Эмиль и Тану снова встречаются – об этом знают все, у кого нет проблем со слухом.
– Да уж, они громкие.
– Или, как вариант, они занимаются сексом под звуки орущих китов.
Я смеюсь:
– Но все же. Ты мог бы… покататься на лыжах. Устроить вечеринку в смокингах. Обсудить с кем-нибудь фондовый рынок. Или чем там еще занимаются богачи с домиками для отдыха.
Нолан бросает на меня неодобрительный взгляд, но едет со мной, и сестры радуются его появлению, словно он Чонгук. Я вспоминаю интервью, когда увидела его впервые несколько лет назад – каким он был напряженным и замкнутым, – и едва узнаю его в этом мальчике с широкой улыбкой. Он дарит Дарси подарочную карту «Петсмарта», два часа смотрит с Сабриной видео с роллер-дерби и выгибает бровь, когда видит у нас на столе бутылку с кетчунезом.
– Как Истон? – спрашивает мама, когда я убираю на кухне.
– Прекрасно, – лгу я.
От одной мысли о подруге у меня сжимается сердце. Правда в том, что я без понятия, как она там. Каникулы Истон провела в Делавэре с бабушкой и дедушкой, и я не видела и не слышала ее уже больше четырех месяцев. Судя по соцсетям, она встречается с кем-то по имени Ким-ли. Я могла бы спросить напрямую, но тогда это будет равносильно признанию, что мы отдалились. А ведь было время, когда она присылала мне фотографии всего, что собиралась съесть.
– Он отлично с ними ладит, – говорит мама, наблюдая, как Нолан чинит сломанный «Поляроид» Сабрины в гостиной. – Должно быть, в центре пенсионеров его любят. Готова поспорить, его там заставляют читать вслух любовные романы. С таким-то голосом.
Конечно, я струсила и не сказала ей правду. Я ведь не еду на чемпионат мира, так что интерес журналистов ко мне растворился, как сахар в воде. Я никто, поэтому нет нужды причинять близким боль неудобной правдой.
– Ага. То, как он озвучивает высокопарные признания в любви, сражает всех наповал.
Мама мягко смеется:
– Вы все еще не встречаетесь?
– Не-а.
– Ты уверена?
Я поворачиваюсь к ней лицом:
– Конечно.
У меня нет опыта серьезных отношений, но я знаю, что тут не может быть вариантов: либо встречаемся, либо нет. И если это серьезные отношения, то о них обязательно говорят вслух. Нельзя же…
– Прошу прощения, – моей талии касаются теплые руки и отодвигают меня в сторону, чтобы освободить проход. – Дарси собирается научить меня готовить торт в стакане.
– Торт в кружке, – поправляет его Дарси, терпеливо вздохнув. – Мам, у нас есть сахар?
Мама замечает, что рука Нолана все еще касается моей спины. Потом она смотрит на меня и говорит Дарси:
– В шкафу рядом с холодильником, – на губах понимающая улыбка, которая безумно раздражает.
Сабрина за весь день не сказала мне ни слова, но перед отъездом я успеваю поговорить с ней один на один в ее комнате.
– Все в порядке? – спрашиваю я.
Еще несколько недель назад над тумбочкой висела фотография, где я катаю ее на спине на тыквенной ярмарке. Теперь на этом месте коллаж: ее команда по дерби, школьные друзья и поляроидный снимок, на котором мама и Дарси корчат рожи.
Она вычеркнула меня из своей жизни.
– Прости, что редко приезжаю. Но мне хорошо платят за ночные смены.
– Рада за тебя, – равнодушно отвечает Сабрина, копаясь в ящике в поисках футболки для дерби, которую пообещала Нолану. Она ей слишком велика.
– Как мама?
– Нормально.
– Ясно. А Дарси?
– Хорошо. Ее не так сложно терпеть, когда тебя нет рядом. Думаю, ты плохо на нее влияешь.
Я удерживаюсь от того, чтобы закатить глаза.
– А ты как?
– Нормально.
Я вздыхаю:
– Сабрина, можешь, пожалуйста, посвятить мне хотя бы шестьдесят секунд?
Она смотрит на меня с нескрываемым раздражением:
– Мама в порядке. Дарси в порядке. Я в порядке. Весь чертов мир в порядке.
– Я серьезно. Ты осталась за старшую, но если тебе нужна любая помощь…
– О, теперь ты о нас вспомнила?
Ее голубые глаза блестят от подступающих слез. На секунду я вижу в них искреннюю боль и чувствую, как колет сердце. Но уже в следующее мгновение Сабрина становится равнодушной и жесткой. Возможно, остальное мне привиделось.
– Что ты сказала? – переспрашиваю я.
Сабрина подходит ко мне вплотную. Я пока что на несколько дюймов выше. Вырастет ли она еще? Боже, ей уже пятнадцать.
– Мы в порядке, Мэл. Справимся без тебя.
– Когда я уходила в последний раз, ты выглядела расстроенной, так что…
– Мы в порядке. Можешь перестать нас опекать. Никому не нужно «оставаться за старшую». Мама, Дарси и я – взрослые люди и можем сами о себе позаботиться. Мы не домашние животные, которых надо кормить и выгуливать. – Она проходит мимо меня с футболкой в руках.
Внутри поднимается волна раздражения. Серьезно? Серьезно?.. Разве я заслужила такое отношение? От злости ударяю по дверному косяку – в ладони остается всего лишь небольшая заноза.
Когда мы садимся в машину, остальные машут нам с порога.
– Нолан, приезжай еще, как можно скорее! – кричит Дарси.
