— …Наш мир — это состоявшаяся реальность, — сказала Кацуко-сан. — От всех остальных его отличает слово «состоявшаяся».
Вселенная непрерывно плодит варианты развития событий, которые гибнут для нас — кроме одного. Тропы расходятся, как «обманки», мультипликаторы прыгающего корабля.
— …А как это связано с червоточинами?
— Напрямую, Александра. Напрямую.
Варианты невозможно вновь объединить, миры разбегаются навсегда. Кроме двух.
— Мы не знаем, что случилось с тем миром, — продолжала войд-коммандер, рассматривая поверхность дымящегося кофе. — Но одно ясно: мы с ним разошлись по причине настолько несущественной, что он от нас оторвался не до конца.
— Почему?
— За физикой с математикой — к покойному Аустерману. Ты понять хочешь или запутаться?
…По ту сторону мир был перевернут с ног на голову. Там жили огромные существа, которые плавали в пустоте — сами себе боги. Там висели неподвижные планеты, умирали нейтронные звезды. Тот мир был обречен — понял первый пилот, проникший на ту сторону с помощью «дырокола».
Так началась история нашего противостояния с Закатом. Так началась история лжи.
Мы врали себе, грозили ужасами червоточин, инфекциями, информационными искажениями, мы пугали сами себя так рьяно, что вскоре только избранные центры занимались проблемами Заката. И Империю это устраивало: устраивала закрытая информация, устраивало то, что баронианцы боятся того мира, как чумы, что сцинтиане молчат о нем, как рыбы. Мономиф вообще устраивало все, кроме одного.
Закат продолжал красть целые планеты — всегда только заселенные.
— Мы не знаем их целей, Александра. Мы даже точно не знаем, что представляет собой наш противник.
— Тогда в чем смысл войны?
— Смотри.
На экране показалась поверхность безнадежно мертвой планеты. Хорошие видеолокаторы, очень четкое позиционирование — и буро-рыжие штормы мелкой взвеси поверх каменистой пустоши.
— Это О90. Уже по ту сторону. Прошло примерно две недели между ее пропажей и обнаружением. Я имею в виду, если что, две недели по локальному времени планеты. Ты не поверишь, Люэ, это была планета-сад. Настоящий раритет, коэффициент терраподобности — ноль-девять-девять-семь.
— Что там произошло?
— Времени на изучение не было, — сказала Трее, изучая снимки. — «Дырокол» быстро сжирает энергию, корабли не могут там действовать столько, сколько нужно для полноценного сканирования. А еще есть Предвестия.
— Что это?
— Предвестие — это доминирующий вид Заката. Предположительно, единственный. Общего у них только идиотский внешний вид, — у каждого на свой лад, — локальное всемогущество и желание извести в прах любое проявление человека.
На экране замелькали сильно попорченные снимки: какие-то марева, огромные змеи, ломающие крейсера, какие-то ни на что не похожие объекты. Смотреть на этот пандемониум было до безобразия гадко. А потом среди них мелькнула глыба с пучками лент вместо крыльев — и все стало на свои места.
— Я такое видела. Дональд его убил.
— Догадываюсь. Вы там подобрали своего Дюпона?
— Да.
…Тварям присвоили «синий код» — тревогу наивысшего уровня. Первые два проникновения Предвестий в наш мир закончились рейдами ударных групп во главе со сверхдредноутами. До тех пор, пока не поняли до конца смысл «дырокола».
— Машина желаний, искажающая ткань реальности. Трансаверсальный привод способен вытащить в реальный мир одновременно десяток возможных вариантов развития событий. Или два десятка, или три. Как повезет. Надо только уметь объяснить «дыроколу», как это делать.
— Я — умею?
— Да.
— «Десятая аномалия» и режим продвинутой тактики?
— Да.
Две дюжины кораблей вместо одного — две дюжины очень мощных фрегатов — быстрых, хищных, идеально слаженных и тонко управляемых. Созданных, чтобы убивать таких тугих и неподатливых врагов.
Флот имени Люэ. Звучит? Звучит. Пусть это флот всего на минуту, мне больше не надо.
— Впечатляет, — сказала я. — За счет психоза и кривого пространства можно экономить на содержании пилотов и судов.
— Впечатляет, — согласилась Кацуко-сан. — Но это очень дорого.
* * *
Я смотрела в потолок своей новой каюты. Мне простили все — даже убийство Гончей, дали взамен миссию по спасению мира, дадут корабль даже. В каюте светло и тепло, в коридоре — темно и дул сквозняк, а с собой я еще не разобралась.
Пришел один из стражей. Позванивая и щелкая суставами, он принес мне необходимые вещи и даже некоторые излишества вроде горы салфеток и полотенец. Я лежала, смотрела на молчаливое копошащееся существо, и думалось мне прескверно.
«Я в строю».
Не этого мне хотелось, но это лучше, чем… Давай остановимся здесь, Алекса, хорошо?
Давай, Алекса.
Твои больные мозги хоть раз тебе помогли — пользуйся. Или ты хотела умереть? «Риторический вопрос. Но уж какой есть». У меня больше не было друзей — их разбросало, уничтожило, а я только сегодня назвала их друзьями. И то только в разговоре с Кацуко-сан. И я не могла ненавидеть войд-коммандера — ни за это, ни за все остальное.
У меня ведь раньше не было друзей? Не было. Вот и не надо.
