Бумс!
Массивный табурет встретился с кепкой – и с тем, что под нею находилось.
Через порог переступил второй «визитёр» – и отправился вслед за первым, разве что чуток в сторону… Табуретки на него не сыскалось – далеко было за нею бежать, но и обыкновенный утюг оказался пригоден для такой цели. Разве что звук вышел в другой тональности…
А в комнату ломились прочие «посетители». Затрещала дверь в комнату Марины – туда тоже ввалились непрошеные гости. Отбросив занавеску, ломанулись сразу двое – и вот тут вступил в бой Драчун. Самое страшное оружие ближнего боя – топор. Во всяком случае, так принято считать. И так действительно считают многие. Но и лопатка, именуемая в народе саперной, в умелых руках тоже может творить страшные вещи. В чём тотчас же убедились вошедшие… Глухо хлопнули выстрелы из чердачного люка – и застыли на полу прочие нападающие, не повезло им на этот раз…
Гулявшая по улице троица напрасно ожидала, когда побегут к ним навстречу уцелевшие от поголовного истребления обитатели домика. Бандиты специально заняли позицию у забора, чтобы добивать убегающих. Похожую задачу имели и те, кто прижался к стенам дома со стороны сада. Они ожидали выпрыгивающих в окна.
Но оттуда никто не вышел.
Зато откуда-то сверху негромко хлопнул револьвер с глушителем – и один из ожидавших уткнулся лицом в землю.
– Атас! Валим отсюда!
Уличным бандитам повезло больше. Явной агрессии они не проявляли (обычные зеваки, чо), и потому в их сторону не прозвучал ни один выстрел. А вот убегавшим через сад повезло меньше – на пути к забору они потеряли ещё одного.
Франт поморщился.
– Чё-то ты, милок, пургу гонишь… Бумажка ментовская… и что? Сказано там, что я ссучился? Нет? Так фильтруй базар! Конкретно предъяву мне сделать хочешь – так и скажи!
– И скажу! – продолжал кипятиться Резвый. – Мутный ты! Не наш!
– Угу… – оглянулся Гальченко. – Ещё кто-то из уважаемых людей так думает?
Воры переглянулись.
– Ну, – поднялся с места один из них, – меня тут все знают. Кто про Мишу Бакинского не слыхал?
– Не знаю тебя лично – вместе не чалились, – ответил Франт. – Однако ж про вора такого слышал – никто на него охулки зазря не возведёт! Честный бродяга – про то не раз говорено!
– И я так скажу, – кивнул Митяй Красносельский. – Миша – вор уважаемый. В Орловском централе смотрящим был.
– Доверяет мне общество? – наклонил голову Бакинский.
– Да! Доверяем! Миша прогона не сделает! – послышались возгласы со стороны собравшихся.
– Раз так, – приподнялся вор, – вот что я скажу…
Он ещё раз обвёл всех внимательным взглядом.
– Митяй – наш человек! Вор авторитетный, и косяков за ним никто не знает. Ежели кто сказать что-то хочет – пусть скажет!
Тишина – желающих не нашлось.
– И я так тоже думаю, – кивнул назначенный ворами судья. – Сказал Митяй, что Франта знает и честным бродягой его прилюдно назвал? Сказал. И нет у меня сомнений в его словах. Что сам знает – то нам и поведал. Однако же… много с того времени воды утекло… Меняются люди. Кто ранее про сук[10] много слыхал? Мало таких было.… А сейчас?
– Да целые зоны ссученные есть! – выкрикнул кто-то с места.
– Есть, – согласился Миша. – И не можно говорить, что нету этого. Мог Франт ссучиться или не мог – про то никто из нас не ведает, и никаких тому доказательств нет.
– Чёй-то ты прямо как прокурор заговорил! – усмехнулся Резвый. – Доказательства… Слову воровскому не веришь?!
– Тебя в закон кто принимал? И когда? – перебил его Красносельский.
– Гоша Кучерявый, Толян Кривой и Лелик Ростовский! – с вызовом ответил скандалист. – Три года назад – в Соликамске! А что?!
– А то, что по масти твой номер – шастнадцатый! – отрезал Митяй. – Негоже тебе против Миши буром переть! Сядь на место да послухай, что умный человек говорит! Франт куда козырнее тебя, ан – сидит молча!
Старый вор повернулся к судье.
– Извиняй, что не сдержался…
– Ничего, – кивнул тот, – ты всё по делу сказал…
Гальченко тоже молча кивнул, соглашаясь с доводами Красносельского.
– Так вот… – продолжил Бакинский. – Резвый Франту предъяву кинул. То дело серьёзное! Витю мы знаем, он тоже раньше винта не нарезал. И как быть?
Он замолчал и опять обвёл взглядом всех сидящих. Тишина стояла мертвая.
– Ты за слова свои отвечать готов? – спросил судья у Резвого. – Назад ничего отыграть не хочешь?
– Нет! – с вызовом ответил тот. – Сказал и ещё скажу! Не верю Франту! Мутный он! И не наш! На нож его поставить надобно! Прям щас!
– Кого на нож ставить – то не тебе решать! – отрезал Миша. – Общество и без тебя разберётся…
Судья повернулся к Франту.
– Ты у нас человек новый. Митяй за тебя поручился, да и слухи кое-какие до нас дошли… Ещё кто за тебя тут мазу держать может?
