жно к Тотове, – говорит Сабрина, когда мы уже дома и я копаюсь в морозилке в поиске остатков курицы.
– Как насчет «пожалуйста»? – бормочу я.
– Не с тобой разговариваю.
– Что ж, мама не повезет тебя…
– Новые лекарства прекрасно помогают, – мама улыбается Сабрине. – Я тебя подвезу.
– Круто. – Сабрина целует маму в щеку, и они обе исчезают в коридоре.
Я в одиночестве принимаюсь нарезать овощи, чтобы потом приготовить их в мультиварке, размышляя о том, что, возможно, пока меня не было, семья переросла не только потребность во мне, но и желание быть со мной.
Задаюсь вопросом, что еще отняли у меня шахматы.
Мама, Дарси и Сабрина болтают в гостиной – это их новая традиция, судя по всему: они так делают каждый день после школы.
Кто-то стучится в дверь. Я вытираю прилипший к пальцам зеленый лук и иду открывать, думая, что это миссис Абебе пришла, как обычно, попросить отогнать машину с проезда.
Но все гораздо хуже. Настолько хуже, что я выхожу на улицу и захлопываю за собой дверь. На мне только футболка – в такой мороз она, мягко говоря, не спасает, но отчаянные времена требуют отчаянных мер.
– Что ты здесь делаешь?
Оз неторопливо осматривает крыльцо, руки в карманах брюк от «Бёрберри», верхняя губа скривилась в подобии отвращения.
– Ты что, здесь живешь?
– Ага, – я хмурюсь. – А где живешь ты? В высотке на Манхэттене?
– Да.
Даже не знаю, чего я ожидала.
– Ладно, поздравляю. Ты здесь с какой-то целью, Оз?
– Просто зашел поздороваться. Если получится, немного поболтать, – он пожимает плечами, не отрывая глаз от сломанного батута. – Хотел проверить, вдруг ты уже готова вытащить голову из задницы.
Моргаю:
– Извини?
– Вдруг тебе надоело вести себя как капризный кусок дерьма, который думает, что он один против целого мира. Может, есть улучшения?
Я снова моргаю:
– Послушай, я знаю, что грубость – твое второе имя, но…
– Я думал, это твое второе имя.
– Извини?
Его зеленые глаза темнеют.
– Тебе за последнюю неделю случайно не приходило в голову, что решение превратиться в страуса из-за самого большого скандала, который ФИДЕ видела за последние тридцать лет, может негативно сказаться еще на ком-то, кроме тебя?
– Я не имею никакого отношения к произошедшему. Кох смухлевал – обращайся к нему, – каждое мое слово вырывается морозным облачком. – Я завязала с шахматами.
– Ну да, как же. Плак-плак, твой парень платил тебе зарплату, ничего не попросил взамен и не сказал об этом. Это стоит того, чтобы выплакать чертову реку размером с Нил.
Я напрягаюсь:
– Ты понятия не имеешь, что…
– И мне наплевать. Хочешь злиться на Сойера, потому что он что-то скрыл от тебя? Вперед. Выброси его приставку из окна, мне насрать. – Оз подходит ближе. – Я здесь для того, чтобы поговорить о Дефне и о том, что она сделала для тебя, чтобы ты потом разрушила ее жизнь.
– Я ничего не разрушала… – обхватываю себя руками. По ним бегают стайки мурашек. – Это не так.
– Она твой тренер и менеджер. Именно поэтому ФИДЕ беспрерывно атакует ее, пытаясь заставить подтвердить твое участие.
– Что ж, мне жаль, но с шахматами покончено, как и со всем, что с ними связано. Пусть скажет им, что я не приеду.
– О, ну да, конечно. Так она им и скажет. «Простите, ребятки, Мэл поругалась со своим парнем, так что не сможет приехать». Это ведь никак не повлияет на ее репутацию в шахматном сообществе. Любой может заявить игрока, который потом исчезнет с лица земли. Она из кожи вон лезла, чтобы ты попала на все эти турниры. И чем ты ей отплатила?
– Подожди… что? Такого не было. Я участвовала только в открытых турнирах.
Оз усмехается.
– «Открытый» не значит, что туда может попасть любой. Все равно есть процедура отбора, необходимо доказывать свою квалификацию, которой у тебя, на секундочку, не было. Дефне пришлось постараться, чтобы тебя допустили на соревнования в Филадельфии и Нашвилле. Она оплатила твою поездку и позволила тебе оставить себе весь выигрыш. И сейчас ФИДЕ думает отнять у «Цугцванга» лицензию, потому что лучший игрок Дефне отказывается участвовать в чемпионате мира, – он прожигает меня испепеляющим взглядом. – Напомни, пожалуйста, почему?
Внутри меня закипает гнев.
– Дефне мне лгала.
– Ну да, – Оз закатывает глаза. – И как именно?
– Она не сказала, что Нолан дал ей деньги.
– Это при условии, что ты у нее спросила. Какой отвратительный поступок.
– Я не спрашивала, но…
– Конечно, ты не спрашивала. Тебе сказали, что деньги пожертвовал некий меценат, и у тебя не возникло никаких вопросов, но теперь ты считаешь, что имеешь моральное право подставить Дефне.
Я бросаю на него взгляд, полный ненависти.
– Оз, что ты вообще здесь забыл? Откуда знаешь все эти подробности? Зачем Дефне тебе об этом рассказывать?
Он смотрит на меня, как на жирафа, до которого все слишком долго доходит. И похоже, так и есть.