— Алекса, можно я войду?
В дверях стояла Гинемер.
— Лучше уйди.
Девушка кивнула:
— Я понимаю.
Она стояла и не уходила, стояла и не уходила, а мне только и надо было, что смотреть хоть на что-то, и сама мысль о ее присутствии вдруг перестала быть противной.
— Давайте я останусь, посижу просто, — вдруг протарахтела Валерия. — А взамен скажу вам, как только станет доступен Дональд.
— Ты капитан от психодинамики, что ли?
Девушка улыбнулась, шагнула вперед и закрыла за собой дверь. Я уставилась в потолок: хочет сидеть — пусть сидит. Валерия шуршала, подтаскивая стул, потом пискнул личный наладонный терминал, и — время пошло.
— Слушай, — не выдержала я. — Чего ты ко мне привязалась?
Валерия хихикнула, так что мне пришлось отыскать ее взглядом: капитан неведомого мне «Эйринофора» сидела с ногами на стуле, а ее лицо снизу подсвечивал лежащий на коленях голоэкран. Вот же зараза, устроилась тут.
— Вы три минуты продержались, — пояснила Гинемер. — Смешно.
— Еще как. Обычно надоедающих мне я вышвыриваю быстрее.
— Это хороший знак.
Я вздохнула: на редкость болтливая девица, так еще и знаки ей какие-то.
— Это плохой знак, Валерия. Ты чего ко мне привязалась?
— Мне скучно, — обезоруживающе улыбнулась девушка, и это становилось уже смешно.
— Я тебя веселю?
Валерия посерьезнела и вздохнула:
— Алекса, вам надо…
— …чтобы меня оставили в покое, ясно? Мне друзья без надобности.
Гинемер повела плечиком, не то соглашаясь, не то влезая в спор. Ей-богу, проще не обращать на нее внимания.
— Вы ведь раньше не оглядывались назад, Алекса?
Серьезное лицо — это ж надо, она еще и так умеет.
— Вы всегда двигались вперед. Вы знаете, что за вами выжигали планеты? Что флот потерял троих агентов, пока внедрял людей в организацию Рыжего? Вы видели только Паракаис, но такого было в разы больше, пока вы… летали. Больше, Алекса.
«Я не спросила у Трее, почему сцинтиане напали на Паракаис».
Валерия облизнула губы и улыбнулась:
— Извините. Просто вас больно видеть такой. Вы ведь умеете по-другому?
Знала бы ты, что я умею, солнечная девочка. Дальше мы молчали. Ей скучно, мне не нужны друзья — почему бы не помолчать?
А еще мне было интересно, на что же научилась не оглядываться добрая и яркая капитан Валерия Гинемер.
Глава двадцать первая
В ангаре гулял самый настоящий ветер. Он нес вонь синтетики, кислятину органических контейнеров и совершенно непередаваемый запах космоса. Вечное ничто начиналось сразу за двойной мембраной, так что звезды плыли и покачивались, словно их тошнило.
На самом деле тошнило меня.
Тошнило от звенящих пауков, от кишок огромного корабля, которому место на картинках про конец света. И мне не снились сны — безо всяких лекарств и нейролептиков, и это оказалось едва ли не хуже всего. Впрочем, было и нечто более отвратительное — вот, например, это.
У второго причального модуля висел иссиня-черный фрегат. Настоящий космический хищник, убийца, это видно даже по обводам, по прищуренным глазкам ракетных шахт, по пластинам и шипастым катушкам. Двигательные пилоны, сильно зализанные к корме судна, намекали на нешуточные возможности фрегата, они так и манили к себе: давай, детка, коснись настоящей силы.
«Эосфор». Кораблю уже три года, а с пилотом все никак. Удачно я. Удачно. Я отвернулась.
Передо мной раскрывались ворота, уводящие назад в недра жуткой «Тени», позади оставался корабль, который будет моим.
Как жаль, что мне даже не захотелось заходить внутрь.
* * *
Я столкнулась с ним в дверях офицерской столовой.
— Алекса?
На нем была все та же рвань, что и тогда, в последний момент, когда я его видела на «Телесфоре». Мой китель сразу же показался тесным и неудобным рядом с по-простецки одетым обормотом.
— Дональд!
Это я выдохнула. Я, черт побери, выдохнула его имя, как последняя портовая шлюха. Черт, черт, черт.
Он улыбнулся: наверное, я выглядела забавно. А еще — он улыбнулся одними губами, просто потому, что я забавная и ему надо улыбнуться. Дистиллированная салонная фальшь.
— Ну ты как? — спросила я, видя, что научившийся фальшивить обормот не торопится начинать разговор.
Дональд пожал плечами:
— Д-долгая история. Но я искал тебя.
Верю, но почему-то мне ни разу не приятно. Ни капельки.
— Да? Здорово.
Мимо нас шли люди, позванивали стражи — тоже вроде как люди. А мы стояли и светски молчали, рассматривая друг друга, и секунда за секундой росла между нами прочная металлорганическая стенка. Проклятая «Тень» умеет и любит это.
— Марию убили, — сухо сказала я.
Он склонил голову, пряча взгляд, а я не могла отделаться от впечатления, что это все не то, это фальшивка, подделка, что он делает то, чего от него ждут, сам ни хрена при этом не чувствуя, что он просто хочет, чтобы я считала его прежним, и я…