Серёжа не стал спорить с профессором, когда тот потребовал «немедленно убираться из этой клоаки, пока нас самих не пристрелили», а просто притворился спящим. Дождался, пока Науменко не отправился на заправку, а заправить тачку «люкс» в такой глуши было делом непростым, и сломал гипс на ноге стойкой торшера. Торшер он сломал ещё раньше. Упал на него.
Нога была в порядке, немного побаливали связки в колене, и сам сустав скрипел как несмазанный, но в целом военные медики оказались на высоте. Подхватив уже собранный рюкзак, Сергей подумал, а не оставить ли профессору записку, и решил не заморачиваться. Пусть поволнуется толстяк, меньше будет истерить, когда Соломатин вернётся с результатом, на основании которого можно будет делать хоть сколь-нибудь обоснованные научные выводы.
Новые друзья ждали в условленном месте в условленное время. Сейчас эти компанейские мужики из бара, переодевшиеся в камуфляж, были непривычно серьёзны и к тому же абсолютно трезвы. А ещё Серёжа не помнил, как их зовут. Нет, они, само собой, представились при знакомстве, но в дальнейшем обращались друг к другу исключительно «Эй» и «Слышь, Чудило». Впрочем, и Сергея они по-свойски называли просто «Студент».
— Готов, Студент? — обойдясь без приветствия, спросил Эй, горбоносый очкарик интеллигентного вида.
— Готов, — сказал Сергей.
— Ну, почапали, — сказал Чудило, лысый коротышка с рожей уголовника. Великий Квадрат нам в помощь, подумал Соломатин, и они почапали.
В детстве Серёжа видел старинный фильм про парней, которые на древней войне ходили в разведку через линию фронта. Там очень живописно было показано, как группа пробиралась под обстрелом через минное поле, как ребята резали колючую проволоку штык-ножами, а после долго шли по болоту, утопая по грудь в густой жиже. Ещё за ними гонялись с собаками. И Сергей внутренне готовился к подобным испытаниям, когда собирался на «скачок». Но ничего этого не понадобилось.
Они просто очень долго шли в темноте, и было совершенно непонятно, как Эй и Чудило угадывают верное направление. Соломатин только видел перед собой спину в камуфляже и даже не знал, чья она, эта спина. У Серёжи разболелась нога, и он уже собирался просить о привале, но неожиданно попутчики сами остановились и побросали рюкзаки на землю.
— Пришли, — сказал Эй. — Здесь рассвета подождём.
— Ничего не вижу, — растерянно сказал Серёжа.
— Вот чудило, — сказал Чудило. — ПНВ включи.
Ругая себя последними словами, Сергей включил прибор ночного видения, огляделся и спросил:
— А когда мы будем в резервации?
— Мы уже в ней, Студент, — сказал Чудило.
— Вот же чудило, — сказал Эй.
Сергей ещё раз внимательно поглядел по сторонам. Вот она — резервация! Мечта детства. Самое загадочное место на Земле. Бескрайние пески и бесконечные дюны. Точно такие же, какие он мог наблюдать из окна гостиницы. И только на горизонте виднелся силуэт какого-то полуразрушенного купола. Романтика, блин.
Гвардейцы во главе с Тапком, как и предсказывал Завадский, убрались из Обсерватории довольно быстро. Завели трактор и с песней «Тапок наша Ось, с ним всё удалось!» двинулись обратно на Главную Станцию. На площади они прикрепили издевательский плакат — «Не минует подобная кара укрывателей еретиков Паркинсона и Башмака!». Сапог и Сланец привели из Автопарка небольшой отряд сагитированных шагателей, пять человек. Сейчас они убирали трупы с площади, а пожары пытались гасить уцелевшие колёсники.
— Уйти мне надо, — сказал Пятка профессору, когда они отволокли с площади тело пожилой арки и примерялись, как половчее ухватить мёртвого ахта с размозжённой головой. Как надо было лупить ахта, чтобы расколоть ему толстенную черепную коробку, было непонятно.
— Самое время, — недовольно ответил Завадский и схватил ахта за плечи, стараясь не задеть руками кровавую кашу. — За ноги, за ноги бери!
— У меня встреча. С пограничниками. Надо с ними перетереть про наши дела. Про сыворотку рассказать, патронов заказать.
— Ты вот что! — Профессор разжал руки, и тело бедного ахта шмякнулось на мостовую. — Ты им пока ничего не рассказывай.
— Отчего же? — подозрительно прищурился Пятка. Ему всё чаще стала отказывать его невозмутимость.
— Неизвестно ещё, удастся ли Башмаку облучатель добыть, — пояснил Завадский. — А ты наобещаешь, заказ сделаешь, а потом рассчитываться нечем будет.
— Да, — согласился Пятка. — Это ты правильно говоришь. Но идти всё равно надо. Старый заказ пограничникам отдать, плату забрать. Вообще, с ними встречу пропускать нельзя, обидчивые очень.
— Я всё хотел спросить, что вы им продаёте?
— Кровь.
— Кровь? — изумился профессор.
— Да. Понемногу. В пробирках, — пояснил Пятка. — Поначалу они непременно кровь шагателей спрашивали. Но после стали заказы делать и на кровь аров, и на кровь лебов, а в последнее время совсем избаловались — принеси, говорят, кровь ахтов, которые лучше всего рисовать умеют. А не надо, спрашиваю, которые больше всех палок за ночь кидают? А пограничники серьёзно так — может, и пригодится, но чтоб без обмана, должна быть точная информация.