– Здесь – Дед Миша. Но тут его нет, не звали…
– Не катит, – покачал головой судья. – Он, может, и правильный вор – но не знают его люди…
– Тогда никто.
Бакинский сжал губы и уважительно кивнул.
– Интересно получается… Не верить авторитетным ворам мы не можем, но и слова Резвого тоже не на пустом месте сказаны. Он за них отвечать подписался. А раз так – пусть это сделает! Вор за свои слова всегда в ответе! И авторитетом своим, да и самой жизнью…
Миша встал, поднялись и остальные воры.
– Ты! – указал судья на молодого вора. – Бери перо и свою правоту докажи!
И в руках Вити тотчас же блеснул металл.
– Как это? – удивился Франт, не вставая с места. – С пером на сходку? Не должен вор в законе такого делать!
Бакинский недовольно насупился.
– Косяк! И ответит за него Резвый! Эй, дайте Франту нож!
– Не треба… – поднялся с места тот. – Не по масти мне с таким сопляком всерьёз махаться… так обойдусь!
– Смотри! – пожал плечами старый вор. – Сам захотел!
Народ отпрянул к стенам, освобождая место посередине.
И Витя тотчас же прыгнул вперёд – нанося удар.
Левой рукой.
А нож он держал в правой, отведя её назад.
Плюх!
Франт слегка повернулся на месте, пропуская противника мимо. Он всего чуть-чуть «подправил» Резвого – так, что оппонент врезался в «зрителей» и еле устоял на ногах. Его удар цели не достиг. Народ отпрянул в стороны, опасаясь быть пораненным, и с их стороны прозвучали возмущённые возгласы.
Митяй Красносельский усмехнулся.
– Куда ему… Слабак!
Высверк металла!
Чок!
Выбитый нож косо воткнулся в пол, а его хозяин, на этот раз уже не устояв на ногах, кубарем покатился куда-то в сторону. Вскочил, вытирая кровь с лица. Никто даже не заметил, когда прилетел ему удар. Подхватив выпавшее оружие, он заплясал вокруг противника, крестя воздух перед собою резкими замахами.
– У нас тут танцы? – удивился Гальченко. – А музыка где?
– На похоронах твоих слушать будем! – сплюнул кровь на пол Резвый. – Н-на!
И нож рыбкой перелетел в левую руку.
Выпад!
На этот раз Франт с места сдвинулся – и оказался на середине комнаты. А вот его противник… тот остался стоять там, где только что находился его враг. Он не двигался, стоял, покачиваясь на ногах. А Гальченко, не глядя в его сторону, прошел к столу и, взяв с него бутылку, плеснул в стакан водки.
Бух!
Тело молодого вора грохнулось на пол.
– Помянем… – поднял стакан Франт. – Глупый был…
Из-под упавшего тела пробилась тонкая струйка красного цвета…
– А ты жесткий… – Митяй плеснул в стакан водки и покосился налево – там двое подручных сноровисто замывали следы крови на полу. Тело Резвого уже уволокли.
– Жизнь такая… – пожал плечами Гальченко. – Всегда на стрёме[11] быть приходится… Никогда не знаешь, откуда кирпич прилетит.
– Это да… – кивнул Миша Бакинский. – Такая жизнь сучья пошла – всякий норовит поперёк батьки проскочить!
– И не говори! – подтвердил Красносельский. – Совсем закон уважать перестали!
– Куда хуже быть может, – покачал головою Франт. – Столкнулся я с тем, что некоторые уважаемые люди даже с чекистами вместе свой гешефт имели!
– Быть того не может! – стукнул по столу кулаком Бакинский. – Кто?
– Лешик Грыма, Павло Горбатый – про этих точно сказать могу.
– Кто это? – удивлённо приподнял бровь Митяй. – Не слыхал…
– То варшавские воры – давно их знаю, – охотно пояснил Франт.
– Фью! – присвистнул Бакинский. – Так то Польша! Эвона где…
– Ты уж прости, но когда я в закон принят был, это всё одна страна была, – холодно возразил Гальченко. – И все тогда вместе были, оттого и больно мне про это слышать сейчас!
– А-а-а… – понимающе кивнул Красносельский. – Тогда-то, конечно… один на всех закон имелся…
– Сейчас – тоже! – отрезал Франт, словно затвор лязгнул. – То, что ранее уважаемые воры с чекистами заодно по квартирам пошли, никак оправдать и понять не могу! И не я один… общество сильно на них осерчало.
Он опрокинул стакан, помолчал и уже совсем другим тоном продолжил.
– Ты вот удивился давеча, что я тут делаю. Не моя масть… тянуть из крытки здесь, слава Богу, никого не нужно, да и менты пока не сильно нам мешают… Так вот – есть дело! Тяжкое, оттого никого из вас пока с собой не зову. Да и не можно – мне то поручено сделать. Опять же, ясности нет… Может ведь и так выйти, что впустую все наши подозрения.
– Что за дело? – заинтересовался враз протрезвевший Бакинский.
– Справедливость восстановить. Нет, не в том вопрос, что кого-то пришить[12] надобно. Тут другое… Чужие вещи кое-кто прихватил – люди их вернуть хотят.
– Варшавская история? – понимающе кивнул Митяй. – Однако! Далеко народ рванул! А ребятишки эти твои на подхвате, стало быть, будут?
– Так ведь сам знаешь – вор кровью руки марать не должен! – ответил Франт. – А эти… они к крови привычные. Им убить – как тебе сморкнуться!