– Надеюсь, он к твоему совету не прислушается, – усмехнулся Обри. – Не хочу оскорбить твои чувства, но ведь он никогда этого не делал, не правда ли?
– Если он и дальше будет сорить деньгами, придется отстранить его от управления поместьем, – мрачно заявил Рэймонд. – Скоро он начнет откалывать такие штуки, что даже старый дурак Лифтон поймет, что отец недееспособен. Когда этот день настанет, вы с Юджином и Ингрэмом останетесь без финансовой поддержки, к которой привыкли. И всей вашей компании придется искать работу!
– Я так и знал, что разговор с тобой будет мне неприятен, – вздохнул Обри. – Ты грубый и злой. Неудивительно, что отец хочет оставить меня здесь. Это имело бы смягчающее влияние на местные нравы.
Рэймонд исподлобья взглянул на него.
– Он сказал, что хочет поселить тебя здесь?
– Да, и вполне определенно! И если отец не заплатит мои долги, я буду вынужден тут остаться. А это нежелательно, поскольку местная атмосфера мне вредна.
– Продай своих лошадей!
– И это говорит Пенхаллоу! – потрясенно воскликнул Обри.
– Мне известно, что один из твоих жеребцов стоит триста гиней. Вероятно, и второй немногим дешевле. Не знаю, сколько ты задолжал…
– У меня с цифрами проблемы, но, думаю, пара сотен спасет меня.
– Ты живешь не по средствам, и этому пора положить конец, – заявил Рэймонд. – Никто тебе тут не обрадуется, а если отец и дальше будет швырять на тебя деньги, то я согласен терпеть тебя у себя под носом. Во всяком случае, дешевле обойдется!
– Благородная жертва! Я сочувствую тебе, Рэймонд! Мало того что ты терпишь здесь Юджина, который вряд ли когда-нибудь покинет дом, а теперь и меня собираешься повесить себе на шею? Какой героизм! Но только со мной у тебя выйдет осечка. Я не выношу этот дом – у меня на него аллергия.
– Тогда расплачивайся с долгами сам и умерь свои аппетиты! Старик сильно сдал и стал еще упрямее. Он вбил в свою дурную башку, что ты должен жить здесь, и если ты рассчитываешь, что отец заплатит твои долги и отпустит тебя на все четыре стороны, то разочарую тебя. Единственно, что ты можешь сделать, это продать своих лошадей, урезать расходы и не зависеть от отца. Это мой дружеский совет, и тебе лучше им воспользоваться.
– Не очень-то дружеский. Ты просто пытаешься избавиться от меня. Вообще-то, я был бы этому только рад, но не могу же я продать моих любимых лошадок и жить в нищете? Отец расстроится.
– Подумай над тем, что я сказал!
Они направились в спальню к отцу, где уже собралось семейство.
Здесь были почти все его дети, что, безусловно, льстило родительским чувствам Пенхаллоу. Комната была полна людей, и в ней стоял такой гвалт, что всякому, кто хотел быть услышанным, приходилось перекрикивать других. Пенхаллоу это не смущало, но Фейт выглядела совершенно измученной, а Вивьен, пытавшаяся читать книгу, заткнула уши. Сборищем руководил отец семейства, он, казалось, черпал энергию из своих детей. Вмешивался в беседу и громко возмущался отсутствием Ингрэма. Когда Рэймонд и Обри вошли в комнату, глаза его довольно заблестели, что не помешало ему немедленно обрушить на последнего град насмешек. Рэймонд его внимания не удостоился. Чармин, не зависевшая от отца, не вызывала у него особого интереса. Отпустив пару непристойных шуток по поводу ее манеры одеваться и дружбы с Лейлой Морпет, Пенхаллоу словно забыл о ее существовании. Фейт это показалось странным – ведь Чармин была копией своего отца. Она тоже стремилась доминировать над всеми, и в ее резком голосе и воинственно задранном подбородке угадывался его неистовый темперамент. Чармин, сумевшая заставить Сибиллу заварить ей китайский чай, а одну из горничных – начистить до блеска каминную решетку в Желтой гостиной, оставляла впечатление пронизывающего ветра, проносящегося по дому. Она раскритиковала все и всех, и, задержись тут подольше, все слуги и домочадцы ходили бы по струнке. Это была все та же девочка, которая с презрительной усмешкой спасла свою мачеху от разъяренных быков, и Фейт по-прежнему боялась ее острого языка.
Как и следовало ожидать, присутствующие вели нескончаемые споры, временами между ними вспыхивали ссоры, в которые вовлекалась вся компания, после чего неожиданно стихали. Пенхаллоу чувствовал себя в своей стихии и, казалось, ничуть не был утомлен шумом и склоками. Он постоянно напоминал о своем грядущем дне рождения, хвастался жизненной силой и обещал удивить всех. За вечер Адам накачался виски и пришел в состояние крайнего возбуждения: безудержное веселье сменялось вспышками гнева, он рассказывал анекдоты из своей молодости, сквернословил и впадал в слезливую сентиментальность.
Когда воспоминания отца приобрели непристойный характер, Чармин выскочила из комнаты, заявив, что там воняет, как в кабаке. Фейт не нашла в себе достаточной смелости последовать ее примеру и выжидающе посмотрела на Вивьен. Но на лице той было написано безразличие. Фейт сочла, что она свыклась с неизбежным или стала менее разборчивой.
– Похоже, утром отцу будет очень плохо, – позднее предположил Обри, забирая свою свечу из холла.
