За этой газетой устроили охоту мобилизованные полицейские всей Америки. Ее выхватывали из рук и сжигали, а читавших немедленно арестовывали. Но, несмотря на экстренные меры, множество экземпляров этой газеты оказались в карманах рабочих, их читали ночью, и этой ночью много тысяч одурманенных до сих пор голов, тех, кому вбивали дурман капиталистическая пресса, капиталистическое кино, капиталистические школы – много тысяч голов прояснились и уразумели, в чем дело. Много тысяч рабочих поняли ясно, что такое капиталистический строй, и поклялись отдать свои силы на освобождение от него. В эту ночь выросли силы сознательного пролетариата, и это было самым страшным ударом для капиталистов и их правительства.
В эту же ночь произошло следующее.
Вечерний выпуск Нью-Йорк Экспресса устами Гарри Стоуна сообщал интервью с генеральным прокурором С. Ш. С. А. мистером Вастоном. Мистер Вастон сообщил:
«Убийцы Хорлэя Старшего открыты. В эту ночь я разберусь в доставленных мне документах, открывающих целый ряд преступлений, и завтра оглашу имена! Я знаю, что это очень тяжело, но я – честный чиновник и исполню свой долг!»
Осторожный Гарри Стоун воздержался на этот раз от восхваления прокурора и сообщил обо всем очень сухо, без особых бульварных выкриков: тонкое чутье подсказывало королю репортажа, что здесь опасно становиться на чью-либо сторону и надо выждать, чтобы затем разразиться ураганом восхваления победителю в этой темной истории. Гарри Стоун недаром был лучшим репортером капиталистической прессы.
Газеты, в том числе социал-демократические, очень сдержанно передававшие интервью с прокурором С. Ш. С. А., вышли в девять часов вечера. А в десять часов вечера вышли экстренные бюллетени, сообщавшие об отставке генерального прокурора С. Ш. С. А. мистера Вастона и о замене его новым прокурором мистером Джоном Кальвином. Мистер Джон Кальвин уже проявил себя достаточно в деле о стачке рабочих на верфях на Гудзоне, результатом которого была ссылка на принудительные работы и заключение в тюрьмы около ста рабочих.
А в двенадцать часов ночи прежний прокурор мистер Вастон был убит неизвестно кем у себя в кабинете, и документы, над которыми он работал, были похищены.
Убийство не произвело особого впечатления, так как газеты печатали о нем на десятой странице петитом. На первой же странице лились дифирамбы Гарри Стоуна новому генеральному прокурору мистеру Кальвину.
«Сто процентов американской крови! Портрет мистера Кальвина в профиль! Портрет его покойной жены. Мистер Кальвин в автомобиле. Мистер Кальвин в рабочем кабинете! Мистер Кальвин играет в крокет! Мнение мистера Кальвина о деле Хорлэя! „Я открою настоящих убийц! „».
В десять часов утра газеты сообщили, что арестованная по недоразумению и нашедшаяся таинственным образом мисс Хорлэй освобождена по приказанию нового генерального прокурора и прибыла к себе во дворец. Газеты, захлебываясь, сообщали о новом умопомрачительном туалете, в котором мисс Хорлэй появится в опере.
И огромными, гигантскими буквами газеты сообщали:
«Виновники найдены! Арестовано десять человек! На электрический стул! На электрический стул! Мнение прокурора! Мнение Чарли Чаплина! Мнение Мэри Пикфорд!»
И так далее, в стиле Гарри Стоуна, который заработал в течение недели сто тысяч долларов и собирался купить себе виллу в окрестностях Сан-Франциско…
На заводе автомобилей «Хорлэй и Ко» широкоплечий человек по имени Джон сказал своему товарищу:
– Мы дали первый бой. И он увенчался успехом!
Его товарищ, более молодой и наивный, юноша лет двадцати, сказал:
– Но ведь ее освободили? Разве мы выиграли?
Глаза Джона, выражавшие огромную волю и не знающий преград ум, прищурились, когда он ответил:
– Да. Ее освободили. Именно это и важно. Десятки тысяч рабочих, до сих пор пребывающих в неведении, поняли, в чем дело. Эти несколько дней, эти опубликованные документы дали нам победу в несколько десятков тысяч человек: они теперь с нами. Следующие бои дадут нам новые тысячи соратников. И один из этих боев, мальчик, кончится окончательной победой, весь пролетариат поднимется, как один человек. Потому, что это должно быть! И это не за горами. Это – завтра истории. Понимаешь?
Он помолчал, пососал трубку и добавил:
– Паули, великого изобретателя; нашего товарища убили. Но формулы в наших руках. И у нас есть еще великий инженерный талант…
Он назвал шепотом:
– Хэллтон!
И опять, прищурившись, объяснил:
– Он будет здесь скоро. Он едет обратно из Европы вместе с Хорлэем, с Акулой. И с ним едет еще один товарищ, Кэлли, – железный ум, гибкость пантеры и беззаветная воля к победе. Понимаешь, парень?
Молодой кивнул головой.
Джон продолжил:
– Неудержимую волю к победе пролетариата мы соединим с последними изобретениями науки и техники. И мы победим во всем мире для новой справедливой жизни.
Он помолчал:
– За нами идете вы, молодые и сильные, и мы нашей волей и умом приложим все силы для того, чтобы вы победили. Это будет завтра, мальчик. А теперь пора идти, видишь, сюда идет инженер.
