— А как же он на суде показания давать будет? — спросил Александр Борисович.
— А его показания будут письменными, — усмехнулся дядя Макс. — Вот ты, Шурик, садись сейчас и быстренько пиши эти самые показания. Вечером суд, завтра утром казнь. Нечего тянуть. Всё, хорош базарить!
Александр Борисович озадаченный вышел.
— Партию доигрывать будем? — спросил дядя Паша.
— А как же! — ответил дядя Макс. — Во имя Колеса!
— Именем Его, — заржал дядя Паша.
Соломатин вышел из санчасти на костылях, но с хорошим настроением. По студенческой страховке ему сделали регенерацию и пообещали, что уже через неделю он сможет играть в футбол. Отлично у военных медицина поставлена, в обычной больнице его бы с таким переломом на постельный режим определили и месяц процедурами мучали.
Серёжа срочно хотел связаться с профессором Науменко, доложить о результатах своей вылазки в резервацию, но свой новый коммуникатор последнего поколения он подарил спасшему его парню. Хотелось как-то отблагодарить. Можно было переговорить по общественному каналу, вон будки на каждом углу стоят, но Сергей был уверен, что за ним следят и будут прослушивать. Он сделал несколько неуверенных шагов на костылях и услышал за спиной детский смех:
— Спасайся кто может, стража заведующих!
Соломатин обернулся и увидел двух мальчишек лет десяти. Они тыкали в него пальцами и открыто потешались.
— Нехорошо, — строго сказал Сергей. — Над старшими да ещё и больными насмехаться нехорошо.
— Вы нас простите, — виновато сказал один из пацанов, — но у нас здесь так никто не ходит.
— Как это «так»?
— Ну, на костылях. Если кто-то ноги повредил, ни за что ни на костылях не пойдёт, ни в коляску инвалидную не сядет.
— Это почему?
— Потому что смеяться будут, — пояснил второй мальчик. — Потому что на колёсников похоже. Потому что как мутант тогда.
— И как же у вас пострадавшие передвигаются? — спросил Сергей, чтобы скрыть растерянность. Похоже, в посёлке об аборигенах было известно гораздо больше, чем он думал.
— Так на антигравах! На любой парковке берите и вперёд. Хотите я вам сюда пригоню?
— А давай, — согласился Сергей, и пацанёнок умчался за угол санчасти.
— Ты не дашь мне свой комм? — осторожно спросил Сергей у оставшегося паренька. — Позвонить надо.
— А ваш где? — изумился мальчик.
— Потерял, — очень убедительно ответил Сергей.
— Да, пожалуйста.
Сергей набрал Науменко. Профессор не отвечал. Возвращая парнишке коммуникатор, Сергей равнодушно спросил:
— А кто это — стражники?
— Да сказки всё это, — солидно ответил мальчик.
Его приятель уже выруливал на платформе малого транспортного антиграва со стоянки возле санчасти. Лихо подогнав платформу прямо Сергею под задницу, соскочил на землю, подняв облако пыли.
— Сказки, говоришь? — спросил Соломатин.
— Сказки, — подтвердил мальчик и поковырял пальцем в носу.
— И кто же эти сказки рассказывает?
— А пограничники, — сказал мальчишка и, пихнув приятеля в плечо, помчался по улице.
— Ну, в управлении разберётесь, — сказал тот Сергею и побежал следом.
Значит, пограничники, думал Соломатин, устраиваясь на платформе. А пограничники это те, вспомнил он из лекций первого курса по социальной истории, кто охранял границы. Когда они ещё были. А вот зачем их надо было охранять, напрочь вылетело из головы.
Аня увидела Башмака в окно, выбежала навстречу, бросилась к нему, повисла на шее. Оторопев, Башмак гладил её по плечам и молчал как дурак, а Аня шептала:
— Так боялась за тебя, так боялась.
Шагатель отстранил её от себя, заглянул в глаза, ласково спросил:
— Чего же ты боялась, глупая?
— Как же? Ты же в Запретные земли ходил. А там демоны. — Аня печально улыбнулась.
— Не поверила, значит, деду до конца?
— Поверила. Но в глубине души всё равно сомнение оставалось, вдруг он это всё придумал.
— Ну как это придумал? — возмутился Башмак. — Он же карту показывал, книги.
— Да, всё очень убедительно и логично, но мне за тебя очень страшно было.
Она смутилась, отвернулась, а Башмак тихонько поцеловал её в щёку, взял за руку и повёл в дом.
— Нету там демонов, Аня. И аров с лебами тоже нету. Одни шагатели. Но вот шагать толком не умеют, падают, ноги себе ломают.
Аня, казалось, не слушала, смотрела влюблёнными глазами. В доме, уткнувшись носом в раздавленный помидор, дремал Завадский. Башмак взял со стола пустую бутылку, понюхал, со знанием дела произнёс:
— Это они неплохо посидели. С кем это он?
— Сосед закатывался, — сердито ответила Аня. — Опять деда таблетками отпаивать придётся.
— Давай я его уложу, что ли. — Башмак легко подхватил захрапевшего профессора, перенёс его на продавленный диван. Аня вытерла деду лицо влажным полотенцем, и он довольно засопел, не открывая глаз. Башмак засмеялся, достал подаренный ему Соломатиным коммуникатор, сказал:
— Иди, Аня, я тебе шагателей покажу.
