Достойных, честных, движимых добром.
Послал дабира, опытного в счете,
Умелого в счислительной работе.
Крестьянину сказал: «Твой труд хорош,
Сбирал колючки — золото пожнешь.
Дорогу людям покажи с охотой,
Владей от тех сокровищ частью сотой».
Крестьянин, Дилафрузом наречен,
Был крепок, и вынослив, и силен.
Ему коня вручил глава вселенной,
Сказал: «Помчись, как ветер дерзновенный».
Стал светом мирозданья Дилафруз,
Пришел — вступил с победою в союз.
Отряд повел он по лугам, полянам,
Там счета нет ни овцам, ни баранам,
Верблюды землю давят тяжело,
И десять караванов — их число.
Коров двенадцать тысяч было дойных
И столько же быков, хвалы достойных.
Коней, верблюдов, — их не ведал мир,—
По двадцать тысяч насчитал дабир.
Степное солнце в их пыли погасло,
В корчагах глиняных — коровье масло,
Сыров, иным неведомых местам,
Верблюжьих вьюков триста тысяч там.
В горах и долах — овцы и бараны,
А горы, долы были безымянны.
Бихруз, богатства эти сосчитав,
Послал письмо властителю держав:
Он господу вознес хвалу сначала,
Чтоб длань его победу ниспослала,
Затем царя восславил: никогда
Пусть не приблизится к нему беда!
И написал: «О царь со светлым ликом,
Даришь ты радость малым и великим!
Скажи, где доброты твоей предел?
Причиною не будь недобрых дел!
Все в меру хорошо, — нет лучших истин,
О шах, так будь же в меру бескорыстен!
Тот Фаршидвард, что жизнь влачил в глуши,
Неведомый ни для одной души,
Чьего не знали темного прозванья
Ни в битве, ни во время пированья,
Что жил, и крохи малой не даря,
Не признавал ни бога, ни царя,—
Тоскует, с виду нищий, неприметный,
Меж тем его сокровища — несметны.
Шах, доброта твоя — как бы порок:
Прости, я слово резкое изрек!
Богатства отбери — и на три года
Получишь новую статью дохода.
Для описи добра — со всех концов
Мы пригласили счетчиков, писцов.
Их сгорбила тяжелая работа,
Но до сих пор не кончили подсчета!
Еще скажу: сокровища лежат
В земле — и больше этого стократ!
Сижу, с богатств я не спускаю глаза,
Жду, повелитель, твоего приказа,
Да будет вечен дней твоих поток,
Покуда есть основа и уток!»
Велел гонцу спуститься с гор в долину,
Послание доставить властелину.
Бахрам, прочтя письмо, почуял боль,
Слова упали на сердце, как соль.
В глазах блеснули слезы цвета крови,
Нахмурились воинственные брови.
Позвал дабира, чтоб исполнить долг.
Потребовал перо, китайский шелк.
Сперва восславил бога мирозданья,
Владыку счастья, господина знанья,
Зиждителя престолов и венцов,
Властителя царей и мудрецов.
Писал он: «Если бы всегда ко благу
Стремился я, то раскусил бы скрягу.
Хотя богач — не вор и не злодей,
Хотя к беде он не привел людей,
Он оказался бессердечным, черствым,
Не представал пред господом с покорством.
Он жил, умножить прибыли спеша,
А между тем на убыль шла душа.
В юдоли сей овца не лучше волка,
Равно от них нет никакого толка.
В земле зарытых жемчугов не счесть,—
Нельзя одеться в них, нельзя их съесть!
А мы ни стад, ни пашен, ни жемчужин
Не отберем: нам бренный мир не нужен!
Ушли, — и мир без них суров и хмур,—
Царь Фаридун, Ирадж, и Салм, и Тур.
Кавуса нет, нет больше Кей-Кубада,
Нет и других, чью славу помнить надо.
Не ведал благородства мой отец,
Настал и притеснителю конец.
Из тех великих кто остался ныне?
