— Тащи жорева и бухла нормального, — сказал он официанту.
— Фирменной ушицы изволите? — спросил официант.
— Нет уж, — поморщился Пека. — Суп из кильки в томатном соусе сам хлебай. Ты мне мяса принеси. И гляди, чтоб не собачатина!
Официант, явно оскорбившись на «собачатину», удалился, а Пека в ожидании заказа принялся разглядывать пейзаж за окном. Дюны, песок, пятна зыбучки в лучах заходящего солнца. Тоска. Лишь колонна бронетехники, петляющая в пустыне, оживляла картинку. Пека ковырял зубочисткой под ногтями и поглядывал на часы, когда до него дошло, что колонна двигается из резервации.
— Понимаешь? — спросил он у своего отражения в полировке столешницы. — Не «в», а «из»!
Он рассеянно сунул зубочистку в рот, натянул пиджак, висевший на спинке стула, и не спеша вышел из «Угловатой Луны». Он понял, что командир гарнизона не придёт сегодня в ресторан. Скорее всего, они вообще никогда больше не увидятся. Усаживаясь в личный флаер класса «люкс» и активируя в автопилоте курс на Столицу, Пека успел разглядеть в башне головного танка бородатого аборигена с пронзительным взглядом. По улице пробежала растрёпанная девка, истошно вопя:
— Мутанты! Мутанты, в рот мне генетическую аномалию!
Пека с места рванул флаер в форсированном режиме. В Посёлок въезжали сектанты.
Старший Брат по долгу службы знал одну из главных заповедей Инструкции: «Верноколёсный навеки пребудет внутри Обода, очерченного Колесом, ибо за Ободом смерть, пустошь и царство крылатых демонов», которую в колёсников вдалбливали с детства, поэтому решил не рисковать — он просто велел не говорить новобранцам, куда они едут. Сейчас колёсникам раздали патроны и приказали стрелять через бойницы БТРов по всему, что движется. И они начали стрелять.
Армейцы драпанули сразу, как только колонна нагло выперлась прямо на блокпост, на ходу разворачиваясь в боевой порядок, наматывая колючую проволоку периметра на колёса бронетранспортёров, перемалывая в труху дощатые вышки. Потянулись во все стороны ниточки трассеров, жахнула пушка Т-62. Колёсники били длинными очередями, жали на спусковые крючки, никуда особо не целясь. Ахты и вовсе палили с закрытыми глазами. Опустошая автоматные магазины один за другим, колёсники жгли стволы калашей, но «формалистов» это ничуть не беспокоило: патронов и оружия у них было в избытке.
Народ в Посёлке последнее время обитал матёрый, переживший налёты Санитарной Службы, битый полицией, посидевший в карантине. По опыту знали: если стреляют — надо лечь, затаиться. Улицы мгновенно опустели, погас свет в окнах.
Но Старший Брат не стал терять время на разграбление Посёлка. Не встретив сопротивления, он провёл колонну по центральной улице и, сухо скомандовав через ларингофон: «Все за мной», устремился к Столице по старой федеральной трассе. В последнее время ей редко пользовались из-за появления дешёвого воздушного транспорта, давно не ремонтировали, и гусеницы танка весело крошили потрескавшийся асфальт. Бронетранспортёры не отставали, а в них, опьянённые азартом удачного боя, ликовали колёсники. Благородные ары обнимались с ахтами, практичные лебы с восторгом обсуждали достоинства автоматических карабинов перед охотничьими двустволками. Кто-то по привычке затянул «Тапок наша Ось, с ним всё удалось!», но тут же получил по зубам.
Среди всей этой суеты чёрная «Родина» с выключенными фарами незаметно для всех пересекла разрушенный периметр и теперь карабкалась по дюнам, удаляясь от блокпоста.
— Антигравы стали дешевле двигателей внутреннего сгорания, — объясняла Светка, переключаясь на полный привод, — вот все члены ЦК и пересели в автомобили. Понты. Нам сейчас антиграв в сто раз удобнее был бы.
— Ничего, здесь совсем рядом, — успокоил её Башмак. — Вот за тем холмиком, кажется. Можно уже и фары включить, я думаю.
Светка врубила дальний свет, и все сразу увидели прямо перед бампером полузасыпанный песком деревянный ящичек. Крышка была плотно закрыта. А рядом лежали три иссохшие мумии в обрывках одежды и с выпирающими через лопнувший пергамент кожи изломанными костями скелетов.
«Вон тот, в клетчатой рубашке, это я», — подумал Башмак, чувствуя, как у него на голове тихонько встают волосы дыбом. Светка закрыла лицо ладошками. Серёжа Соломатин громко сглотнул, и Паркинсон строго сказал:
— Только не блевать в машине! Трупаков не видели?
— Как же так? — спросила Светка, не отнимая рук от лица. — Почему же не похоронили?
— Не захотели время терять, — сказал Башмак. — Взяли образцы тканей для клонирования и назад, на большую землю. Чтобы, значит, ничем не заразиться.
— Каждого мутанта хоронить лопат не напасёшься, — назидательно произнёс Паркинсон и, кряхтя, стал выбираться из машины.
Тогда Башмак, резко открыв дверцу, первый выскочил из «Родины» и подбежал к сундучку, стараясь не смотреть на останки. Он открыл крышку. Облучатель был на месте. Всё оказалось очень просто. И это настораживало. Паркинсон же подошёл к своему трупу и стал хладнокровно обшаривать карманы.
