«Прибью за то, что врешь. У тебя не было возможности искать мужчин. И порода у тебя другая, я тебя правильно воспитал.»
Вот такая история. А Лерик?
– У тебя женщина? – спросила Люда.
– Целых две, считая тебя.
Вот так. Попробуй с ним поговори.
39
На следующий день они начали искать квартиру.
Объявления в это лето расплодились во множестве, все, большей частью, несвежие, с оторванными корешками. Видно было, что городские стражи чистоты отчаялись навесли в этом деле порядок и пустили его на самотек. И дело потекло, как всегда бывает. Все объявления были изрядно попорчены, но без определенного умысла; зачем и как производилась эта громадная работа – понять невозможно.
На звонки отвечалось уклончиво, но зазывательно, мол, уже продано, но все равно заходите. Первая квартира не понравилась хозяевами. В хозяевах были две, интеллигентного вида, старушки, одна мягкая как пышка, другая с природной каменностью в лице. Переговоры вела каменная, а пышка поддакивала обеим договаривающимся сторонам. Цена была скромной, но претензий было слишком много, о чем Людмила и сказала прямым текстом.
Вторая квартира оказалась без ремонта и телефона. В третьей подстерегали наивные жулики, выдававшие квартиру за свою без всяких документов. Вдобавок (как узнали от любезных соседей) дом обещали вот-вот снести и поселять здесь кого-либо запрещалось. За справку выложили пять долларов.
Осталось еще сорок. В четвертой потребовали заплатить за полгода вперед, что было просто смешно при нынешней жизни, но пятая подошла. Валерий был устал и зол до холодного бешенства; Людмила не могла его понять. Легкий поцелуй в подъезде не снял напряжения.
– Все в порядке, – сказала она, – но, пожалуйста, не будь таким. Я тебя боюсь.
– Давай посидим на скамейке.
Они сели. Двор был тенист и похож на сад. Уже наливались первые яблоки (Белый Налив, можно есть даже зелеными, всплыло из самых глубин детства); мелкие дети лазили по деревьям и каменным заборчикам, дети покрупнее тискались в подъезде, спрятавшись, но так, чтобы было видно. Залаяла собачка, учуяв незнакомых, но, подбежав к Валерию, завиляла хвостиком. Он проянул ладонь и собачка упала в пыль, выставив розовый животик с сосками.
– Еще немного, и все это станет своим, правда? – сказал он и Людмила успокоилась.
Они поднялись (девятый этаж, лифт сносно чист, с наклейками из голых женщин и Love Is) и еще раз осмотрели квартиру. Хозяин уже ушел и предупредил, что вернется через четыре дня, проверить. Хозяин был худ, румян и смешлив. Он взял с собой только маленькую сумку вещей, полупустую.
Комнаты тоже были полупусты.
– Здесь нехватает половины мебели, – еще раз заметила Людмила.
– Зато есть вторая половина, – ответил Валерий. – Давай искать в жизни только лучшие стороны.
– Давай.
Этой ночью они снова спали вместе, хотя и не так бурно, как бывало раньше. Устав, Людмила принялась вспоминать и припомнила отчаянную ночь с усыплением.
– Прямо так и сказала? – весело удивился Валерий.
– Да, я говорю: «Что же ты не помнишь?» А он говорит:
«Кажется припоминаю, нам и вправду было хорошо с тобой.» Он поверил.
– Ты обманула нас обоих.
– Я ведь артистка. Признайся, что хорошая.
Он признал это: слишком хотелось спать.
Утром они вышли на балкончик. Балкончик был серым и неуютным, как и большинство предметов в этом доме. Висели три древние веревки, на одной из них болталась тряпка, пережившая в подвешенном состоянии уже несколько зим и несколько хозяев.
Железная решетка неизвестного предназначения, бутыль, две кастрюли без ручек, вставленные как матрешки, банка от фотохимикатов. Бетон заляпан краской. Перила шаткие.
Людмила обрезала веревки и смела мусор на головы соседей.
Соседи остались немы – хороший знак. Во дворе лаяла собака, бабушка уговаривала Сашеньку не ходить в песочек, ранняя песня пела о Плэйбое-простогерое, светило колючее солнце.
Валерий наклонился над перилами.
– Осторожно!
– Не опекай меня, как мамочка.
– Но это ведь опасно.
– Да, это ведь опасно, – повторил он и в его глазах мелькнуло что-то совершенно новое, неожиданное даже для него.
– О чем ты подумал сейчас?
– А я разве думал?
– Я видела.
– О тебе. Правда, я все время думаю о тебе. Ты тоже давай поосторожнее с этим балконом. Не облокачивайся на перила. Я же знаю, ты сразу начнешь стирать и вешать сюда вещи.
Осторожнее, хорошо?
– Хорошо.
– Что у нас на завтрак?
– Ничего. Последние пять долларов. Разорвем напополам и пожуем.
– Тебя так хорошо ограбили?
– О-очень хорошо.
– Тогда давай и мы кого-нибудь ограбим.
– Ты серьезно?
– Да.
Людмила задумалась.
– Нет, я думаю, что ничего не выйдет. Я грабить не пойду, я боюсь. А у тебя не получится, – сказала она.
– Ты такого плохого мнения обо мне?
– Напротив, такого хорошего.