– Подожди. Вы с Дефне что…
Оз пропускает мой вопрос мимо ушей:
– Ты же не думаешь, что шахматные клубы – это какой-то доходный бизнес? Что Дефне зарабатывает миллионы? Посмотри на это с другой стороны. Она купила «Цугцванг», потому что хотела создать такое место, где каждый мог бы играть в шахматы. Чтобы другие не прошли через то, через что пришлось пройти ей. Так что Дефне приходится полагаться на меценатов. Сойер годами жертвовал клубу деньги, и вот что произошло на самом деле: да, он попросил ее найти тебя и предложить работу. Но когда ты отказалась от стипендии, Дефне начала искать других шахматистов, которых можно было проспонсировать. Потому что пожертвование Сойера не накладывало на нее никаких обязательств.
Я сглатываю:
– Он сделал все, чтобы я потеряла работу. Я в этом уверена. – Ну, почти.
– Может быть, – Оз пожимает плечами. – Вполне на него похоже. Но Дефне? Она никогда ничего не требовала от тебя – только хотела, чтобы ты стала успешной шахматисткой. Именно поэтому она не называет тебя капризной сучкой и не подает в суд за нарушение условий контракта. Но я не настолько малодушен, Мэл. Мне плевать, если ты продолжишь читать «Любовь во время чумы», когда должна изучать «Современные шахматные дебюты». Ты обещала Дефне провести с ней год. И ты должна поговорить с ней о чемпионате мира, должна помочь ей сохранить лицо перед ФИДЕ.
Оз наконец делает шаг назад. Его воинствующая аура постепенно рассеивается, и впервые за все наше с ним знакомство он кажется мне скорее уязвленным, чем раздраженным.
– Послушай. Я обычно не сую нос в чужие дела, но слышал о твоем отце. Знаю, ты заботишься о своей семье. Знаю, тебе приходится иметь дело с разным дерьмом, – он кивает в сторону двора, – типа этого старого батута. Но если ты расстегнешь молнию у себя на заднице и вытащишь оттуда голову, то поймешь, что жизнь – нечто большее, чем оплакивание своей непростой судьбы, – Оз завершает свою тираду кивком, разворачивается и грациозно спрыгивает со скользких ступенек.
Я наблюдаю за его удаляющейся фигурой со странной смесью гнева и вины. Я не просила Дефне быть моим тренером. Я не просила Нолана платить мне. Все, чего я хотела, – чтобы отец не изменил маме у меня на глазах, чтобы он не погиб, чтобы мама не заболела, чтобы мы все жили обычной жизнью. Да как смеет Оз, восседая на горе привилегий высотой с Альпы, так пренебрежительно говорить со мной, будто я избалованная маленькая девчонка?
– Ты ничего обо мне не знаешь! – кричу я ему вслед. Да я просто ходячее клише.
– И не хочу ничего знать. – Он открывает водительскую дверь своего «Мини-Хэтча». – Особенно если ты на самом деле вот такая.
Когда я хлопаю дверью, мне кажется, что дома чересчур жарко. Я делаю глубокий вдох и приказываю себе успокоиться.
Неважно, что Оз обо мне думает, потому что он исчез из моей жизни вместе с шахматами. Возможно, я как-нибудь позвоню Дефне. Скажу, что ушла от нее ради общего блага. Два дня назад мне снилось, что все, кого я встретила за последние полгода, показывали на меня пальцами и смеялись: я передвинула ладью по диагонали, думая, что это слон. Никто меня не поправил, даже Дефне. Она сидела в первом ряду рядом с Ноланом, и оба смеялись.
Так что да. Пока я не готова выходить на связь.
На мгновение прижимаю ладони к глазам и возвращаюсь в кухню, чтобы закончить с ужином. Остановившись в дверях, понимаю, что никто не обращает на меня внимания.
– Мерзко, – говорит Дарси, приоткрыв крышку мультиварки. – Типа… фу?
– Еще и неполезно, столько масла, – замечает Сабрина. – Мам, ей бы подарить сертификат на кулинарный мастер-класс на день рождения.
– Прекрасная идея, Сабрина. Мэл непременно понравится.
– Я не собираюсь ей ничего дарить, – ворчит Дарси.
– Догадываюсь, что она хотела приготовить. Но я бы не использовала бедрышки, – говорит мама. – Возможно, грудку. Или свинину.
– Не хочу это есть, – бормочет Сабрина, и именно в этот момент у меня в голове начинают лопаться маленькие кровавые пузырьки.
– Так не ешь, – говорю я. Все трое поворачиваются в мою сторону с широко открытыми глазами. – И если уж на то пошло, почему бы тебе самой не заняться ужином?
Сабрина сначала колеблется, затем закатывает глаза.
– Господи. Расслабься, Мэл.
– Ага, – киваю я. – Обязательно расслаблюсь. Перестану мыть посуду, ходить в магазин, зарабатывать деньги на еду. Посмотрим, как тебе это понравится.
– Ну и пожалуйста, – она упирает руки в бока. – Тебя не было не одну неделю, и мы прекрасно справлялись.
– О, правда? – Это похоже на невидимый нож, который кто-то прокручивает в моих ребрах. – Ты прекрасно справлялась?
– Мы были свободны от твоей диктатуры, при которой нельзя даже выразить мнение об ужине, – говорит Сабрина, и я вижу, как мама открывает рот, чтобы попросить ее замолчать. Но я опережаю ее.
– Ну ты и сука, – слышу свой голос.
В тишине кухни эти слова звучат настоящим раскатом грома. Мама в таком шоке, что потеряла дар речи, а Дарси делает несколько шагов назад. Но Сабрина прищуривается и остается на месте. Так что я продолжаю: