А вложив массу времени и сил в рисунки, не мог от них избавиться, в случае несоответствия. Уничтожение работ для Григория смерти подобно. И каждый раз внесение изменений в сценарий (что еще встречается в работе с капризными заказчиками) вызывало в Макаренко бурю несдержанных эмоций. Буря передавалась постепенно всем, и странным образом долго не проходила.
При этом наши режиссеры его матом крыли и сами проставляли направление движения камеры, а так же объединяли рамками кадры, снятые под одним углом для облегчения учета декораций на съемках. Миша единственный, кто столкнувшись с работой Макаренко, относился к этому философски: «Человек такой, приходится и с таким работать». Он вместо долгих разборок, сам сканировал раскадровки и делал аниматику. Таким образом, в считанные минуты или часы выявлял прорехи и подмечал где кадр нужно удлинить, где укоротить, а где добавить больше крупного плана. Брал карандаш и правил идеальные рисунки мастера, прописывал название кадра и настройки объектива.
И все это с милым выражением лица, не смотря на то, что раз, а может быть и два раза до этого объяснял художнику, что нужно и давал собственные наброски.
Чтобы избежать эмоциональной встряски Григорию Макаренко конечный результат измывательств над рисунками не показывался ни в коем случае. Раскадровки, если они еще оставались целы, прятались под увесистый замок архива.
Так как в следующие два часа я буду в нештатном порядке буйствовать по нашим и чужим кабинетам на другом конце города, надо бы поставить директора в известность о частичном отсутствии иначе проблем потом не оберешься. И вообще не понятно, успел Фельдмаршалу Шах передать хоть что-то или свалил все разборки на меня?
Не выходя из столовой, позвонила Федору. Попытка создать иллюзию моего отсутствия в офисе не увенчалась успехом.
— Я знаю, что ты здесь. — Без приветствия начал он. — Не трусь, давай ко мне.
— Ааа…
— Он уже уехал, дела срочные вызволили Шевченко из нашего тихого города.
— Федор, на сегодня у меня запланирован поиск оператора, бутафорщика и 3D моделера. А еще кое-кому из художников и креативщиков срочно нужно стать музой воплоти. Будь у меня Ми…
— Даже не заикайся, — оборвал Фельдмаршал. — Ты и так муза воплоти. Жужжишь, жужжишь… бензопилой, крошишь на мелкие кусочки неугодных.
— А не Наташа, — как ни в чем не бывало, продолжила я, — я бы и пальцем не пошевелила, а так придется самостоятельно искать нужных.
— Вопросы решаем по мере поступления, — выдохнул Федя, явно потирая лицо в этот момент. — Что тебя в идеях для Шаха не устроило?
— А ты их видел? — не без удовольствия заметила, что придуманное мною прозвище вскоре за Шагеном закрепится намертво.
— Да, и тебе предлагал просмотреть в пятницу. А дальше… кстати, о «дальше», — его довольный смешок, напомнил пятничный вечер во всей красе и мою неудавшуюся попытку тихо уйти незамеченной. — А ну-ка не теряя времени даром, посети мою обитель. Есть разговор.
— Федор, может не надо?
— Надо, надо. Подробности лично, — напомнил он мою фразу из электронного сообщения и прервал диалог коротким: «жду!».
— Ждет, так ждет.
Убрав со стола, прихватила свою папку и флешку: «Если я после Фельдмаршала попаду к креативщикам, считай день прошел не зря». С этой мыслью прогулочным шагом не спеша направилась в сторону директорского кабинета. Как вдруг мне навстречу из-за угла вывернул Макаренко собственно персоны. Художник, чей табачный дух «слышится» за километр приближался быстрым шагом. Его любимый с советских времен темно-зеленый костюм значительно освежала серая футболка, а деталью оживляющей заросшее седой бородой и усами лицо стал горящий голубой огонь его глаз. Либо с утра кто-то перестарался с похвалой, либо он, обойдя молодых не оперившихся, урвал важный проект.
Только бы это был не мой проект, то есть не проект Шаха. Мы же с Наташей застрелимся на пару, пока до него достучимся. А если он уже получил наряд на работу, то засядет в мастерской на двадцать четыре часа. И черта с два ты ему втолкуешь, что идеи фливые и не прокатывают.
Вспомнив, что все, что он отрисует в деталях, он же будет отстаивать с пеной у рта, решилась на отчаянный шаг. Глотнув свежего воздуха, я преградила Макаренко дорогу.
— Григорий Валентинович, добрый день. Мне так повезло, что я вас встретила сейчас.
— Вы что-то хотели? — притормозил недовольно поморщившись.
— Возник маленький вопрос относительно последних предложенных вами набросков по смартфону. Вы будете вести отрисовку раскадровок?
Он вздернул подбородок и почти как вождь нации заложил руку в кармашек пиджака, а второй рукой с перстом на меня указующим встряхнул для усиления слов.
— Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. — Знает, что дело жаренным пахнет, а не признается.
— Да, вы правы, — согласие наше все, так что соглашусь. В ожидании подвоха Григорий, настороженно замер. — Главное не бояться делать ошибки…
— Вот-вот… — согласился он, намечая следующий маневр для обхода препятствия, то есть меня.