– Но ведь нас ограбили. Это же несправедливо?
– Теперь ты хочешь ограбить других и скажешь что это справедливо?
– А почему нет?
– Ты у меня новый Деточкин, из «Берегись автомобиля», да?
– Нет. Просто такие правила игры. Такое единственное честное правило: играть нечестно. Тот, кто играет нечестно, тот побеждает. Тот, кто играет честно, тот умирает с голоду.
Но умирает просто потому, что не знает главного правила: играй нечестно.
– Что ты еще скажешь?
– Я скажу, что ничего плохого в этом нет. Мы не будем грабить несчастных, никого не станем убивать или калечить, мы даже не возьмем всех денег, возможно. А для нас это будет спасением. Ведь нам нужно спасаться, правда. Без денег мы пропали, меня найдут. Возможно, убьют. А жизнь человека очень ценная штука, она подороже жмени бумажек.
– Тем более – своя.
– Да, тем более своя. И твоя тоже, между прочим. Когда ты жила на подарках, это разве было справедливо? Это было лучше?
И вообще, о чем мы с тобой говорим? Ведь если нет другого выхода, нужно пользоваться тем, что есть. Что бы мы здесь не решили сейчас – результат один.
– Можешь не убеждать меня, – сказала Людмила, – я согласна, по другому нельзя. Но грабить будешь сам. И я не вынесу, если тебя поймают.
– Что ты сделаешь?
– Если я потеряю тебя, то брошусь с этого балкончика.
Поэтому не дай мне тебя потерять.
– Не дам, – ответил Валерий, – но ведь и ты не из тех, которые теряют.
40
Они решили начать с маленького магазинчика. Оглушить – взять кассу – уйти.
Этот день, как и несколько последних, был жарким и безветренным. Жара навалилась уже с утра, такая, что хотелось найти воздух и подышать – хотя вот он, кажется, бери и дыши.
Переходы из солнца в тень ощущались как переключения воды в душе – с горячей на холодную. Несмотря на отдаленность от моря, город казался курортным: вон там море, внизу, в конце дорожки, только дойди и увидишь – жаркие, почти пустынные миражи. Все пронизано несуществующим морем; оно угадывается в дальней перспективе каждой улицы; ветви деревьев склоняются неуловимо по-особенному, как могут склоняться только ветви приморских деревьев. Блеск листьев тоже говорит о море; весь город – только одна огромная переливающаяся капля жара.
Редко-редко проедет машина, на улицах тишина, такая, что даже слышишь стук каблуков явно милой девушки, спешащей, но невидимой. Ты идешь медленно и редкие – шлепающие, твердые, мягкие, шаркающие, чуть слышные, детские, женские – шаги догоняют тебя, перегоняют, уходят. У бордюров тротуара песок, с обеих сторон – еще одна морская иллюзия. Песка много, его не вымести. Кое-где песок зарастает травой. Дети застревают на ходу, чтобы покопать месок лопатками. А мамы вечно спешат и дергают их за ручки.
Может быть, все дело в том, что это незнакомый район.
Валерий стал в тень круглого клена и начал наблюдать. Было около восьми. Половина уличного населения – дети. Дети невнимательны, но хорошо запоминают. В тишине они перекрикиваются как петухи в деревне, иногда вступают мамы или бабушки:
– А пойдем в войну играть…
– Слезь с дерева! Не можешь?
– Аааай! Это не твоя! Кукарекуууу!
– Что же ты папе даешь? Она грязная!
Прошла женщина почтальон, отбрасывая неправильную тень: солнце отражалась в стеклах и освещало ее сразу с обеих сторон. Вторая тень то появлялась, то исчезала. Женщина встретила знакомого и заговорила с ним. Открылась черная узкая дверь магазина и худой мальчик в очках (лет семнадцати) вынес самодельную вывеску: «Продукты Магазин Класс!!!». Сейчас в кассе денег нет, это понятно каждому.
Заходить придется перед самым закрытием. Такой хлюпик не станет особенно сопротивляться. А на хорошую охрану у них просто денег нет. Слабые должны гибнуть – очень правильный закон природы, он не всегда применим к человеку, но иногда применим. Ничего с ним не станется, не умрет, а только станет сильнее. Пойдет на пользу. Так тяжкий млат, круша стекло, кует булат… Впрочем, нечего себя уговаривать, и так все ясно. Вот и Люда. Не надо бояться, не надо. Тебе же везет, всегда везет. Повезет и на этот раз. Нечего беспокоиться.
Люда вошла в магазин.
Валерий прождал ровно три минуты, как было условлено, и пошел за ней.
Внутри магазин был росто большим ларьком. Ассортимент тот же, что и везде: вначале туземное население неприемлет, потом привыкает к виду упаковок, потом случайно пробует угощение, потом распробывает, потом выбирает что получше да подешевле, потом начинает покупать. Какой-нибудь Кук или Магеллан торговали с дикарями по тем же самым принципам. А «Марс» действительно неплох; если бы не отвратительная реклама даже годился бы в пищу.
– Я хочу бутылку водки, – сказала Людмила.
Она была в зеркальных очках, в парике и в двух шарфах под платьем – если бы не видел этот грим дома, мог бы и сам не узнать.
– Какую?
– Подороже, за два миллиона. Нет, лучше ту, подешевле.