– Так что ты хочешь сегодня на обед?
Шагги посмотрел на мать и сделал то, что она ему сказала.
– Жареную курочку, пожалуйста. Я немного устал от вырезки через день.
Они прошли мимо женщин, и Агнес сказала с легким смехом:
– Ишь, ты! Будешь снова есть стейк и еще спасибо мне скажешь. – Она повернулась своим королевским профилем и спрятала за спину расцарапанную руку. – Коллин, Молли, привет. Мой малец растет не по дням, а по часам. – Женщины молча проводили ее взглядом, но она чувствовала, что они обшаривают глазами ее пальто, туфли, прическу. Когда они благополучно миновали эту пару, лицо Агнес застыло в презрительной гримасе, и она пробормотала: – И вам того же, две пизды. – После этого она перешла на другую сторону.
Магазин Долана стоял на вершине холма в конце ряда из трех магазинов, витрины которых были заколочены досками. С холма открывался вид на весь Питхед. Когда шахта еще работала, вершина холма была многолюдной, отвечала на потребности жителей в свежих овощах, лучшем мясе и месте, где можно потрепать языками. Теперь мистер Долан даже света не включал. Если бы до другого ближайшего магазина не нужно было топать две мили, то Долан мог бы закрыться совсем. Словно признавая свое патовое положение, магазин стоял с закрытыми металлическим ставнями и всегда выключенным освещением. Дневной свет проникал внутрь только через входную дверь, увешанную постерами.
Сам мистер Долан был человеком добрым и мягким, хотя его вид и пугал Шагги. Когда хозяин магазина был мальчиком, а шахта еще не закрылась, он упал с тиса и так сильно повредил себе руку, что ее пришлось ампутировать. И теперь, когда кто-то из малышей забирался на забор, мамаши высовывались из окон и кричали: «А ну, слазь, а то кончишь, как несчастный мистер Долан».
Когда звякнул дверной колокольчик, мистер Долан испытал двоякие чувства при виде Агнес: радость и грусть. Стеллажи с банками лагера и бутылками виски за его спиной говорили, что он хорошо чувствует новую экономику поселка. И все же, когда Агнес подходила к прилавку, однорукий человек не мог сдержать вздоха при виде этой пропащей красавицы.
Агнес, стараясь не обращать внимания на выражение жалости на лице хозяина магазина, спросила его, как он поживает. Мистер Долан только пожал плечами и кивнул в сторону мальчика.
– А ты почему не в школе?
– Он маленько вирус подхватил, мистер Долан, – ответила за сына Агнес. – Гуляет тут у нас зараза от дверей к дверям.
Старик только воздух в себя втянул, но разоблачать ложь не стал. Агнес достала лист бумаги с коротким перечнем необходимых покупок. Список выглядел вполне невинно: консервированный заварной крем, консервированный зеленый горошек, немного фарша и горсть картофеля. Еще она попросила нарезать немного ветчины и слегка задергалась, когда мистер Долан ловко, помогая обрубком руки, положил ветчину на слайсер. Тупой конец свиного окорока и розоватая плоть его обрубка казались вылепленными из одного теста.
– И сколько все это будет стоить? – спросила она, когда он положил нарезанную свинину в ее хозяйственную сумку.
– Пять фунтов и два пенса, – ответил мистер Долан.
Агнес замешкалась на секунду.
– Можно еще сегодняшнюю газету?
– Пять фунтов и двадцать семь.
– Маленький батончик «Кэдбери» для сыночка.
– Пять пятьдесят.
– Так, что еще? – сказала Агнес с напускной забывчивостью. – Ах, да, чуть не забыла. – Шагги от стыда уставил глаза в пол. – Можно еще двенадцать баночек «Спешиал Брю»?
Когда человек повернулся к полке, Агнес слизнула всю помаду с нижней губы.
– Ровно тринадцать фунтов, – сказал мистер Долан.
Агнес открыла сумочку, посмотрела на купюры и единственную серебряную монетку.
– Ой, мистер Долан, похоже, у меня чуток не хватает сегодня.
Однорукий хозяин залез под прилавок, вытащил большую красную бухгалтерскую книгу. Открыл на букве «Б», нашел имя Агнес.
– Милая, вы уже должны мне двадцать один фунт, – сказал он с важным видом. – Больше не могу вас кредитовать, пока все не вернете.
С мучительной улыбкой Агнес покопалась в сумке, вытащила оттуда свинину, горошек, две картофелины и положила на прилавок.
Что было при этом у него на уме, мистер Долан так и не сказал. Какой бы ужас его пустой рукав ни наводил на мальчика, Шагги знал, что в душе мистер Долан очень добрый человек. Все матери в поселке называли его за высокие цены одноруким бандитом, но Шагги никогда не видел от него ничего, кроме доброты. Когда Агнес стояла, трясясь перед ним в какое-нибудь вторничное утро, выглядела она так, словно делает покупку в большом шикарном магазине в Вест-Энде. Мистер Долан никогда не распекал Агнес за ее маленькие обманы. Иногда, если она начинала вытаскивать покупки из сумки, он подмигивал элегантному мальчику с вымытыми и расчесанными на пробор волосами и давал ему дольку какого-нибудь зрелого фрукта. Но не сегодня. Сегодня он забрал почти все покупки Агнес и выставил ей банки лагера.
Агнес шла по поселку, постукивая каблучками, с хозяйственной сумкой в руке. Теперь она шла более быстрой походкой, и Шагги едва поспевал за ней, летящей вниз по склону холма. Вернувшись домой, она, не снимая пальто, прошла на кухню. Шагги сел в гостиной, давая ей время прийти в себя. Он дождался шипения и всплеска вырвавшегося на свободу пива, а потом звука открываемых дверок шкафов, в которых она прятала оставшиеся банки. Он ждал, пока не услышал звука воды, бегущей из крана в большую металлическую раковину.
