая часть этих простолюдинов еще только родилась! Я знаю, что мне делать и как вести себя со своими подданными, а ваши советы – однобоки и стары. Рыцари вашего возраста в Санфелле, если и доживают, не допускаются до обучения, и не потому, что с трудом передвигаются, а потому, что начали возвращаться умом в прошлое. Они перестали успевать за временем и идут назад, они говорят о тех вещах, которые уже не нужны. О старых кораблях и старых доспехах, об оружии, которое было неудобным и тяжелым, о попонах, которые делали старые, мало обученные мастера. Устаревшее поколение.
Советник был стар, он доживал свой век, но повел себя как ребенок и обиделся на правду. Да, он не показывал этого, мужественно вытерпел слова Мортона и раскланялся на прощание, насколько мог, но при каждой последующей встрече лорд Бладсворд чувствовал, с какой неприязнью смотрит на него старик. Тэйнам отвечал вежливо, лишь по делу и больше не лез со своими размышлениями, куда не следовало. Это было приятно и стоило произнесенных грубостей.
Тело Райана до сих пор не нашли, что несколько волновало наместника. Он не хотел отправлять из города еще отряды, потому что боялся остаться без должного количества охраны. И в скором времени он понял, что решение оставить стражу и воинов рядом было верным.
Уже несколько дней прошло с тех пор, как советник поругался с лордом, и недовольство взбунтовавшихся начало возрастать. В городе еще имелись зажиточные и запасливые люди, те, кого можно было обкрадывать, народ находил что есть, за пределами же Кнайфтауна пропитания почти не было. Драки стали обычным делом, гонцов перестали пускать в город – первых лишь стащили с лошадей. Через пару дней прибывшего гонца не только не пропустили, его сбросили с коня и почти что разорвали на куски голодные и озлобленные просители. Бунтовщики устроили драку и между собой, потому что не могли поделить лошадь. Хорошего скакуна, как передали Мортону, в мгновение ока превратили в растерзанный кусок мяса. Костры, которые жгли у самых стен, помогли приготовить добычу, а может, ее поедали сырой – никто не знал.
Обозы, которые шли в столицу, не пропустили. Когда воины вышли, чтобы прогнать бунтовщиков и спасти то, что не успели разграбить, толпа напала и на них. Конечно же, часть простолюдинов пострадала в процессе, вид мертвых товарищей охладил пыл остальных, но, к сожалению, и среди людей Бладсворда появились потери.
Постепенно конфликт лишь усиливался и грозил перерасти в нечто неуправляемое. На этот раз Мортон был вынужден согласиться с тем, что ему без конца вещал советник, но принимать народ теперь грозило вспышками гнева внутри замка. Сдерживать толпу за стенами удобнее и безопаснее.
Нападения не заканчивались, никакие угрозы не помогали. Когда же начали страдать и обозы, и направляющиеся в столицу по самым разным делам как одинокие путники, так и небольшие группы, лорд Бладсворд принял решение и отправил солдат очистить в первую очередь Кнайфтаун и выгнать всех недовольных вон. Их выставляли за стены силой, а когда это не помогало, то убивали особо буйных, чтобы продемонстрировать серьезность намерений. Первые два десятка были вздернуты на площади, но это лишь ужесточило простолюдинов, и те, отчаявшись, решились взять замок штурмом. Разумеется, у них ничего не получилось, и в течение всего нескольких часов от целой толпы осталась жалкая горстка. Редкие выжившие мужчины, множество женщин и детей разбегались, желая скрыться от расправы верных подданных Мортона. Теперь они сами, добровольно, несмотря на сопротивление до этого, бежали прочь, к стенам. Но лорд Бладсворд приказал уничтожить бунтовщиков в назидание, а не распахивать перед ними ворота. Надо было думать раньше.
