— Светлане про наши дела слышать ни к чему. Вообще никому этого слышать не надо. Иначе зачем бы я к тебе с этим агрегатом припёрся?
— Андрей, за тобой следят? — спросил Науменко.
— За тобой следят, идиот! — закричал Остяков. — Ты зачем, дурак, своего студента в резервацию отправил? Зачем допуск ему оформил?!
— Я не понимаю, — пробормотал Науменко. — У парня практика, ему работу писать надо, я его научный руководитель…
— В карантине Санитарной Службы будешь научно руководить, — пообещал Остяков и выпил, потом вскочил, навис над Науменко, размахивая руками. — Ты же представить себе не можешь, какой клоповник разворошил, какие там дела делаются и какими людьми. Это, брат, такие люди, что я вот все дела бросил и к тебе прибежал. А у меня делегация глубоководников, они свою республику на дне Адриатики хотят из юрисдикции Совета выводить. А мне говорят, иди к своему корешу, решай проблему. И вот я здесь!
Последние слова Остяков произнёс дурашливым голосом и шутовски раскланялся. А профессор только сейчас заметил, что по-прежнему держит в руках салатницу и жадно поглощает мидии, обильно сдобренные майонезом. Мне же нельзя, опять всю ночь изжога мучить будет, я же на диете, подумал он. Науменко поставил салат, вытер губы кулаком и тоже сердито заявил:
— Если твои важные люди такие страшные секреты развели вокруг резервации, зачем они мне документы на Серёжу выдали?
— Да никто и не подумал, что твой ученик таким шустрым окажется, — снова усаживаясь, сказал Остапенко. Лицо его стало багровым, он налил воды и выпил. — Всегда как было? Ну, приедет человек с бумажками, всё у него оформлено, а военные говорят — пошёл вон, не пустим. И всё. Пошумит бедолага и уедет жалобы строчить о том, как СС научному прогрессу препятствует. А твой дураком прикинулся, шуметь не стал, а на территорию чуть было не проник! Настырный.
— Серёжа — он такой, — с гордостью за ученика произнёс Науменко. — С виду тихоня, но в погоне за научной истиной становится просто тигром!
— Ну так с него шкуру снимут. Я не шучу. Если хочешь спасти парня, отзывай его срочно. И прикажи забыть всё, что видел. У тебя же есть с ним связь?
— Была, но он уже пару дней не отвечает на вызов, — растерянно сказал Науменко.
— Плохо. Это очень плохо. Значит, думай, как его оттуда вытащить. Хоть сам поезжай. Только я тебе по старой дружбе советую, к резервации даже не приближайся.
— Ты пойми, Андрюша, — виновато начал профессор. — Мы же учёные, а там совершенно уникальный материал для исследований…
— Ты хочешь Светку вдовой оставить?! — заорал Остяков.
— Не кричи на меня, — сквозь зубы выдавил Науменко.
Они сидели и сверлили друг друга взглядами, когда послышался шум в прихожей.
— Света пришла, — спокойно сказал профессор. — При ней ни слова.
— Само собой, — ответил Остяков. — Пойду здороваться.
Он грузно понялся и вышел. Науменко услышал, как Светлана восторженно воскликнула «Андрюшка!», и подумал: а твой-то какой в этом интерес, Андрей Александрович? А он ведь определённо есть, я тебя знаю.
Во время погрома профессор, Башмак и Аня отсиживались у тёти Шуры. Были опасения за безопасность соседки. Тётю Шуру все лебы, конечно, уважали, но мало ли что, когда такое творится. А она гостям была рада и с профессором, как понял Башмак, состояла в давних приятельских отношениях. Они сидели вчетвером за круглым столиком и пили чай с баранками. Было очень уютно, вот только время от времени по улице проезжал кто-нибудь с дикими воплями, и тогда тётя Шура ёжилась в своём антигравитационном кресле.
Под утро постучали в ставни, и тётя Шура строго спросила:
— Кто там?
— Это я, Гоша, — послышалось с улицы. — Ари Шура, у тебя всё в порядке?
— Всё хорошо, Гоша, спасибо.
— Неспокойно нынче, благородная ари, не сидеть бы тебе одной.
— Я не одна, — ответила тётя Шура. — Со мной шагатели здесь.
— А, вот и ладно, — обрадовался кузнец. — Шагатели — это хорошо, пойду я.
Было слышно, как Гоша стал уходить и снова вернулся.
— Ари Шура! — позвал он. — А Спиц-то повесили. Такие дела. Вот.
Гоша ушёл, они снова сидели в тишине, а Завадский посматривал на Башмака с сильным недовольством. А вот Аня, напротив, глядела на него влюблёнными глазами, и Башмаку это было очень приятно. После смерти родителей он и не помнил, чтобы на него так смотрели. Видимо, лицо у Башмака делалось иногда совсем уж счастливое, потому что Завадский, когда на улице уже светало, не выдержал:
— Доволен? — вкрадчиво спросил он. — Друга спас, да?
— Не, ну а чё? — не понял Башмак. — Ты, Владимир Петрович, чем недоволен? Сам же говорил, Тапок наша единственная надежда из резервации выбраться!
— Была! — Профессор воздел над столом указательный палец и стал тыкать им в лицо Башмаку, так что тот отпрянул. — Была надежда, пока ты не влез. Тебя кто просил с камерой соваться?! Зачем про демонов плёл, как вообще до такой херни додумался?!
