т. Напротив сидела парочка, с которой не все было в порядке, такие вещи Бецкой замечал сразу. Он прислонил голову к жесткой раме окна, ударяющей висок при каждом толчке колес, полуприкрыл глаза, притворяясь спящим, и стал слушать.
Женщина была в простом летнем платье, белом, с зеленым морем и пальмами. Пальмы стояли по три и к ним подплывала яхта с алыми парусами. На свободных от рисунка местах начертаны латинские слоги. На голове – большой розовый бант, это делает ее похожей на школьницу-переростка. Колени свинуты, руки брошены на них беспомощным жестом. Необычно выражение лица: очень простое, простецкое, как у юной деревенской глупышки, но в глазах вздрагивают огоньки настоящей глубины, особенно, когда разговор становится непонятным.
– Так было всегда, если ты помнишь, – сказал мужчина, – ты всегда главное оставляла между строк.
– Но, Валера, ведь виновата не только я. Ты знаешь, как мне хотелось иногда сказать это главное? Просто у тебя было такое лицо, что мне приходилось молчать. Или говорить не о том. Вот и сейчас мы говорим не о том.
– Но не молчать же полтора часа в электричке?
– Ты сам предложил эту поездку. Я не собиралась ехать за грибами, за грибами ездят осенью.
Валерий отвернулся к окну и замолчал. Да, он сам предложил поехать в лес, два дня в четырех стенах были невыносимы.
Особенно невыносимы были слова. Каждое слово наедине с Людмилой приобретало второй смысл, а если вдуматься, и третий. Они оба ощущали это. Первые, поверхностные смыслы слов как-то терялись, обнажая глубину. Казалось, еще немного, и они начнут понимать друг друга, и ничего нельзя будет скрыть. Но звучало следующее слово и истина снова уходила в сторону. Еще казалось, что между ними протянута нить, тонкая, как паутинка, что эта нить удлиняется с каждым словом и, удлиняясь, запутывается, ложится петлями, затягивается узлами, собирается в клубки. Казалось, что слова скользят вдоль этой нити и запутываются вместе с ней.
И что бы ты ни сказал, ты говоришь неправильно.
– Столько людей едут за грибами, значит, они есть, – сказал Валерий.
– Ты тоже говоришь не о том.
– Нет, ну так говорить невозможно!
– Тогда лучше молчи, – ответила Людмила, – лучше молчи, а то мы поссоримся.
– Ты уже третий день этого хочешь.
– Нет, я уже третий день от этого спасаюсь. Почему люди не могут быть счастливы вместе, если они любят друг друга?
– Потому что не умеют.
– Тогда надо учиться.
– Давай, учись.
– Опять я виновата?
– А кто держит меня на привязи?
– Хочешь, я тебя отпущу?
– А ты отпустишь?
– Нет, ты мне нужен.
Бецкой закрыл глаза и стал только слушать. Точно, здесь что-то не в порядке, думал он, но не в порядке с ним. Точно, с ним.
– Если бы ты… – начал Валерий.
– Ты всегда слишком много рассуждаешь, – перебила Людмила.
– Что в этом плохого?
– Ты не умеешь никого любить, и заменяешь это рассуждениями. Любить – это не слушать свои собственные трепетания, это значить думать о ком-то, жалеть, помогать, стараться сделать лучше. Ты старался что-нибудь сделать лучше?
– Ну, если…
– Опять твои если. Мне кажется, что ты можешь дорассуждаться до чего угодно, даже до того, чтобы убрать меня например, если я буду мешать.
– Как же я могу тебя убрать?
– Например, толкнуть с балкона. Да, да, ты на это способен, хотя я преувеличиваю, ты не смог бы сделать этого со мной. Или смог бы?
– Я не хочу говорить в таком тоне, – ответил Валерий.
– Можешь не говорить, я все равно все вижу…
Бецкой стал засыпать. Сквозь сон он слышал разговор, пререкания продолжались. Казалось, будто два человека долбят высокую каменную стену, которую сами же и поставили между собой; они ударяют в стену, стена шатается, но не рушится, камни падают сверху и ранят обоих. Ему приснилось мелкое море с зеленым солнцем над горизонтом и медная собачка с кошельком в зубах бежала по волнам, оставляя кровавый след.
Электричка остановилась и он проснулся. Ага, эти двое сейчас будут выходить, – подумал он, – я могу выйти тоже.
Что-то интересное обязательно случится.
Он не ошибся. Грибники потянулись по тропке, похожие на муравьев, бредущих к муравейнику. Километра через два дорога разделилась на три дорожки, будто в сказке (налево пойдешь – голову потеряешь). Бецкой отстал и старался идти незаметно.
– Налево пойдешь – голову потеряешь, – сказала Людмила.
Пойдем налево?
– Конечно, налево.
– А как же голова?
– Не велика потеря.
Они свернули налево и вскоре поднялись на железнодорожную насыпь. Валерий огляделся, проверяя, нет ли людей вокруг.
Никого нет, кажется. Почему так холодно в груди? Нет, не в груди, скорее, в желудке, но холодно.
Вдали показался товарняк.
– Давай отойдем, – сказала Людмила.
– Ты боишься?
– Как хочешь, – она продолжала идти у самой колеи. Валерий обнял ее за талию. Его вторая рука была свободна. Она приложила голову к его плечу. Это случится сейчас, – думал Бецкой, – это обязательно случится сейчас.
