Снова послышалась возня и сдавленный крик: «Молчи, не говори им ничего!». Это Серёга кричит, подумал Башмак, а на экране появилось лицо мужчины средних лет с очень проницательным взглядом.
— Я полковник Супогреев, командир подразделения Санитарной Службы «Острый угол». А вы кто, юноша?
— А я Башмак. Командир двух резиновых сапог и рюкзака «всё своё ношу с собой».
— Я ценю обычно юмор собеседника, но дело у нас серьёзное. Не до шуток нам, Башмак. Как я слышал, прибор у тебя?
— Какой прибор? Вам послышалось, полковник, — нагло ответил Башмак, заходя в дом Малинниковых.
На диване лежала измождённая тётя Шура, возле неё хлопотала супруга Фёдора Филипповича. Тётя Шура слабо улыбнулась Башмаку, а он сразу прошёл к ней, присел на краешек дивана, взял узкую ладошку тёти Шуры в свою ладонь.
— Башмак, я вам ещё раз советую быть посерьёзней, — сказал Супогреев. — Если прибор у вас, немедленно двигайтесь к периметру резервации, вас встретят. Я лично вас встречу. И гарантирую безопасность и выход из резервации. Вы же этого хотели?
— А если не выдвинусь? — насмешливо спросил Башмак. — К периметру. То что?
— Вот тогда я ничего не гарантирую, — сказал Супогреев, и от его тона у Башмака по спине пробежали мурашки.
— Я не знаю, полковник, — уже серьёзно сказал Башмак. — Мне надо подумать.
— У вас мало времени.
— Я, вообще-то, со своим другом разговаривал! — снова разозлился Башмак. Чего он ему угрожает, в самом деле?! — Где он? Пусть возьмёт комм.
— Он сейчас не может, — сказал полковник. — Он занят.
— Вот когда освободится, тогда и поговорим! В дальнейшем все переговоры через моего друга Сергея Соломатина.
Башмак вырубил комм и сидел, тупо глядя перед собой. Его снова начал бить озноб и одолела слабость. А на него смотрели жена Малинникова, сам Фёдор Филиппович, Света, близняшки Мила и Сима, Таня, а тётя Шура сказала:
— Чего ты ерепенишься? Бери Аньку и беги отсюда. Отдай ты им этот прибор, зато в нормальном мире поживёшь.
— В нормальном?! — крикнул Башмак, размахивая коммуникатором. — А где он, нормальный? Думаете там? За периметром? А вот это вы видели?
И он включил новостной канал и показал им толпы фанатиков, беснующихся возле Храма Единственноподлинной Веры. И репортаж про зачистку поселения контрабандистов. И обсуждение в Мировом Совете проекта закона о поражении в правах лиц, имеющих чрезмерную округлость в области живота (исключая беременных), груди или ягодиц. И запрет на хождение круглых монет и введение в оборот монет квадратных. И снова казнь еретика, осуждённого за кощунственную привычку выдувать табачный дым кольцами.
Семейство Малинниковых сидело с открытыми ртами, а тётя Шура негромко материлась.
— Вот так вот, — сказал Башмак. — Ладно, пойду к Любовь Петровне зайду, мне ей долг вернуть надо.
— Не ходи, — сказал Фёдор Филиппович. — Повесилась она. Как Тапок по радио новые порядки объявил, так и повесилась.
— Повесилась?! — изумился Башмак. — Зачем?
— Ну, может, чтобы этаких вот картинок не видеть, — сказал Малинников, кивнув на коммуникатор в руках Башмака.
Тапок снова привёл к Обсерватории своё войско, но теперь это уже была не жалкая кучка гвардейцев, приехавших прошлый раз на тракторной волокуше. Ары с крупными головами на тонких шеях, лебы, вооружённые самодельными копьями и вилами, заведующие и одноногие стражники, всё взрослое мужское население из Комендатуры, Казарм, со Складов и КПП, из Автопарка, все снялись с привычной колеи и шли, ехали, ползли по горячему песку к Обсерватории за вечной жизнью. Тапок обещал — эликсир молодости всем! Всем, кто примет участие в карательной экспедиции. Даром, поровну. Вот это Ось Колеса, такой никого не обидит. И они, не задумываясь, направились карать.
Те, кто побогаче, запрягали в коляски двух-трёх ахтов, и они на четвереньках, с шутками-прибаутками волокли на себе хозяев. Или нанимали бывших стражников, и одноногие, опираясь на спинки колясок как на ходунки, потихоньку толкали впереди себя инвалидные коляски. А заведующие, самые хитрые, разобрали брошенные стражниками костыли и брели себе, прикидывая, как опоздать на самое смертоубийство, но успеть к финалу драмы. Мастер Гоша гонял свой трактор между Главной Станцией и Обсерваторией, пока не кончилось горючее. Не менее тысячи бойцов насчитывало войско Тапка, осадившее Обсерваторию.
Осаждённых же не набиралось и полусотни. Сапог и Сланец вместе с шагателями, которых они сами же и привели из Автопарка, перебежали на сторону нападавших. На баррикадах, наспех возведённых на площади возле купола, остались только родственники погибших во время прошлого налёта гвардейцев. У многих были ружья и даже несколько старинных автоматов, но патронов при массовой атаке хватило бы на двадцать минут боя. Они были обречены и понимали это. Оставалась слабая надежда на секту «формалистов», которые обещали ударить нападавшим в тыл.
Сектантов Башмак встретил, когда ночью шёл к Обсерватории с Подстанции. Они догнали его на своих нелепых одноколёсных велосипедах с ручным приводом и долго, подробно расспрашивали о последних событиях, интересовались Тапком. Что из себя представляет, чем дышит. Эти странные ребята жили где-то на отшибе, редко появлялись и проповедовали религию, основная заповедь которой гласила: «На двух колёсах катание подобно многобожию и отвратительно природе. Одно истинное Колесо над нами и одно транспортное под нами!»
«Формалисты» тут же устроили короткое совещание и вынесли вердикт:
— Если двухколёсники начали убивать друг друга, это хорошо. Чем меньше их будет под Колесом, тем лучше. Но нападающие оскверняют нашу святыню, мы почитаем здание древней Обсерватории за истинную одноколёсность в её основании. Мы поможем жителям Обсерватории. Но в драку не полезем. У нас есть старый миномёт. Мы обстреляем нападающих в момент атаки. Если это их не остановит, мы уйдём.
Стратеги, с уважением подумал Башмак, глядя, как сектанты вскочили на велики и укатили. «Формалисты» лихо гнали по песку, накручивая перед собой руками педали, соединённые цепью с единственным колесом, над которым было закреплено небольшое сиденье. Диаметр колеса большой, резиновые шины, сообразил тогда Башмак, поэтому обод в песок не проваливается, даже по зыбучке проскочат.
Потом он ещё долго пробирался через Тапково войско, крался в темноте, и один раз его даже окликнули:
— Эй, шагатель! А Сланец ваш где?
— Сзади идёт, — как можно небрежнее ответил Башмак.
— Он мне, сука, бутылку должен!
— Отдаст, — уверенно сказал Башмак. — Шагатели не обманывают.
Уже на рассвете Башмак вышел к баррикаде, где сразу наткнулся на Аню и Завадского. Аня, не стесняясь деда, набросилась на Башмака с поцелуями, повисла у него на шее. Но профессор, казалось, не обратил на это внимания.
— Облучатель принёс? — спросил он.
— Принёс, — ответил Башмак. Он прижимал Аню к себе, и ему было впервые по-настоящему надёжно за последние дни.
— Давай его мне, — сказал Завадский.
— Чего это тебе? — поинтересовался Пятка, тихонько подойдя сзади.
— А кому?! Тебе, что ли? — зло спросил профессор. Он оскалился, сжал кулаки. Такого Завадского Башмак ещё ни разу не видел. Было ясно, что если сейчас Пятка скажет: «Да, мне», профессор кинется на него и будет рвать зубами. И куда же делся наш милый Паркинсон, подумал Башмак. Пятка тоже почувствовал исходящую от профессора ярость и решил не рисковать.
— Зачем мне? — старательно беззлобно сказал он. — Пусть у Башмака и будет. Так оно надёжней.
— Пусть, — согласился Завадский, сразу успокоившись. Такой вариант его устраивал. — Дайте взглянуть только, чтобы ошибки не вышло.
Башмак отстранил Аню и достал из рюкзака ионный облучатель, протянул профессору. Но тот, лишь коротко взглянув, махнул рукой:
— Он это, он. Прячь обратно, расстраиваться не хочу. Знали бы вы, какие умы над этой штукой работали!
Он отвернулся и, присев на шлакоблок, вывалившийся из баррикады, принялся набивать патронташ. Кто-то из бойцов спросил его:
— Слышь, профессор! А из этой штуки, что Башмак притащил, по Тапку никак нельзя шарахнуть?
— Нет, — угрюмо ответил Завадский. — Это не оружие, мощность небольшая.
— Жаль.
— Конечно, жаль, — согласился профессор. — Жаль, что у нас пулемёта нет.
— Как ты? — спросила Аня у Башмака, заглядывая ему в глаза.
— Нормально. Спину чуть-чуть поцарапал.
— А тётя Шура? — спросила Аня.
— У Малинниковых осталась, — ответил Башмак.
— Ой, — Аня закрыла лицо руками.
— Что? — спросил Башмак.
— Убили Малинниковых, — ответил вместо неё Пятка. — Гвардейцы приехали и убили. Тапок ночью по радио грозился, что так, дескать, со всеми нами будет.
Башмак стоял, не в силах вымолвить ни слова. Их убили. Всех. Из-за него. И он ничего не мог сделать. Это было самое страшное, что теперь уже ничего нельзя сделать и тётя Шура, которая могла бы ещё очень долго жить после инъекции эликсира, и улыбчивая Светка, и сёстры-близняшки, и совсем ещё маленькая Танька — все они погибли из-за него. Зато у него есть ионный облучатель. А где-то были горы и море. Сейчас эта мысль показалась Башмаку не просто неуместной, а какой-то постыдной, ему немедленно захотелось сделать что-то важное, то, что он долго откладывал, не решался, но он никак не мог сообразить, что именно. И тут он увидел на баррикаде заведующих, Александра Борисовича и Олега Олеговича. Он всё понял и сказал Ане:
— Давай поженимся.
— Давай, — прошептала Аня.
— Прямо сейчас.
— Конечно, сейчас. Когда же ещё?
— Виталий Викторович, не возражаете? — спросил у профессора Башмак.
— Я не возражаю, — ответил Завадский.
— Александр Борисович! Олег Олегович! — окликнул заведующих Башмак. — Как там положено, согласно Инструкции?
Заведующие переглянулись и, осеняя молодожёнов Ободом Колеса, произнесли по очереди:
— Во имя Колеса Изначального.