— Ты же сам меня на съёмку посылал! — возмутился Башмак. — А про демонов я соврал, потому что они Тапка уже вязать начали, нельзя было медлить.
— Ну и связали бы, ничего бы с ним не случилось. Мне надо было со Спицами переговорить, и со съёмкой посёлка на руках я бы всё уладил по-тихому.
— Вот именно, что по-тихому, — тоже закипая, ответил Башмак. — А мне, может, по-громкому милее? Ты, может, бесишься, что твоих приятелей на площади вздёрнули, переживаешь?!
— Дурак ты, парень! — совсем вышел из себя профессор. — Я от этих приятелей почти сто лет на Подстанции прятался, только чтоб они меня лишний раз не увидели, не припомнили творческие разногласия. А ты теперь так же от своего учителя скрываться будешь. И про эту съёмку не вздумай никому рассказать, особенно Тапку. Говори, что врал всё! Никуда не ходил, ничего не видел.
— Да с чего это мне от Тапка скрываться? Я ж его спас.
Тётя Шура поглядела на Башмака с жалостью и сказала:
— Володя, он же правда не понимает, что ты на него орёшь?
— Я тоже не понимаю, — сердито сказала Аня.
— А вот сейчас поймёте, — сказал профессор и подскочил к динамику репродуктора. — Как раз сейчас этот ублюдочный «Круглый час» будет.
Он покрутил настройку, прибавил громкость, и без музыкальной заставки, без трепотни Андрюшки Кулешова сразу раздался строгий голос Тапка.
— Приветствую верноколёсных, истинную веру познавших. Я, ваш Ось Колеса, вами нынче провозглашённый, благодарю всех за солидарность в деле укрепления подлинного порядка, единственного Колесу угодного. Все вы, отважные лебы, показали, что нестерпим нам более лживый культ, Спицами утверждённый. Они со своими приспешниками получили сполна и по заслугам. Волей Колеса мы покончили со старыми неправедными порядками, и я, причастный к великой истине, говорю вам — время изобилия, равенства и справедливости настало. Отныне не будет ни аров, ни лебов — все равны под Колесом и всем поровну Дар Колеса служить должен. Теперь не сомневаюсь — не добраться до нас демонам с пустошей, не страшны нам ни пекло Запретных земель, ни Колея Извилистая.
Тапок вещал как по-писаному, а Башмак начал тихонько хихикать и никак не мог остановиться.
Лечить ногу Сергей решил способом, который ему посоветовал как-то приятель-скалолаз, имевший большой опыт по восстановлению повреждённых конечностей, — больше пить и меньше двигаться. Такое лечение оказалось несколько утомительным, но весьма продуктивным. Соломатин очень быстро познакомился с завсегдатаями бара, с барменом у него наладились просто-таки приятельские отношения, и торопиться в Столицу загулявший студент уже не видел смысла. Подождёт Науменко с отчётом, ничего. Тем более что бар оказался идеальным местом для сбора информации. Подвыпив, местные, уже не стесняясь Сергея, обсуждали свои делишки. После того, как он купил информацию у Пеки и слазил по трубе на закрытую территорию, он стал как бы своим, повязанным круговой порукой. Ему светило пять лет строгого карантина в СС за нелегальное пересечение периметра.
— Ты никогда так не говори — контрабанда, — говорили ему новые приятели. — Мы называем просто — вещи. И всем понятно, о чём речь.
— Ну, и какие вещи вы из резервации таскаете? — спрашивал Серёжа.
— Лучше всего идут ихние шахматные журналы с задачками, — втолковывали ему. — На них спрос стабильный. Но платят немного. А вот иногда бывают заказы индивидуальные, тогда можно нехило бабла поднять.
— Это когда колёсники кому-нибудь с большой земли диссертацию пишут или научную разработку помогают закончить, — уже со знанием дела подхватывал Сергей.
— Мы не говорим «колёсники». Так дети говорят. Мы говорим — «башковитые».
Картина складывалась безрадостная. У местных был давно и стабильно налажен контакт с населением резервации, процветал подпольный бизнес, и что-то подсказывало Сергею, этот бизнес не мог существовать без ведома Санитарной Службы. Ведь были ещё какие-то пограничники, про которых в посёлке знали даже дети. В то же время представитель профильного научного центра не мог попасть в резервацию, имея при себе все мыслимые допуски, добытые Науменко с великим трудом и с помощью самых высокопоставленных коллег.
— Башковитые любят вкусную жратву, — втолковывали Сергею. — У них там с этим туго. Поэтому не жмись, купи икорки там, сырку подороже, конфеток шоколадных, бухло качественное тоже уважают. И останешься с наваром.
— И всё это через трубу идёт? — наивно спрашивал Сергей.
Местные посмеивались, давая понять, что проход на территорию у каждого свой и так просто никто про это не расскажет.
— Труба для лохов навроде тебя. Ты на Пеку не сердись, он тебя обул, конечно, но как же ему было тебя не обуть, такого сладкого? Ты теперь, главное, отстёгивай кому надо, и будешь нормально упакован.
— А кому надо? — спрашивал Сергей.
Над ним опять смеялись, давно они таких наивных людей не видели. Одно слово, студент, что с него взять?