Как можно спорить с господом в гордыне?
Ты раздели богатства меж людьми,
Себе и волоска ты не возьми.
Дай денег тем, чье тело неприкрыто,
Чье сердце долгой горестью разбито,
А также старцам деньги ты вручи:
Их, нищих, презирают богачи,
А также тем, что кое-что имели,
Потом проели и живут без цели,
А также тем, кто по уши в долгах,
Торгуют, но нуждаются в деньгах,
А также детям, чьи отцы — в могиле,
Ушли, но им богатств не накопили,
И женам без мужей, что в ремесле
Несведущи и чахнут на земле,
Ты раздари богатства людям хижин,
Ты озари несчастных, кто унижен.
Когда вернешься во дворец назад,
Ты не ищи в земле зарытый клад.
Чтоб не стонал от горя скряга старый,
Оставь ему зарытые динары.
Как прах, динары будет он беречь,—
Ему бы самому в могилу лечь!
Да милость небосвод к тебе проявит,
Да за добро народ тебя прославит».
К письму царя приложена печать,
И вестник в путь отправился опять.
После Бахрама Гура иранский престол занимают мало чем примечательные цари. Начинается пора ожесточенных войн с эфталитами.
В плену эфталитов провел свою молодость шах Кубад, правление которого ознаменовалось (в начале VI века) восстанием народа под водительством Маздака.
Маздак
Перевод С. Липкина
Был некий муж по имени Маздак,
Разумен, просвещен, исполнен благ.
Настойчивый, красноречивый, властный,
Сей муж Кубада поучал всечасно.
Он был руководителем царя,
Он был казнохранителем царя…
От засухи не стало в мире пищи,
Высокородный голодал и нищий.
На небе тучки не было нигде,
Забыл Иран о снеге и дожде.
Пришли вельможи во дворец Кубада:
Земля суха, а людям хлеба надо.
Сказал Маздак: «Вас может царь спасти,
К надежде он укажет вам пути».
А сам пришел к властителю державы
И молвил: «Государь великий, правый!
Найду ли я ответ своим словам,
Когда один вопрос тебе задам?»
Ответствовал Кубад: «Скажи мне слово,
Высокой чести послужи ты снова».
Сказал Маздак: «Ужаленный змеей,
Несчастный собирался в мир иной,
А некто был с противоядьем рядом,
Но не помог отравленному ядом.
Решай же: какова его вина?
Мала, ничтожна снадобья цена!»
Ответил так властитель государства:
«Убийца — тот, кто пожалел лекарство!
Пусть родичи его найдут и с ним
Придут на площадь: мы его казним».
Когда Маздак ответ царя услышал,
Он к людям, жаждущим спасенья, вышел,
Сказал им: «Я беседовал с царем,
Осведомлен владыка обо всем,
Ко мне придите завтра вы с зарею,—
Дорогу к справедливости открою».
Ушли, вернулись на заре назад,
В отчаянье сердца, умы кипят.
Маздак, вельмож увидев утром рано,
В покои поспешил царя Ирана
И молвил: «Прозорливый государь,
Могучий и счастливый государь!
Ответив мне, ты мне явил доверье,
Как будто отпер запертые двери.
Когда ты мне соизволенье дашь,
Скажу я слово, о вожатый наш!»
А царь: «Скажи, не ведая смущенья,
Царю твои полезны поученья».
Сказал Маздак: «О царь, живи вовек!
Допустим, что закован человек.
Без хлеба, в тяжких муках смерть он примет,
А некто в это время хлеб отнимет.
Как наказать того, кто отнял хлеб,
Кто не хотел, чтоб страждущий окреп,
А между тем, — ответь мне, царь верховный,—
Умен, богобоязнен был виновный?»
Сказал владыка: «Пусть его казнят:
Не убивал, но в смерти виноват».
Маздак, склонившись ниц, коснулся праха,
Стремительно покинул шаханшаха.
Голодным людям отдал он приказ:
«К амбарам отправляйтесь вы тотчас,