Он включил, как ему показал Серёжа, канал «Углы мира», и они увидели на маленьком экране большой мир. Москву и Париж, Венецию и Нью-Йорк, увидели трансляцию с чемпионата по футболу, но самый большой восторг у Ани вызвали картинки с дикими животными: слоны и жирафы, носороги и обезьяны.
— Как скачут, ты погляди, как они скачут! — восхищалась она и беззвучно смеялась, боясь разбудить деда.
А Башмак смотрел хмурясь, сердито поджав губы.
— Все бы так скакали, — недовольно сказал он. Аня не поняла, но переспрашивать не стала.
— Как здорово, — сказала она. — Давай скорее дедушке покажем.
— Дедушке? — скривился Башмак. — Нет, Аня. Дедушке мы это показывать не будем. Мы ему вот чего покажем.
Он достал видеокамеру, и на дисплее потянулась унылая панорама с песчаными дюнами, в которых затерялись невзрачные домики из бетонных блоков, кривые улочки, покосившиеся заборы. Иногда появлялись люди. На двух ногах, но сильно шатаясь. Один из них согнулся, упёрся руками в стену дома, и его вырвало. Ещё там была колючая проволока, вышки с автоматчиками и собака на длинной цепи.
— Нет, эти картинки не интересные, — поморщилась Аня. — Там, где люди мяч пинают и животные, гораздо лучше! Но почему ты деду не хочешь показать?
— А ты не понимаешь?
Башмак вскочил, засунул руки в карманы, стал ходить из угла в угол по маленькой комнате. Иногда он натыкался на стол и каждый раз смотрел на него с удивлением.
— Это же они нас всего этого лишили! — шёпотом кричал Башмак. — Я не знаю, какие там у них были эксперименты, какие благие намерения. Но как можно было додуматься — оставить нас без целого мира! Во имя Колеса, твоим дедом придуманного, во имя Обода несуществующего, скажи мне — как!
— Он не говорил, что Колесо придумал, он говорил, что Инструкцию написал, — заступилась Аня.
— Вот именно! — нелогично воскликнул Башмак. — Инструкцию он написал и почему-то в шагатели подался. Странно это, не находишь? Не в Спицы, не в заведующие даже, а простым шагателем хрен знает сколько лет топтался.
Он снова сел, осторожно забрал у Ани коммуникатор и спрятал его во внутренний карман куртки. Она надула губы и отвернулась.
— Ты не обижайся, пожалуйста, но я твоему деду не доверяю. Не понимаю я, что у него на уме, как он со Спицами решил договариваться. Поэтому до суда я ему про этот прибор ничего не скажу. И тебя прошу не говорить. До вечера помолчи просто.
— Да пожалуйста, не очень-то и надо, — протянула Аня противным голосом.
Она встала и, забыв про спящего на диване Завадского, сердито гремя посудой, стала собирать на стол. Быстро соорудила салат из оставленных Малинниковым овощей, открыла банку консервов.
Башмак улыбнулся, снова достал коммуникатор, потыкал наугад по каналам.
— Мировой Совет в очередной раз отклонил проект заселения лунной поверхности, — забормотал диктор. — Представитель фракции геометрического прогресса заявил нашему корреспонденту, что пока не закончен процесс прямоугольного терраформирования и Луна в небе оскорбляет своим еретическим круглым видом чувства верующих, о колонизации не может быть и речи.
— Что это? — удивлённо спросила Аня.
— Постановка, наверное, — пожал плечами Башмак, прибирая звук. — Фантастика. Головачёв или Олди. Радиоспектакль.
Его взгляд упал на открытую Аней банку рыбных консервов.
— Ты знаешь, а рыба, оказывается, в воде живёт. Никогда бы не подумал.
— Я всегда знала, — сказала Аня.
— Откуда?
— Ну вот же. — Она показала пальцем на этикетку, где была нарисована рыбка, выскакивающая из волн. — Только я считала, их в аквариумах больших разводят. А ты думал, рыбу в песке откапывают?
— Никогда не обращал внимания. — Башмак растерянно рассматривал банку. — Но почему тогда ты не задалась вопросом: а где эти аквариумы?
— Не задумывалась как-то, — растерялась Аня.
— А вот Тапок задумался. — Башмак отодвинул банку, взял Аню за руку. — Я думаю, мудрит твой дед. Всё проще. Я же видел человека из большого мира. Нормальный шагатель, хороший парень! Не надо их бояться. Надо просто выйти всем туда, в Запретные земли, чтобы они тоже увидели, что мы не опасны. И сказать, что мы тоже хотим горы и море.
На диване, просыпаясь, заворочался профессор. Кряхтя сел и угрюмо взглянул на Башмака.
— Я не знаю, с каким звуком фруктовый йогурт с воздушного шара плюхается на дно армейского котелка, но это был бы полонез Огинского, по сравнению с твоим нелепым, жалким, тупым кудахтаньем! — сказал Завадский. — Если мы туда только сунемся, они нас всех перебьют. Пары килотонн хватит.
— А может, не перебьют? — неуверенно возразил Башмак.
— Перебьют, это я тебе обещаю, — усмехнулся профессор.
— А что такое воздушный шар? — спросила Аня.
На вечерней проповеди Александр Борисович собирался произнести возвышенный монолог о пагубности ереси и благе истинной веры. Подготовить паству морально к суду и казни. Заклеймить Тапка позором. Чтобы, упаси Колесо, не возникло ни у кого никаких сомнений. Но работа над признательными показаниями Тапка отняла у него слишком много времени, он не успел подготовиться, и теперь приходилось импровизировать. А импровизировать Александр Борисович не любил.