– Тебе стало легче? – спросил он с порога.
Она отвернулась от чайной кружки. Нервозность исчезла с ее лица, но озабоченность оставалась.
– Гораздо легче, спасибо. Ты мне был сегодня хорошим маленьким помощником.
Он подошел и зарылся головой в ее живот.
– Я сделаю для тебя все, что скажешь.
Всю дорогу, идя по торфяному болоту, он останавливался и поворачивался назад, чтобы помахать рукой, пока дом не исчез из вида и он не перестал видеть ее в окне. Когда он переходил через замерзшие ручейки и под его ногами хрустел ледок, он успокаивал себя тем, что в точности знает, как она проживет день. Он находил утешение в том, что, была ли она трезвой или пьяной, ее день раскручивался в основном по одному неизбежному сценарию.
Шагги щелкал по хрупким тростниковым головкам, размышляя о том, одолеет ли ее сегодня тоска. Замерзший тростник был совершенно сухим, и когда он ударял по головкам, их семена разлетались в воздухе, как маленькие парашютики. Они летали туда-сюда между болотом и поселком, словно на параде маленьких призраков. Он придумал игру с призраками – говорил им, как любит ее, а потом щелчком отправлял их в путь к ней.
Примятая им трава там, где он учился быть нормальным мальчиком, так и не поднялась. В те дни, когда она не отпускала его в школу, он собирал обломки старой мебели для своего вытоптанного островка. Когда у нее случались особенно тяжелые запои, он целыми неделями не ходил в школу, таская старые стулья, обрывки ковров из мусорных бачков, гнутые, ломаные столовые приборы и битый фарфор. Обрывками старых веревок он вытаскивал выброшенные вещи из ржавых ручьев. Так он достал сломанный телевизор и поставил его пустым экраном к центру своего островка. И хотя экрана у телевизора не было, одно присутствие там коробки делало место на болоте более похожим на дом. Натаскав всю нужную ему мебель, он все недождливые дни проводил на своем островке – расставлял и переставлял найденное, обустраивая гостиную. Он нашел старомодную детскую коляску и тоже притащил ее сюда, продираясь через заросли высокого тростника, собрав по пути самые красивые цветы для своего нового дома. Найдя маленького черного кролика, мертвого и схваченного морозом, он омыл его в ручье и похоронил. Потом рядом с кроликом он закопал позорные ароматизированные девчоночьи игрушки – пластмассовых пони, которых он украл. Следующей весной он обыскал шлаковые отвалы, нашел там поросль багряного дремлика и посадил на могилках. Друзей, с которыми он мог бы поговорить, у него не было, и эти маленькие ритуалы занимали его, позволяли провести день, испытывая чувство гордости за дом, посещать могильные холмики с чувством исполняемого долга, как скорбящая вдова.
Весь этот короткий день он бродил вокруг своего вытоптанного островка, счищал грязь с принесенных сюда вещей. Он отнес вилку, ложку, треснутые тарелки к ручью, ополоснул их в воде, потом поднял куски ковра и попытался вытрясти из них пыль. Потом он повесил вымокшее под дождем одеяло на спинку стула – сушиться и коробиться в лучах закатного солнца.
Его хозяйственные работы длились недолго – вскоре солнце начало клониться к горизонту. Перебираясь через задний забор, он надеялся принять глубокую ванну и позубрить свою красную книжечку, но входная дверь была распахнута настежь. Шагги долго стоял без движения на нижней ступеньке крыльца, гадая, что все это значит, наклоняя голову и прислушиваясь, как сторожевой пес. Пробираясь по длинному коридору, он услышал какой-то шум в гостиной. Осторожно подойдя к двери, Шагги чуть-чуть приоткрыл ее, чтобы заглянуть внутрь через щель. В комнате, распростершись на полу, лежала Агнес. На ее груди, словно школьный хулиган, сидел Лик.
Что-то было не так с алыми разводами на красном ковре. Узор казался ломаным и несвязным. Шагги подошел поближе и увидел кровь на своей матери и кровь на лице Лика. Если бы он смог приглядеться, то увидел бы кровь на телевизоре, на коричневом столике, на краю канапе.
Лик прижимал ее к полу. Вокруг них лежали окровавленные груды ткани, которая прежде была чистыми кухонными полотенцами. Агнес под Ликом выкручивалась и сыпала проклятия. Она обзывала его словами, которых Шагги не слышал никогда прежде, и его брат плакал чуждыми ему слезами, с трудом удерживая ее.
На ковре лежала сломанная бритва. Шагги она показалась маленькой и невинной, как крохотная гильотина для мультяшной мышки. Заметил он бритву, потому что странно было видеть ее в этой комнате на хорошем материнском ковре. Лик что-то кричал ему, но Шагги не разбирал слов. Ему хотелось понять, почему на материнской чайной кружке кровь. Приблизившись к брату, Шагги увидел, как искривилось его лицо. Лик держал чернеющие кухонные полотенца на запястьях Агнес. Когда ему удалось зафиксировать одну руку Агнес, придавив ее коленом, он дотянулся до Шагги и ухватил его за грудь рубашки. Другая рука Агнес в этот момент свободно вспорхнула в воздух, и мальчик увидел слабую струйку крови. Шагги хотел сказать Лику: «Смотри! Смотри! Вот откуда вся эта кровь!» Но Лик схватил его за шиворот и тряс с такой силой, что Шагги испугался, как бы у него не сломалась шея.