Товарняк на полной скорости начал обгонять их. Людмила чуть отстранялась – от быстрых колес дул ветер. Валерий быстро оглянулся – никого нет.
– Зачем ты все время оглядываешься? – спросила она.
– Нет, – ответил он невпопад и толкнул ее под колеса.
73
Первой проблемой были деньги. Лотерея не обещала крупных выигрышей, делать ставки на лошадей было опасно, оставалось выигрывать в карты или грабить магазинчики. Валерий играл в преферанс, но на детском уровне, никакое везение не спасло бы его здесь (впрочем, это тоже выход, ведь можно будет потренироваться). Грабить магазинчики – это слишком опасный вид спорта: любых бони и клайдов обязательно ловят рано или поздно. Был еще один вариант: ограбить только один раз, но по-крупному. Для такого грабежа лучше свего подходил Дом Но там была собака, а встретиться с собакой еще раз Валерий не хотел.
Второй проблемой была Людмила. Убить Людмилу он не смог; он переоценил свои силы. Так странно: в своем воображении ты убиваешь кого угодно, и делаешь это с радостью, но в жизни иногда больно даже задавить таракашку (разве что под настроение; под настроение можно убить даже кошку), а человека – вовсе невозможно.
Товарняк на полной скорости обгонял их. Людмила чуть отстранялась – от быстрых колес дул ветер. Валерий быстро оглянулся и увидел, что никого не было. Все его рассуждения уже рассыпались по кирпичикам, но воля еще толкала к цели. А цель снова была близка.
– Зачем ты все время оглядываешься? – спросила она.
– Нет, – ответил он невпопад и толкнул ее под колеса.
В последнее мгновение Людмила обернулась и в ее глазах было выражение такой беззащитности, что его пальцы сжались на ее курточке.
– Ты что! – удивилась Людмила.
Самое утонченное коварство женских глаз – выражение беззащитности. На самом деле – это совершеннейшее оружие, придуманное природой.
– Я хотел лишь показать тебе, что никогда и ни при каких обстоятельствах не смогу причинить тебе зло, – сказал он. —
Видишь, здесь никого нет, трава скользкая. Если бы я тебя толкнул, это было бы несчастным случаем. Но я этого не сделал. Теперь ты веришь мне?
– Да, но ты сумасшедший. Я никогда не думала, что ты на самом деле захотел бы меня убить. Мне просто хотелось тебя помучить…
Итак, вторая проблема тоже не решалась.
Третей проблемой было защититься от опасности, которая, и он теперь точно знал это, исходила от Дома на окраине. Если бы убрать Юру-именинника, если бы кто-то другой его убрал, но кто же захочет связываться? Третья проблема тоже нерешаема, потому что сам он убить не способен. Да, да, неспособен! – закричал один внутренний Валерий другому. Ты тряпка, – сказал другой, – ты не мужчина.
Мужчина – это не тот, кто может убивать!
Согласен, мужчина – это тот, у кого деньги есть. У тебя их нету. Вопрос исчерпан.
Но я докажу.
У тебя было много времени доказывать.
Мужчина – это тот, кого любят женщины. Они меня любят.
Посмотри на Люду.
Посмотри на нее сам – разве так выглядит счастье?
Он посмотрел: Люда сидела в кресле, глядя в стену прямо перед собой. Ее взгляд был тяжелым и пустым. Такого взгляда дети боятся больше чем ремня. От такого взгляда они сразу становятся шелковыми. Этакие шелковые мешочки с тупой ненавистью. С таким взглядом хорошо работать в школе – не будет проблем с дисциплиной. Пройдет пять или десять лет и она превратится в мегеру; все это меня ждет.
Четвертой проблемой была музыка. Та музыка, которая раньше жила и трепетала в сердце, как бабочка, залетевшая в комнату, где она?
Валерий попробовал запеть песню птички.
– Заткнись, пожалуйста, – сказала Людмила.
– Но я же композитор!
– Сраный композитор.
Зазвонил телефон и Людмила подняла трубку.
– Алло… Нет, вы не туда попали, барышня. Такой здесь не живет.
Она молча встала и ушла на кухню греметь посудой.
У зеркала лежала колода карт.
Карты были старые, заигранные, с замятыми уголками, а некоторые вовсе без уголков. Когда-то крап изображал полуголую женщину с бокалом, теперь об этом можно было только догадываться.
– Девятка треф, – сказал Валерий и вытащил карту.
Король червей. Нет, так не годится.
Он попробовал сосредоточиться. Везет лишь тому, у кого есть определенное желание. Нужно сосредоточиться на этом желании… Вот так…
– Десятка бубновая.
Да, карта оказалась бубновой десяткой. Значит, все дело в силе желания.
Люда вернулась из кухни. Ее глаза были заплаканы, но голос спокоен и чуть насмешлив:
– Звонила твоя любовница.
– Когда?
– Только что. Я сказала, что ты здесь не живешь. Я же тебя предупреждала насчет женщин.
– Что она говорила?
– Не слушала. Значит, все таки «она».
– Постой, это же чепуха все это!
– В смысле?
– Наверное, это была знакомая по работе или еще кто-нибудь. Она хотела передать что-то важное, поэтому и позвонила, разве непонятно?