— А бояться их повторять. — Мои слова ему не просто не понравились, а очень не понравилась. Но отступать я не буду. — Если не ошибаюсь дважды, за весьма короткий период времени.
— Анна, что вас не устроило?
— Неуважительное отношение к иллюстрациям, — ответила тихо, его же словами, но не в том контексте, на который он рассчитывал. Художник покраснел так, что вспыхнувшие венки на щеках стали видны и сквозь бороду.
— Григорий Валентинович, вы не хуже меня знаете что наброски, созданные для винных карт в стиле XVIII века кощунственно адаптировать под товар другого назначения. А заменить бокал в руке графини на смартфон…
— Я говорил, что подобное не будет принято, — задумчиво произнес он. — Нужно было пышные юбки из него сделать, или пол…
От услышанного предположения моя голова пошла кругом, только бы он в это не втемяшился! — Внутреннюю панику прервал его недовольный голос:
— …так бы и сделал, если бы мне не дали другой проект.
— Подождите! — чуть там же в коридоре не исполнила па из Лезгинки. И постаралась убавить эмоциональность из голоса. — Кто в таком случае работает со мной?
— Радион с вами, Анечка. — Снисходительно произнес, ничего не заподозривший Григорий. — А я спешу. Договорим после.
— Как скажете. — Стараясь не расцвести солнечной улыбкой, пропустила его.
Стремительно преодолев оставшееся расстояние, я влетела в кабинет шефа и радостно запрыгала на месте. Фельдмаршал был один, так что мое ребячество более никто не увидел.
— Что?
— Я счастлива!
— С чего бы это? — прищурился он, откинувшись в своем королевском кресле.
— Макаренко работать будет над другим проектом!
— Вот видишь все для тебя. — Федор благодушно развел руками. — Раз без Миши, тогда и без Макаренко.
— Федор, спасибо! Все… по раскадровкам вопросов нет. Проблем тоже, остальное я улажу!
— Что все опять так просто?
— Да, так. Я пойду. — Уже взялась за дверную ручку, но остановилась, услышав его.
— Погоди. Что в твоих объятиях делал Шаген?
— Стоял.
— А белье Сташевой на твоем столе выходит — лежало? — рассмеялся он.
— Валялось. — Поправила я, оборачиваясь.
— А Шевченко — это…
— Мой бывший гражданский. Вопросы еще будут?
— Теперь это многое объясняет, — я лишь пожала плечами.
— Ну, раз объясняет — значит, от меня подробностей не потребуется.
— Шах все еще с нами?
— Мне отбоя никто не давал. — Честно ответила я.
— Я тебе отбоя тоже не дал бы.
Кивнула, соглашаясь. Почти вышла, почти закрыла дверь, торможу и, вспомнив все вышесказанное, возвращаюсь.
— Федор, не поняла… Откуда ты знаешь, что то белье принадлежало Сташевой?
— Видел, когда его мой зам покупал, а потом расхваливал. Что оно увеличивает не только глаза мужчин, но и расстояние между женскими ножками. — Улыбнулся он.
— А что?
Воспоминание о том, как Иришка смеялась, что ее любимый мужчина купил точь-в-точь такой же комплект белья, в котором она ему за неделю до того позировала, было в моей памяти свежо.
— У тебя отвратная память на женское белье.
— Я должен оправдываться?
— Не должен… — я прищурилась, — если ты…
— Она задавала вопросы уборщице, относительно возможной находки. — Фельдмаршал остановил мою гневную тираду в защиту Иришкиных чувств. — К тому же Анастасия и Степан в настоящий момент находятся в стадии…
— Разрыва окончательного и бесповоротного. — Завершила я.
— Все-таки это его презервативы лежали в твоем кабинете. — Он, увидев мое выражение лица, довольно улыбаясь, поинтересовался, — что?
— Нет, откуда эти познания я знать не хочу.
— Правильно делаешь. А теперь работать!
— Папочка, сегодня буду поздно. Ждите утром. — Прищелкнув каблуками, устремилась за дверь.
— Я те дам, утром! — прозвучало возмущенно уже из-за двери.
Он проснулся на рассвете задолго до того как звук телефона разорвет тишину тревожной трелью. В теле ощущалась легкость, в голове — пустота. Стресс после вчерашних переговоров и корпоратива, затянувшегося за полночь, удалось снять самым приятным образом. Напряжение отступило, от чего Роман поздравил себя с тем, что выбирая секретаршу не внял просьбам Гали. Легкое движение справа привлекло внимание мужчины.
Агата. Она лежала рядом, обняв подушку и прижавшись к ней щекой, мерно дышала. Платиновая блондинка, работающая на него чуть более полугода, сейчас походила на сытую львицу и менее всего напоминала отстраненную ледышку, застегнутую на все пуговки.
А расстегнуть их стоило раньше, — с сожалением подумал Шевченко.
С трудом вспомнилось сновидение, как после корпоратива он просил остаться длинноногую богиню, чтобы насладиться угаром хмельной ночи, как крепко сжимал ее в своих руках и, слыша стоны, расплывался в довольной улыбке. Сон оказался реальностью. Рядом лежала она и на ее руке и шее остались его багряные следы поцелуев. Перевернувшись на бок, Шевченко подпер голову кулаком и стянул с девушки простынь. Не смотря на слабый протест, сопр