– Отнюдь, – отрезала Вивьен. – Просто будет не в духе. Это продолжается уже не один месяц.
– Каждый вечер? – ужаснулся Обри. – Какое счастье, что я тут не живу.
– Считай, что тебе повезло! – воскликнула Вивьен. – Здесь просто ад кромешный! Хуже не бывает! Он как гигантский осьминог – лежит и душит всех щупальцами!
Обри захихикал, а Вивьен, обдав его презрением, отправилась наверх.
Утром Пенхаллоу проснулся в весьма опасном неустойчивом настроении. Большую часть ночи он провел, строя пьяные планы относительно будущего своего многочисленного потомства. Все они были настолько безрассудны, что их вряд ли можно было воспринимать всерьез, однако их изложение привело Рэймонда в ярость. Отец вызвал его с утра пораньше, чтобы выразить удовольствие по поводу вчерашнего и дать ряд сумасбродных указаний, самым возмутительным из которых было желание обналичить очередной огромный чек.
– А куда, черт возьми, делись деньги, что ты снял неделю назад? – нахмурился сын.
– А тебе какое дело? – рявкнул Пенхаллоу, мгновенно закипая. – Еще не хватало, чтобы мои щенки требовали у меня отчета! Знай свое место, парень! Делай, что тебе велено!
– Ты знаешь, на сколько уже превысил кредит?
– Я лучше тебя знаю свои дела, и нечего мне указывать. Бери чек и поезжай в Бодмин, а болтовню свою оставь при себе!
Рэймонд стоял, набычившись и засунув руки в карманы. Его вид выражал враждебную непримиримость, что еще больше распалило Пенхаллоу.
– Тебе придется выслушать мою болтовню, хочешь ты этого или нет, – мрачно произнес он. – Больше я не стану обналичивать твои безумные чеки.
– Вот как? – прищурился Пенхаллоу. – Хочешь, чтобы я послал Джимми?
– Посылай кого угодно. Толку от этого не будет. Я говорил с управляющим банка. Он спросил меня, насколько ты дееспособен, чтобы распоряжаться чековой книжкой. Я тебя таковым не считаю, но говорить ему об этом не стал – пока.
Воцарилось молчание. Пенхаллоу подался вперед, словно намеревался схватить сына. Лицо его посерело, в глазах вспыхнула ненависть.
– Ах ты, сукин сын! – крикнул он, тяжело дыша. – Паскудный пес! Так, значит? Решил позвать докторов, чтобы они объявили меня слабоумным?
– Нет, я не собираюсь ворошить наше грязное белье на людях. Но не думай, что я буду стоять и смотреть, как ты просаживаешь имение! Если ты меня вынудишь, я добьюсь, чтобы тебя признали недееспособным!
Пенхаллоу в бессильной ярости потряс кулаками и стал неуклюже переваливаться с боку на бок.
– Объявить меня недееспособным? Видит бог, я тебя совсем распустил. Вообразил себя хозяином? Не слишком ли рано, Рэймонд? Я давно за тобой наблюдаю. Ты ведешь себя так, будто Тревеллин уже принадлежит тебе, трясешься над каждым пенни, которое я трачу на других сыновей. Ты морщил нос, когда я поселил здесь Юджина с женой. Злишься, что я вернул Клэя и собираюсь оставить в доме Обри. Но мне наплевать. Смешно видеть, как ты изображаешь сквайра. Но мои руки еще крепко держат поводья, сынок, и меня не так-то просто вышибить из седла! Мы с тобой никогда не любили друг друга, но ты был мне нужен для дела. Ты всегда был угрюмым и строптивым парнем, но кто знал, что ты окажешься сволочью!
Рэймонд только пожал плечами.
– Умерь свой пыл и не сотрясай понапрасну воздух. Мне безразлично, что ты обо мне думаешь. Меня волнует только поместье, которое ты пытаешься разорить. Но у тебя ничего не выйдет! Последнее время ты ведешь себя как ненормальный, и мне ничего не стоит отстранить тебя от дел. – И он с издевкой добавил: – Тебя не могут признать невменяемым, но это и не требуется. Я и так с тобой справлюсь.
– Неужели? Ты всерьез решил, что сможешь здесь верховодить?
– Во всяком случае, деньгами буду распоряжаться я. Советую уступить мне это право, чтобы не пришлось вынуждать тебя.
– Уступить?
Закинув голову, Пенхаллоу расхохотался. Лежавшая рядом собака вскочила и, прижав уши, высунула язык. Он пнул ее, и она, соскочив с кровати, растянулась на солнечном пятачке.
– Уступить? – повторил Пенхаллоу. – И что же ты прикажешь мне делать, хозяин? Выставить отсюда Юджина? Смиренно просить у тебя деньги на карманные расходы? Ты играешь в опасную игру!
– Для начала выставить отсюда Юджина, – кивнул Рэймонд. – Предоставить Обри самому расплатиться с долгами, а Ингрэму – оплачивать обучение его парней за свой счет. И хватит тратить деньги на своего грязного ублюдка!
В глазах Пенхаллоу сверкнули огоньки. Он заворочался в кровати, недобро усмехаясь.
– Не любишь Джимми? Вот умора! Ты ведь больше всех его ненавидишь? Хочешь, чтобы я его выгнал?
– Пусть прислуживает тебе, но он должен знать свое место!
– А ты должен знать свое, свинья подзаборная, – злобно прошипел старик. – У него не меньше прав жить тут, чем у тебя!
Рэймонд рассмеялся.
– Разве? Когда я стану здесь хозяином, он быстро поймет, где его место.