и смотрели друг другу в глаза и молчали. Потом Аня заплакала, уткнувшись лицом ему в плечо, а Башмак обнял её за плечи и успокаивал, шептал в ухо:
— Не плачь, что ты? Теперь всё будет хорошо, теперь мы вместе, теперь всё будет по-другому.
Молоденький дубак, который привёз Аню, громко сглотнул и отвернулся к стене. Он сделал шаг к двери, как будто хотел выйти, но дверь распахнулась, и в камеру стремительно вошёл грузный человек в белом халате, испачканном сажей или какой-то копотью.
— Правильно! — закричал человек в халате. — Теперь всё будет по-другому. Это ты верно подметил.
Аня вздрогнула, и Башмак зло спросил:
— А можно не орать?
— Можно. Теперь тебе всё можно. Ты теперь у нас карта козырная, почти джокер, требуй чего пожелаешь. Выдвигай условия, объявляй ультиматумы, ставь перед фактом. Кстати, меня зовут Андрей Александрович Остяков, главный координатор Временного Правительства.
— Оставьте нас вдвоём, — сказал Башмак.
— А вот хрен тебе с маслом! — весело ответил Остяков.
Башмак вскочил, и сразу вошли Длинный и Шарик, встали по бокам Остякова. У Башмака сами собой сжались кулаки, но Аня, качнувшись в кресле, охватила его двумя руками за ногу, громко всхлипнула. Башмак снова встал на колено рядом с ней, устало спросил:
— Что вам надо от нас, что? Я буду консультировать, буду писать отчёты, давать рекомендации. Просто дайте нам жить вместе, мы же муж и жена. Просто спокойно жить.
— Парень, включи мозги, — жёстко сказал Остяков. — Я понимаю, ты несколько дней не смотрел телик, но я же только что произнёс — Временное Правительство. Что это значит?
— Революция, хунта, — сразу ответил Башмак. — Переворот. Гражданская война, анархия.
— Ну и о какой спокойной жизни ты размечтался?
— Кто захватил власть? — спросил Башмак.
— Это сейчас совершенно не важно! — раздражённо ответил Остяков. — Там пока винегрет. Сторонники старой веры, сторонники новой веры, революционеры и консерваторы. Они заседают, вырабатывают программу, а надо действовать. Временное Правительство ширма, скоро власть возьмут серьёзные люди. И они в тебе заинтересованы.
— Что надо от меня серьёзным людям?
— Всё то же — ионный облучатель Завадского.
Как же так, удивился про себя Башмак. Значит, они не нашли облучатель. Значит, он так и валяется в разбитом пулями сундучке перед блокпостом. Значит, им по-прежнему нужен эликсир и игра вокруг резервации не окончена. Надо торговаться, лихорадочно думал Башмак. Они пойдут на любые уступки. Надо брать Аню и бежать к Тапку, отдать ему облучатель и спрятаться на Подстанции. Так в своё время поступил Паркинсон, а теперь, видимо, пришло и его, Башмака, время забиться в щель и тихо-тихо ждать, пока все про него забудут. Если Тапок отстанет от него со своей идеей вертикального прогресса. Если Остяков не полезет в резервацию за облучателем. Если Аня согласится вернуться в родной дом, который постоянно будет напоминать о страшной смерти тёти Шуры и Малинниковых. Слишком много если. «Горы и море» — вспомнил Башмак и горько усмехнулся.
— Серьёзным людям нужен облучатель? — нагло спросил Башмак у Остякова. — Так пускай пойдут и возьмут. Я за ним достаточно побегал. Мне он не нужен.
Андрей Александрович устало прошёл по камере и уселся на шконку. Он оказался лицом к Башмаку, а вот Аня была повёрнута к нему спиной. Она спокойно сидела в своём кресле и держала Башмака за руку. Остяков достал из кармана иглу для шприца, ловко надорвал упаковку и мгновенно, прежде чем Башмак успел среагировать, ткнул Аню иглой в плечо. Она продолжала сидеть, безмятежно глядя на Башмака. И тогда до него дошло, что с момента встречи она не произнесла ни слова и ни разу не попыталась встать из кресла.
— Что вы с ней сделали? — страшным шёпотом спросил Башмак.
— Ничего мы с ней не делали, — ответил Остяков. — Уж я-то точно ничего не делал. Я сам, если хочешь знать, до недавнего времени в заключении находился.
— Что? С ней? — с трудом ворочая языком, снова спросил Башмак.
— Неудачное клонирование. Ноги парализованы, речевой аппарат не функционирует, паталогические нарушения обмена веществ. Она умирает. Ещё неделя, две — и всё. Но сыворотка быстро восстановит жизнедеятельность в полном объёме. Это точно. Так что тебе очень нужен облучатель. А ей нужна сыворотка. Если ты, конечно, собираешься её спасти.
Остяков поднял на уровень глаз иглу с подсыхающей на ней капелькой крови и как через прицел взглянул на шагателя.
— Хорошо, я иду, немедленно, — сказал Башмак. — Но она идёт со мной.
Андрей Александрович обидно заржал, и Шарик с Длинным ему подхихикнули. Лишь молодой охранник смотрел во все глаза и то бледнел, то краснел, слушая разговор. Судя по всему, ему просто забыли приказать выйти, и он впервые слышал и про облучатель, и про сыворотку, и про Временное Правительство.