— Понимаю, — задумчиво сказал Завадский. — Они выявляют у колёсников наличие уникальных генетических маркеров.
— Чё? — спросил Пятка.
— Ничё, — ответил профессор. — А ты меня с собой можешь взять?
— Ну, пойдём, — снова равнодушно ответил Пятка. — Тут недалеко они ждать будут. На рассвете и двинемся. Пошли собираться, что ли?
Они оставили несчастного ахта лежать на мостовой и пошли собираться. И в застывших глазах трупа отражался затухавший пожар. И Аня подошла, и вытерла слёзы, и сложила ему руки на груди, и, ухватив за ворот порванной рубахи, потащила его с площади. И нестерпимо воняло палёным мясом. А Пятка на ходу рассказывал Завадскому:
— Про маркеры я тебя не очень понял, конечно, но когда они первый раз кровь аров попросили, я тоже типа пошутил: себе, говорю, вольёте, чтоб такими же умными стать? А он мне, очкастый такой: «Уровень интеллекта аров на самом деле ниже среднестатистического за Запретными землями». Понял? Среднестатистического, твою мать.
— Это как раз не удивительно, — пожал плечами профессор. — Умственные способности аров строго унифицированы. Гораздо интереснее, зачем понадобился генетический материал ахтов и лебов.
Башмак долго пробирался огородами к зданию Лабораториума, нырял в тень, полз по сырому песку, калеча чьи-то грядки, цеплялся ружьём за кусты картошки. Но Главная Станция словно вымерла после ухода гвардейцев в карательный поход на Обсерваторию. Нигде в окнах не горел свет, не проезжали загулявшие прохожие, которых совсем недавно так любила гонять стража заведующих.
Крадучись, Башмак зашёл в Лабораториум. Молитвенный зал в свете луны выглядел таинственно, и шагателю стало не по себе. Он никогда не был особенно религиозен, но лезть в алтарь, место, которое, как ему внушали с детства, было хранилищем древних реликвий, всё же не спешил. Сначала на всякий случай прочёл молитву Всепрощения Колеса, потом усмехнулся, вспомнив, как часто последнее время убеждал Аню в том, что Колеса нет и все эти молитвы просто глупости. Уже ёрничая, осенил себя Ободом Колеса и взялся за крышку алтаря. Потянул, сдвигая со скрежетом бетонную плиту, приподнял и отставил в сторону. В глубокой нише стояло устройство, действительно напоминающее навороченный самогонный аппарат. И он работал. От него ощутимо тянуло теплом и приторным сладковатым запахом. Башмак посветил фонариком и разглядел в переплетении металлических трубок блок ионного облучателя. Зелёного, как и говорил Завадский.
Башмак залез руками по локоть в «аппарат для получения благодати» и стал выворачивать, выкручивать сердцевину, не обращая внимания на рвущиеся провода и плеснувшую желтоватую жидкость. Он так увлёкся, что не сразу услышал скрип колёс и приглушённые голоса. Кто-то подъезжал к Лабораториуму. И не один. Башмак затравленно оглянулся. За алтарём тянулся тёмный коридор, по которому Александр Борисович водил его когда-то к заведующим. Ещё раз туда Башмака можно было загнать только под дулом пистолета. Шагатель быстро сунул в алтарь ружьё и, кряхтя, подхватил тяжеленную крышку. Подвинув задницей аппарат, уселся внутри алтаря, осторожно накрыв себя бетонной плитой. Замуровался, подумал он.
— Потому что возле стратегического объекта всегда пост выставляется, — послышался до омерзения знакомый голос. Это ж Андрюшка Кулешов, сообразил Башмак. — Мало ли что Тапок не приказывал? Я командир роты, я приказываю!
Ишь ты, сучёнок, уже командир, подумал шагатель, устраиваясь поудобней. В спину кололи им же оборванные провода, и ноги пришлось поджать, но в целом было терпимо, можно переждать какое-то время. Главное, воздух внутрь алтаря свободно проникал через широкую щель под крышкой. К этой щели и приник, изгибаясь, Башмак. И услышал:
— Пост будет круглосуточный, трёхсменный, — втолковывал Кулешов двоим угрюмым гвардейцам. В темноте лиц было не разглядеть, но один показался Башмаку знакомым. Коля-кондитер, что ли?
— Смена-то через сколь, командир? — спросил Коля у Кулешова.
— Через четыре часа, — важно ответствовал Андрюшка и величественно удалился, скрипя несмазанными колёсами.
Матерясь, караульные подъехали к алтарю, и вскоре шагатель услышал стук игральных костей по крышке. Это я надолго застрял, понял Башмак. Стало грустно.
Он долго лежал, свернувшись калачиком, в темноте и тишине, нарушаемой лишь постукиванием костей да негромкими репликами гвардейцев:
— Ямб по ходу!
— Каре.
— Фул в свободу запишу.
Устав мечтать о пожаре, землетрясении или иных стихийных бедствиях, которые бы согнали караульных с поста, Башмак вспомнил о коммуникаторе, подаренном ему Серёжей. Отключив звук, долго любовался на картинки природы, животных и спортивные состязания. А потом ему и вовсе стало скучно, и он решил снять блокировку, установленную Соломатиным. Нужно было подобрать пароль. Перебирая варианты, он с третьего раза, усмехнувшись, набрал на сенсорной клавиатуре «резервация». Сразу включилась функция телефонии, и на экран высыпались неотвеченные вызовы. Больше всего было от какого-то Науменко. И от Наташи. И от мамы.