Шли томительные минуты. Сухо щёлкали на стене древние ходики. Из печи треском отвечали поленья спиленной старой вишни. Лёгкие наполнял дурман медового ладана печёных антоновских яблок. Из угла с образов, забранных вышитым рушником, улыбалась Богородица. Кружилась голова то ли от запаха, то ли от жара деревенской печи. Наконец отворялась чугунная заслонка и на свет Божий извлекались благоухающие, шипящие золотые комочки с запёкшейся коричневой корочкой.
– Осторожно, унучек, не обожгись! Ну, с Богом!..
Бабка Степаниха улыбалась, становилась вновь такой доступной и родной…
На сельском погосте, среди буйства бурьяна и разнотравья чернозёмной полосы, под осенними небесами, ежегодно лежат антоновские яблоки. Смотрит на них с фотографии моя бабка Степаниха. Смотрит и улыбается…
Осень – экслибрис моей души…
В Москву вернулось тепло. Туман. Светящимися одуванчиками угадываются фонари на обочинах. Фары машин рвут вертикали и горизонтали. Автомобили не едут – летят над невидимыми трассами.
Глаза блуждают в поисках красок. И не находят. Мир погрузился в однотонность, томящую плоскую невыразительность. Октябрь неожиданно стал дальтоником.
Небо ровное, одноцветное. Как загрунтованный холст. Сегодня он до того серый, что можно поцарапаться.
Что ж, попробую что-то нарисовать. Помогу Осени вернуть краски. Возьму пастельные мелки и карандаши. Твёрдые и мягкие. Сухие и масляные. Пройдусь серо-голубым по серо-белёсому получится лента клубящейся осенним туманом Москва-реки.
Чуть бледно-жёлтого с размытым аквамарином – извилистые призраки набережных Воробьёвых гор. С тихим листопадом на косогорах.
Углём по холсту – шпиль университета, исчезающий в молочном бесцветьи.
Сиренево-серыми мелками по горизонту – даль осенняя. Призрачная, изломанная. Манящая, трепетная…
Немного розового в небесах – усилия солнца, пытающегося пробить брешь в беспощадной серости. Как надежда…
Ярких красок сегодня не будет. Чтобы не испугать, не потревожить задумавшуюся, взгрустнувшую Осень…
Волнующая вибрация пастельного штриха. Подушечками пальцев по холсту – как нежными кисточками души…
Своими красками рисую мир. Такой вечный и могучий. Такой беззащитный, сиюминутный…
Век пастели недолговечен. От малейшего прикосновения краски осыпаются. Как уберечь, сохранить?..
Только – в душе. Вечное хранилище.
Хранилище Вечности…
Метеосводка не радует. Всё замерло в ожидании…
В этом сонном царстве кто-то опрокинул чашу осенней Грусти. Она разлита повсюду. Прохожие поскальзываются на ней, шлёпаются, опускают плечи, бредут дальше, подняв воротники.
Грусть повисла на деревьях. Голые ветки, едва шевелясь, переговариваются о неожиданной напасти.
Облака жмутся друг к другу. Им тоже досталось. Осенью высоко не полетаешь.
Пожухлая, ещё не убранная листва, грустно взирает на облака, словно говоря:
– Вам-то хорошо… Вы – перелётные, а мы…
Щенок с радостным лаем выскочил из подъезда. Пробежался, огляделся, потянул мокрым носом. Пару раз неуверенно тявкнул, поперхнулся и сник. Его хвост и уши загнулись вопросом. Он вздохнул, и побрёл назад – дома лучше.
Из поднебесья, медленно кружась, опускается на землю жёлтый кленовый "вертолётик". После листопада клён начал сбрасывать первые семена. Небо тоже готовит к полёту "белых мух". Пробные полёты осенне-зимней эскадрильи…
Где-то тихо звучит рояль. Мелодия нежная и грустная. Прозрачная, как моё оконное стекло.
Внизу проехала поливалка. Оставила за собой глянцевый след и скрылась. Зачем в октябре поливать остывший асфальт? Что в этом мокром зеркале можно увидеть?
Может кто-то попытался смыть осеннюю Грусть?..
Октябрь завершил карнавал листьев. Напоследок выстрелив снежным салютом из всех небесных орудий…
Он накрыл белым капюшоном яркие краски, словно привидение. Утром все ахнули: мир за ночь поседел…
Твой телефон со вчерашнего вечера молчит. Где ты? Как ты?..
Прилетели синицы. Тенькают, суетятся, торопливо вещают миру о приближении зимы, являя собой прелюдию к долгой грустной рапсодии.
В палисаднике цепочка кошачьих следов. Их внимательно изучает недоверчивая ворона…
Грустный рингтон безответным минором аккомпанирует уходящей осени.
– Абонент не отвечает…
Балконная дверь опрометчиво распахнула душу, впуская коварный сквозняк. При выдохе пар с клубящейся радостью вырывается на волю – наконец-то! Невидимое ранее обретает плоть…
Зябко. Но мороза ещё нет. Бьют по подоконнику тяжёлые капли. Снег постепенно тает, рождая дождь и туман. Влага смывает уверенные краски с холста осени, превращая их в тусклую акварель предзимья. Ни осень, ни зима…
– Абонент временно недоступен…
В проёме окна безликая картина. Мокрые коричневые ветви клёна, на которых качаются полоски снега. Пошатывается липа в изношенном, грязно-жёлтом джерси. Припаркованные машины ослепли, залепленные снежной кашей.
Только тоненькая рябина кокетливо завлекает мир крашенными губами – приходит её час.
– Абонент не отвечает, или…
Всё смешалось, как немытая посуда на кухне, после дня рождения.
День, словно стесняясь, сократил часы, темнотой сумерек пытаясь скрыть неопределённость. Надо снова чего-то ждать…
Лужники. Вечереет. Ноябрь моросит дождём. Блестит купол Новодевичьей колокольни. Городская суета обрывается в сквере у Надпрудной Софьиной башни. Она, говорят, исполняет желания. Несколько человек стоят, обняв мокрые стены. Просят Софью о сокровенном…
Захотелось мороженого. Просто, вдруг. Выносные киоски закрыты – не сезон. В магазине, из любимого шоколадного – пластиковый стакан в 400 граммов. Хм, осилю?..
Наверное, это безумие: стоять в осеннем дожде, напротив ворот Новодевичьего монастыря, прятаться от ледяных струй под скукоженной листвой молодой липы и есть мороженое. Смаковать, держа в перчатках объёмистый стаканчик. Ковырять лакомство кусочком ветки, и видеть недоумевающие взгляды прохожих. Лишь некоторые из них понимающе отвечают улыбкой на улыбку. Увы, немногие родом из детства…
Просвистели крыльями утки, закладывая круг над прудом. Те, что плавают, оставляют за собой треугольники в мерцающей холодной ряби. Смотрят в воду наклонившиеся деревья, считая месяцы до весны. Опускают ветви – долго…
Мороженное холодит губы. Ветка то и дело обламывается. Сучковатая "ложка" чуть горчит.
Ветер мурашками пробегает по верхушкам деревьев. Паром выдыхаю восторг: "Хо-ро-шо-о!.."
Вот и отметил свой день рождения…
Забытый детский мяч лежит в осенней луже. Словно карликовая планета тонет в ледяном океане. Ветер перекатывает мяч по воде. Холодной рябью трепещут тени на брошенной планете.
Чьё-то горе. Чья-то беда…
Кто его бросил? Как мяч здесь оказался? Будто с Луны свалился.
Луна… На ней есть "Море Дождей", "Море Холода", "Море Спокойствия". Есть даже "Море Москвы". Наверное, астрономы, давая названия, смотрели в телескоп не на Луну, а на Осень…
Мяч взывает ко мне вселенским "SOS", блестя озябшими глянцевыми боками.
Шагаю в лужу. Вытираю его. Мяч рисунком действительно похож на Луну. На её обратную сторону. Там, в темноте, есть "Море Забвения" и "Море одиночества". На обратной стороне всегда найдётся этому место…
Кладу мяч на лавку детской площадки – вдруг отыщется чья-то пропажа. У кого-то появится "Море Радости".
У мячика-планеты, и у меня, теперь появилось наше море – "Море Надежды"…
Молодая ворона любопытно косит клювом и стреляет мутно-голубыми глазами по сторонам. Озорная, дерзкая, крикливая. Только что распотрошила пакет с мусором. Поковырялась, и забыла о его существовании. Смело атаковала кошку, с гортанным криком отогнав на почтительное расстояние.
Метла дворника её не пугает, скорее возбуждает. Она пытается атаковать шаркающий пучок веток. Наскочила, испугалась, каркнула, и снова нахохлилась, готовясь к атаке. Дворник засмеялся, кшикнул на непутёвую птицу и продолжил мести дальше, что-то бурча себе под нос.
Проехала машина. Ворона боком отпрыгнула и сердито посмотрела в след:
– Ездят тут!..
Порыв ветра подбросил птицу. Взъерошенный комок перьев мгновение беспомощно кувыркается, но тут же выравнивает полёт и приземляется на место. Короткий дождевой заряд, словно поддерживая ветер, дробью ударяет по крыльям. Но ворона выдерживает и эту атаку, вызывающе вскрикивает, словно говоря:
– Что, взяли?!..
Скачет, по хозяйски оглядывая понравившийся район обитания. Улетела куда-то. Снова вернулась, хриплым криком оповестив мир о своём присутствии.
Похолодало. Лёгкие ноябрьские снежинки падают вороне на голову. Она встряхивает клювом и каркает, ярясь:
– Это ещё что за напасть?!..
Птица пока не знает что такое – настоящая непогода. Её первая зима впереди.
Сейчас молодой пернатой всё нипочём: земля твёрдая, небо – высокое, крылья упругие. В этой жизни ворона ещё не мёрзла в ледяном отчаянии. Не летала со сломанными крыльями "против ветра"…
Где-то вдалеке, на сортировочной, в который раз слышен гудок старого паровоза. Его время ушло, но он до сей поры стоит где-то на запасном пути. Кого сзывает? Кого собирается везти в прошлое, в уходящую осень?..
Деревья облысели за несколько дней. Словно им дали команду. Теперь тихо стоят колоннами, как новобранцы осеннего призыва. Их ждут строгие ледяные казармы зимы и нелёгкие испытания. Замереть, выстоять, дожить…
Липа одиноко и гордо красуется в зелёном демисезонном пальто, как богатая барышня среди осенних оборванцев. Легкомысленно шевелит крепкой листвой, словно машет всем на прощание. Даже не подозревает, что в самую последнюю минуту и она окажется в этом уходящем поезде осенних призывников. Перрон опустеет…
Голубоглазое небо улыбается и тихо отрывает очередной листок календаря.
В который раз слышен гудок старого паровоза…
SOS…
Я потерялся в океане жизни. Сбился с курса, заплутал. Полярная звезда исчезла из виду. Компас заржавел. Пути перепутались. Стороны света замкнулись в круг. Он сужается день ото дня. До задыха, до обморока…