— Нет, — сказал Остяков, просмеявшись. — Разумеется, она останется у нас. Ты ведь слышал такое слово — заложник? Анечка будет нашей гарантией, что ты не наделаешь глупостей.
Башмак взглянул на Аню, и она чуть заметно кивнула. И легонько толкнула ладошкой Башмака в грудь.
— Хорошо, — снова согласился Башмак. — Мне нужно снаряжение и скоростной флаер.
— Со снаряжением проблем не будет, — сказал Остяков, — а вот лететь не советую, собьют.
— Кто? — удивился Башмак.
— Кто-кто…
Андрей Александрович сделал знак охраннику, и тот, вытянув из кармана пульт, ткнул кнопку, и в торцевой стене отодвинулась панель. С изумлением Башмак увидел, что в его камере есть громадное окно. Ещё больше его поразил вид из этого окна. Столица, хорошо знакомая ему по многочисленным телевизионным передачам, лежала в руинах. Багровый дым стелился над пожарищами, в небе не было ни одного летательного аппарата.
— Ракетный обстрел, — пояснил Остяков. — А у нас ПВО нет, армии нет, СС только парализаторами с гражданскими воевать умеет. Боеспособность поддерживается лишь в части у Супогреева, и он через три дня атакует резервацию.
— Почему резервацию? — очумело спросил Башмак.
— Да потому что ракеты оттуда идут. Из того района. Это тоже не сразу выяснили, большая паника была поначалу. Так что времени у тебя три дня.
— Откуда ракеты в резервации? — продолжал недоумевать Башмак.
— Там, как выяснилось, много чего было с прежних времён. И сдаётся мне, много чего осталось. Так что не тяни, как пелось в старинной песне — сборы были недолги, сели в чёрные «Волги»!
И в это время в коридоре страшно грохнуло, пол рывком ушёл у всех из-под ног, дверь выбило с петель, и в камеру дыхнуло горячим дымом, пылью, запахом смерти. Потом наступила звенящая тишина. Охранник вытирал рукавом кровь под носом и с удивлением разглядывал испачканный халат. Шарик, ползая на четвереньках, натужно икал, а Башмак спихивал с себя Андрея Александровича. Андрей Александрович был очень тяжёлый и без сознания. Длинный тряс головой и бормотал:
— Прямое попадание, надо же, прямое попадание…
— Аня, — позвал Башмак. — Аня, как ты?
Аня, откатившаяся в самый угол, протянула к нему руку и, успокаивая, с трудом произнесла:
— М-м-м-м-н-н, ы-ы.
И Башмак почувствовал, как внутри него что-то с хрустом сломалось.
Старший Брат с удовольствием наблюдал, как из ракетных шахт в голубое небо с рёвом одна за другой протягиваются дымные трассы. Ракеты шли вертикально вверх, а потом начинали плавно клониться по заданной траектории в сторону Столицы. Яркий реверсионный след почти идеально соответствовал Единому Ободу, угодному Колесу, и это было правильно. Старший Брат выполнял великое предназначение, завещанное мудрыми предками, и это наполняло его светлой печалью. Пришло время, которого он ждал, к которому готовился всю жизнь, и это было радостно, но в мудрости своей Старший Брат понимал, что после свершения предназначения он никогда уже не обретёт столь великой цели и жизнь его станет пуста и суетна.
После того, как небольшой отряд Пятки отрезали от всех коммуникаций и вокруг не осталось ничего, кроме выжженного Колесом песка пустыни, предводитель повстанцев обрёл прежнюю невозмутимость. Совсем недавно он был хорошим контрабандистом, после, в силу обстоятельств, недолго считался неплохим революционером, а сейчас готовился стать преотличным покойником. У них кончилась вода, половина людей нуждалась в лечении, идти дальше было некуда и незачем. Они даже не могли позволить себе роскошь погибнуть в бою — кончились патроны.
Устало присев на бархан, Пятка в бинокль наблюдал, как на горизонте появился трактор преследователей. Дымя соляркой, ДТ-75 тащил за собой на верёвках два десятка колясок с вооружёнными арами, и ещё несколько стражников развалились на волокушах с провиантом и боезапасом. Следом своим ходом пёрли ахты, не менее полусотни. Их трёхколёсные мотоколяски меньше вязли в песке, но и требовали больших усилий для продвижения. Ахты потели, кряхтели, рвали жилы, помогая маломощным двигателям, но не отставали. Ары же подрёмывали, морщась от вони тракторного выхлопа. Их крупные головы смешно дёргались в такт рывкам трактора.
Пятка хотел сплюнуть, но во рту пересохло, и он только заскрипел песком на зубах. Уйти от бойцов Тапка не составляло труда, колёсники двигались очень медленно, и, если на пути не было зыбучих песков, шагатели легко отрывались от преследования. Но в этот раз они решили попытаться устроить засаду. Закопаться в песок, пропустить гвардейцев мимо себя и напасть сзади. План был бредовый, и Пятка согласился на него, понимая, что это прекрасный шанс покончить с бесцельным блужданием в песках. Это даже не будет боем — их просто расстреляют.
— Должно получиться, командир, — сказала Галоша, пожилая шагательница из Автопарка. — Раненые пойдут вперёд, наследят, а мы туточки притаимся.
— Да, Галоша, — согласился Пятка, наблюдая, как солидная женщина, словно пацан, играется здоровенным тесаком. — Непременно получится.