— Ты сразу догадался, что облучатель так и остался здесь лежать? — спросил он. — А я нет. Тебе не кажется странным, что такая простая мысль не пришла мне в голову? Такая элементарная, я бы сказал, ноуменальная мысль.
— Что ты там ищешь? — вопросом ответил Башмак. Ему сейчас не хотелось размышлять об угасающих интеллектуальных способностях старого маразматика. Паркинсон раздражал его всё сильнее.
— А вот, — сказал Парк, выуживая из лохмотьев тот самый коммуникатор, который когда-то Соломатин подарил Башмаку. — Это мой трофей будет. Не против?
Башмак пожал плечами и, подхватив ящик с облучателем, пошёл к машине. Он торопился. Он очень беспокоился за Аню. Когда они уезжали, ей было плохо. Светкин папа вызвал врача, Аню обвешали капельницами, и она лежала бледная, дышала тяжело, и Башмак ни за что бы не оставил её там одну, если бы не знал наверняка — единственное, что может спасти Аню, — облучатель.
Теперь надо было спешить обратно. Соломатин поможет спрятаться, а Светкин папаша за несколько ампул эликсира сделает им документы, легализует их в Мире Квадрата и подскажет, куда сбежать. Всё было просто. Вот только нынешний Башмак сильно отличался от того Башмака, чья мумия так тоскливо сохла под палящим солнцем резервации. Нынешний Башмак знал наверняка — так просто не получится.
Как только последняя машина бронеколонны сектантов скрылась за горизонтом, Пятка вошёл на Главную Станцию. Он уже знал, что Тапок захвачен фанатиками. Галоша успела сбегать в разведку и не только разузнала о последних событиях в ставке Великой Оси Колеса, но и прощупала настроения у подданных Колеи Бесконечности. Настроения были пораженческие.
— Надо, Пяточка, брать власть в свои руки, — сказала Галоша. — Притомил их Тапок своей диктатурой. Приморил в натуре.
Беглый опрос пленных подтверждал выводы бойкой шагательницы. Все устали от войны, все устали от железной дисциплины, введённой Тапком на подконтрольных ему территориях, все хотели, чтобы было как в старые добрые времена. Андрюшка Кулешов в пароксизме откровенности и вовсе выдал: «Жаль, что его старые Спицы колесовать не успели, всем бы спокойнее жилось».
И вот теперь Пятка сам, гордо восседая за рычагами трактора, эффектно освещённый лучами заходящего солнца, приволок на площадь перед Лабораториумом карательную экспедицию, которую Тапок отправлял для его уничтожения. Триумфа, однако, не вышло. Обитатели Главной Станции ещё не очухались после налёта «формалистов» и сидели по домам, подсчитывали убытки и горюя о судьбе мобилизованных сектантами родственников. Пришлось Пятке распустить пленных, предварительно надавав Кулешову по шее. Колёсники разъехались, стражники торопливо упрыгали на костылях, ахты на мотоколясках по привычке потянулись в поле, как раз пришла пора картошку окучивать. Даже не сообразили твердолобые, что уже ночь на дворе. На площади осталась огромная волокуша с трофейным оружием — дубинами, вилами и разряженными двустволками. Пятка совершенно не представлял, что с этим всем теперь делать.
— Ну и как, тётка? Взяли власть? — спросил Пятка у Галоши.
— А как же? — удивилась Галоша. — Конечно, взяли. Теперь пожрать, раненых перевязать и на ночлег укладываться. А с утра ты реформы объявишь.
— Какие реформы?
— Да всё равно какие, — пожала плечами шагательница и первая принялась перетаскивать в Лабораториум ящики с тушёнкой.
Каблук выволок большой котёл и сыпал в него перловку. Кто-то уже рубил на дрова деревянные полозья волокуши. Из небольшого фонтанчика черпали воду, пили вволю впервые за несколько дней, умывались, шумно фыркая и матерясь от удовольствия. В ближайшем дворе стянули с верёвок свежестиранные простыни и рвали их на бинты для раненых.
«Правильно, — подумал Пятка. — Всё засрём и дальше пошагаем. Инсургенты хреновы». Пятка не знал, что такое «инсургенты», но так их называл Тапок в своих радиопроповедях, и Пятке слово понравилось. Далеко-далеко, на пределе слышимости, застрекотали автоматные очереди. Чуть громче ухнул орудийный выстрел. Кто-то сказал:
— Капец пограничникам.
Все замерли на миг, прислушиваясь к звукам далёкого боя, и снова занялись своими делами. В котле закипала вода. Каблук задумчиво чистил луковицу. Пятка вспомнил, какими весёлыми, в отличном настроении уходили от него Эй и Чудило.
— Пятка! — услышал он голос из-под земли. — Слышь, Пятка! Иди сюда.
Пятка изумлённо огляделся и увидел в зарешечённом подвальном окошке знакомую физиономию Александра Борисовича.
— Заведующий, твою мать, — сказал Пятка и сел на корточки. — Ты что там делаешь?
— В карты играю, — ехидно ответил Александр Борисович. — За алтарём в Лабораториуме коридорчик. Топай по нему, я тебя встречу. Один приходи.
Пятка прошёл в Лабораториум, на ходу показав кулак Каблуку, который опять готовился сыпануть в кашу полную пригоршню соли. В молитвенном зале Галоша стелила на пол где-то уже экспроприированные матрасы, укладывала раненых. «Фанатики пришли — грабят, шагатели пришли — тоже грабят, — зло подумал Пятка. — А куда простому колёснику податься?» Александра Борисовича он встретил неласково.