– Необязательно с Мэллори! – саркастично добавляет Сабрина.
– Это она к чему? – спрашивает Нолан после того, как мы выезжаем на дорогу.
– Ты про то, что моя сестра с радостью утопила бы меня в бочке с медовухой?
Его рот дергается.
– Я почувствовал, что между вами будто черная кошка пробежала.
– Не знаю, что делаю не так, – я вздыхаю. – Стараюсь изо всех сил. Даю ей все, что нужно, и слежу, чтобы она ни о чем не беспокоилась.
– Возможно, в этом и проблема.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Когда ты видишь сестер, то ведешь себя так, будто отвечаешь за них. Почти как мама. С Дарси это прокатывает, но Сабрина уже слишком взрослая, – Нолан пожимает плечами. – Думаю, она хочет, чтобы ты просто была ее сестрой и никем больше.
– Что ты вообще знаешь о семье?
– Ничего. Только вижу, что ты чересчур много знаешь, чтобы спорить на эту тему.
Не удерживаюсь от смешка, и какое-то время мы молчим. Нолан водит машину так же, как играет: спокоен, сконцентрирован на дороге; и в кои-то веки я могу расслабиться, что руль не в моих руках. Мой взгляд блуждает по отблескам уличных фонарей и лежащему на сосновых ветвях снегу. Нолан твердой рукой переключает скорости, будто перемещает слона по доске.
Он думает о шахматах. В его мыслях партия Коха, которую мы разбирали сегодня утром. В ней Кох использовал королевский гамбит. Тот матч был против Дэвиса, и он проиграл его три года назад. Я знаю. Не уверена откуда, но точно знаю, что творится у Нолана в голове.
– Зря он пошел конем на e5, – произношу я.
Нолан не мешкает ни секунды.
– Кох не раз атаковал не подумав, и ему часто за это прилетает. Что ж, – он пожимает плечами. – Прилетало. А потом, видимо, он начал есть шпинат на завтрак и прокачался до следующего уровня.
– Возможно, постоянно провоцировать его – неплохая стратегия.
– Ага.
Я размышляю, какие тактики применила бы против Нолана, если бы боролась за титул чемпиона мира. Он непредсказуем, всегда просчитывает далеко вперед, готовит неожиданные ловушки. Я слышала, как комментаторы замечали, что наши стили игры похожи, но уверена, что это преувеличение. Я предпочитаю душить оппонента, постепенно изматывать его, не давать проявлять инициативу и одну за другой отрезать возможности для атаки, пока мы не останемся вдвоем – я и вражеский король.
Но Нолан справился бы со мной. Он знает, чего от меня ждать. Чтобы победить его, мне нужно научиться пренебрегать сиюминутными преимуществами и сильнее рисковать – причем как можно раньше. Я наблюдаю, как Нолан разминает шею – сильные мышцы напрягаются под кожей, – и думаю, что могу отвлечь его так, что он ошибется. Может, это и не сработает, но определенно заставит хотя бы немного поволноваться. Он посмотрит на меня своим долгим, понимающим взглядом. Даже улыбнется. Он улыбнется, и я улыбнусь ему в ответ в тот самый момент, когда коснусь его короля.
Звучит потрясающе. В конце концов, мечтать не вредно.
– Дарси затащила меня в твою комнату, – говорит Нолан, – и заговорщически прошептала, что знает все.
– В отличие от мамы и Сабрины, она умеет пользоваться гуглом. Не удивлюсь, если она знает, как зайти в даркнет. Пытается понять, как зарегистрировать Голиафа в свином «Тиндере».
– Она попросила меня научить ее играть в шахматы.
– Дарси? – я оживляюсь. – Серьезно?
– Она сказала, это… нереальный кутяк?
Я смеюсь:
– Нереальный крутяк. Тебе стоит время от времени выходить в Сеть.
У большинства игроков из первой десятки есть каналы на «Твиче» и «Ютьюбе». У Нолана только пара соцсетей, и везде капсом в шапке написано: «ВЕДЕТ НЕ НОЛАН СОЙЕР». Готова поспорить, что бедного эсэмэмщика достали ежедневные нюдсы в директе.
– Кстати, и правда, почему ты не сидишь в социальных сетях?
– Меня в социальных сетях и без того предостаточно.
– В каком смысле?
– По интернету гуляет фотка, где я, семилетний, ковыряюсь в носу во время партии с Накамурой. И еще одна, где я закатил истерику, когда проиграл. Мне было четырнадцать.
– Оу.
– Мы все проходим через неловкие фазы взросления, но мои запечатлели для потомков. В общем, любой, кто захочет поискать меня в интернете, и без того найдет чем развлечься.
Я вспоминаю слова Эмиля: «Быть вундеркиндом и расти на глазах журналистов не так-то просто: они порой беспощадны».
– И тебя не волнует твоя репутация? Ну, что о тебе думают люди?
– Ты хочешь сказать, волнует ли меня, что окружающие считают меня куском дерьма? – Нолан мягко смеется. – Я это заслужил. Я им был. Все, что я могу сделать, – это попытаться стать лучше в будущем.
Надо сказать, у него получается. Я пытаюсь вспомнить, что он вытворял в последнее время, но в голову ничего не приходит.
– Но ты все еще бесишься, когда тебя обыгрывают.
– Вот какого ты обо мне мнения? – Нолан качает головой. – Я злюсь на себя. За совершённые ошибки. За то, что не сделал все, что было в моих силах. И каждый раз, когда ты ошибаешься, я знаю, что ты чувствуешь то же самое.