Мерзкие люди долго портили ему настроение, сердили его, не позволяли нормально решать проблемы с Форестом и культистами, которые не только похитили Ховвила, но еще и решили даже не информировать о планах главного союзника. Наместник понял, что все это время им лишь пользовались и он не занимает никаких позиций в рядах Культа. Бладсворд попался культистам именно тогда, когда был слишком расстроен и зол, желая отомстить. Уже заняв место правителя, он начал обдумывать свои ходы и хотел перестать помогать Культу, реже общался с новым бастардом Голдрэтом, взявшим на себя лидерство, неохотно пускал его людей через земли востока в порт и наоборот, с кораблей. Когда начали прибывать культисты вместе с пленниками, он и вовсе понял, что ввязался во что-то грозившее плахой без учета положения лорда, во что-то, в чем он многого не понимает, и может стать жертвой.
Быть может, бывшие союзники что-то почуяли или им кто-то доложил – после жизни в Санфелле лорд знал, что шпионят все, за всеми и всегда. Именно потому культисты, скорее всего, и вознамерились украсть Ховвила. Мортон слишком поздно понял, что просьбы одолжить денег Культу и принять послание от Ивтада, которое культистов обязали высказать лично, были наспех придуманы лишь для того, чтобы проникнуть в замок и выкрасть мальчишку.
Возможно, члены Культа незадолго до похищения решили сниматься с места и прекрасно поняли, что Мортон спохватится только спустя несколько дней, за которые они успеют затеряться. Бладсворды тщательнее всех оберегали свои границы, у них для этого имелись условия – рвы, овраги, долины, где легко просматривалась местность на многие мили, однако больше года назад, когда наместник уже вернулся в родной дом и успел освоиться, его попросили о помощи, и он подписал грамоты, благодаря которым его друзья могли ходить через границу. Брейву он сказал, что эти люди являются его приятелями и он не смеет отказать в просьбе тем, кто поддержал его в свое время. Племянник более не спрашивал. Но тогда люди бастарда Голдрэта вели себя значительно осторожнее и тише.
Изменения произошли, стоило Мортону остаться единственным правителем востока и сесть на трон Кнайфхелла, постепенно культисты начали все более проявляться, они становились заметнее, разрастались, их набеги на деревни делались чаще, а уж когда стали пропадать лорды и леди, особенно те, которые следовали к Бладсворду или от него, мужчина понял, что более молчать и дозволять подобное он не должен. Грубое письмо Ивтаду могло испортить отношения и дать тот самый толчок к прекращению сотрудничества. Мортон догадывался, что рано или поздно его будут поджидать проблемы из-за душевнобольных приятелей, но то, что все может приобрести такие масштабы, – никогда.
После того как перебили первую волну бунтовщиков, мира не наступило. Пара дней тишины, и волнения вновь охватили город. Не только по ту сторону городских стен собирались толпы недовольных, но и по эту. Слуги боялись выходить из замка, так как опасались расправы. На городские ворота наседало преисполненное ярости отребье, и, словно повторяя за недалекими умом собратьями, горожане тоже решили внести лепту. Бунты и недовольства переросли в настоящую борьбу с рыцарями и воинами лорда. Бладсворд принял решение в гордом одиночестве, он не желал более никого слушать. Да, он и раньше не всегда прислушивался к советам, но в этот раз вовсе не позволял никому даже высказаться. Довольно терпеть и идти на уступки, раз одной расправы оказалось недостаточно.
– Всех, кто не пожелает убираться, гоните силой. Всех, кто оказывает сопротивление, давите лошадьми. Всех, кто не пожелает отступить и после этого, убивайте! – таков был приказ наместника. Он пришел смотреть на стену замка, что происходит с бунтующими в городе.
Люди, когда среди них стало возрастать число раненых и убитых, окончательно лишились ума и забыли про страх перед рыцарями и воинами. На людей Бладсворда нападали, как обычно бросаются на врагов. Наместник не желал терпеть подобного проявления непослушания и отдал приказ уничтожить всех. Он не слушал, как его отговаривали, как убеждали повременить, как предупреждали о неурожайных годах, – ему было все равно, он желал поскорее расправиться с одной проблемой и взяться за другую.