Они разошлись по своим цехам.
Приблизительно в то же время одиннадцать человек и среди них мистер Вуд, секретарь фирмы «Хорлэй», и мисс Хорлэй в одной из отдаленных вил, принадлежавших фирме «Хорлэй», вели оживленную беседу за обедом. Обед был сервирован царственно, но никто не прислуживал за столом: все слуги был удалены.
Мисс Хорлэй сказала, глядя светло-серыми глазами в лица гостей:
– Но где же эти формулы, эти формулы изобретателя Паули?
Младший Текстон, мануфактурщик, сказал с плохо сдержанным бешенством:
– Исчезли.
Мистер Вуд сказал:
– К. К. К. придется начать сначала. И употребить все силы для того, чтобы найти их. Сколько бы это ни стоило долларов или человеческих жизней.
Остальные подтвердили:
– Олл райт!
Мистер Текстон сказал:
– Когда мы уничтожили Паули и похитили формулы, мы были уверены…
Мисс Хорлэй прервала его:
– Вы плохо были уверены! Надо начать сначала. И затем…
С загоревшимся в глазах бешенством она сказала:
– Я дорого бы дала, чтобы найти того, в кожаной тужурке…
Мистер Вуд пристально взглянул на нее:
– Они ужасно обращались с вами?
Мисс Хорлэй топнула ногой в лакированной туфле.
– Я предлагала ему выйти за него замуж, предлагала миллионы и…
– И?.. – спросил мистер Вуд, съежившись.
– И это подействовало так же, как флирт вот с этой гранитной стеной.
Она стиснула в бешенстве зубы.
Мистер Вуд начал:
– Но я…
Бешенство мисс Хорлэй прорвалось:
– Вы… Вы мокрая курица, сэр! А тот был мужчина! Но он не для меня… Значит, надо его уничтожить!
Одиннадцать голосов проговорило:
– Уничтожить.
А в пятидесяти километрах от виллы в скромном рабочем домике человек в кожаной куртке и с глазами, выражавшими огромную силу воли и не знающий преград ум, опустил трубку радиотелефона, соединенного с микрофоном, пожал плечами и сказал с улыбкой, очень редко появлявшейся на его губах:
– Остервеневшая самка. Какая лестная аттестация для рабочего! А что касается до того, чтобы уничтожить…
Воля снова блеснула в его глазах.
– Это нелегко, господа капиталисты…
Он встал и сказал:
– Мэгги, дай мне поесть, я еще поеду на мотоцикле в город, есть дело.
И стройная, сильная Мэгги, накрывая стол скатертью, улыбаясь сверкающими зубами, сказала:
– Джон, не забудь купить для маленького в магазине игрушку. Ему хочется аэроплан.
Снова улыбка появилась на губах Джона:
– Ладно! Он успеет еще полетать на настоящих. Где он?
– Спит, – ответила Мэгги. – Суп будешь есть, Джон?
– Да, – сказал Джон.
Он поел, поцеловал жену, вскочил на мотоцикл и помчался по дороге по направлению к Нью-Йорку.
Глава 28. Кэлли резюмирует
Огромный трехпалубный «Металуржик» шел по направлению к Нью-Йорку под всеми парами. Несколько тысяч пассажиров третьего класса, в большинстве эмигрантов, ищущих счастья в Америке, несколько сот пассажиров второго класса, главным образом мелких дельцов, адвокатов, туристов, итальянских и австрийских эмигрантов, более состоятельных, чем те, которые были внизу, в трюме, и наконец, несколько десятков пассажиров первого класса – важных персон, занимавших каюты из трех комнат. Для них были специальные дансинги, танцевальные залы, спортивные площадки, специальное помещение для игры в гольф, рестораны, салоны для чтения, салоны для отдыха, салоны для писания писем, радиотелефонный концертный зал, газета, турецкие бани, кабинет для массажа и все, что может потребовать человек, уплативший за проезд через океан сумму, вполне достаточную для прокормления в течение двух лет многочисленной семьи. Этих пассажиров приветствовал капитан особо, почтительно приподнимая при встрече белую фуражку, этим пассажирам предоставлялось все, что могло превратить путешествие, деловую поездку, в веселый, комфортабельно обставленный пикник.
Каюта № 2-в на верхней палубе, состоявшая из трех по-царски роскошно обставленных комнат, была окружена особыми заботами администрации «Металуржик». Лакеи пробегали мимо нее на цыпочках, стараясь быть более бесшумными, чем привидения. Капитан отдал приказ:
– Все, что возможно, для каюты № 2-в!
Это означало, что находившиеся на пароходе, от капитана до последнего мальчишки-стюарда, отдавались в распоряжение пассажира каюты № 2-в.
В этой каюте ехал обратно в Америку всесильный мистер Хорлэй, Акула Хорлэй, возвращавшийся после своего путешествия в Европу.
Мистер Хорлэй заперся в своих трех комнатах и совершенно не показывался на палубах, в дансингах, в салонах и на площадке для гольфа. Мистер Хорлэй пребывал в состоянии хронического бешенства, доводившего его до истерических припадков. Около каюты мистера Хорлэя бессменно дежурили три сыщика, рядом ехал секретарь, готовый в любую минуту явиться на зов Акулы.