Но если боль мою не исцелишь,
Не допущу тебя к державной власти,
Я превращу твой светлый день в ненастье!»
А Сиявуш: «Не быть тому, чтоб в грязь
Я окунулся, страсти покорясь,
Чтоб я Кавуса обманул и предал,
Чтоб низости дорогу я изведал.
Жена царя, ты озаряешь всех,
Ты не должна такой содеять грех».
Царица с гневом поднялась, обруша
Проклятья, брань и злость на Снявуша.
Сказала: «Сердце пред тобой светло
Раскрыла я, а ты задумал зло».
Судаба обманывает Кавуса
Она разодрала ногтями щеки,
Разорвала одежды в час жестокий,
И до придворных донеслись мольбы,
И жалобы, и вопли Судабы.
Ушей царя достигли эти крики,
Оставил Кей-Кавус престол владыки,
Исполнен дум, покинул он престол,
На половину женскую прошел.
Сумятицу он во дворце увидел,
Кровь, слезы на ее лице увидел.
Не знал, он, омраченный, что грешна
Его каменносердая жена.
Царица волосы рвала, рыдая,
Вопила перед ним, полунагая:
«Твой сын пришел ко мне к исходу дня,
В своих объятьях крепко сжал меня,
Сказал. «Пылают плоть моя и разум,
Ужель мою любовь убьешь отказом?»
Он сбросил мой венец. О царь, гляди:
Одежду он сорвал с моей груди!»
Властитель погрузился в размышленья,
Желал узнать различные сужденья.
Он слуг своих, чьи преданны сердца
И ум высок, отправил из дворца.
Один сидел на троне властелина.
Потом позвал к себе жену и сына.
Спокойно, мудро начал говорить:
«Мой сын, ты должен тайну мне открыть.
Всю правду обнажи и покажи мне,
О том, что здесь случилось, расскажи мне».
Поведал Сиявуш о Судабе,
Всю правду изложил он о себе.
«Неправда! — вскрикнула царица гневно.—
Лишь я нужна ему, а не царевна!
«Мне, — он сказал, — не надобна казна,
Мне дочь твоя в супруги не нужна,
Лишь ты нужна мне, ты — моя отрада,
А без тебя мне ничего не надо!»
Я воспротивилась его любви,
И вот — он вырвал волосы мои».
Подумал царь: «Что предприму теперь я?
К речам обоих нет во мне доверья.
Не торопясь, мы к истине придем:
Непрочен ум, охваченный огнем».
Искал он средство, чтоб развеять муки,
Сперва обнюхал Сиявушу руки,
Обнюхал стан, и голову, и грудь,—
Ни в чем не мог он сына упрекнуть.
А Судаба благоухала пряным
Вином, душистым мускусом, шафраном.
Был сын от этих запахов далек,
И плоть его не охватил порок.
Кавус на Судабу взглянул с презреньем,
Душа его наполнилась мученьем.
Подумал он: «Поднять бы острый меч,
На мелкие куски ее рассечь!»
Увидел царь, что Сиявуш безгрешен.
И мудростью его он был утешен.
Судаба и чародейка прибегают к хитрости
Царица поняла, познав позор,
Что муж ее не любит с этих пор,
Но гнусного не оставляла дела,
Чтоб древо злобы вновь зазеленело.
В ее покоях женщина жила,
Полна обмана, колдовства и зла.
Она была беременна в то время,
Уже с трудом свое носила бремя.
Царица, с ней в союз вступив сперва,
Открылась ей, просила колдовства,
Дала ей за согласье много злата,
Сказала: «Тайну сохраняй ты свято.
Свари ты зелье, выкини скорей,
Но только тайны не открой моей.
Скажу царю: «Беременна была я,
От Ахримана — эта участь злая».
И, Сиявуша в том грехе виня,
Скажу царю: «Он соблазнил меня».
Ответила колдунья: «Я готова
Исполнить каждый твой приказ и слово».
Сварив, вкусила зелья в ту же ночь,
И семя Ахримана вышло прочь;
Но так как семя было колдовское,
То вышло не одно дитя, а двое.
Услышал государь и плач и стон,
Он задрожал, его покинул сон.
Спросил, — предстали слуги пред владыкой,
Поведали о горе луноликой.
От подозрений стал Кавус угрюм,
И долго он молчал, исполнен дум.
Так размышлял он: «Будет ли достойно,
Чтоб я отнесся к этому спокойно?»
Кавус расспрашивает о двойне
Затем решил он: «Пусть ко мне придет
Прославленный в науке звездочет».
Нашел в Иране, вызвал просвещенных,
Он усадил в своем дворце ученых.
Им рассказал властитель о войне
В Хамаваране, о своей жене,
Поведал им о выкинутых детях,
Просил не разглашать рассказов этих.
Пошли, прочли страницы звездных книг,
И были астролябии при них.
Семь дней мобеды, втайне от царицы,
Исследовали звездные таблицы.
Затем сказали: «Не ищи вина
В той чаше, что отравою полна.
Та двойня, — мы раскрыли вероломство,—
Не шаха, не жены его потомство».
Они сумели точно указать,
Кто близнецов злокозненная мать.
Поволокли охваченную страхом,
Обманщица склонилась перед шахом.
Добром поговорил владыка с ней,
Он посулил ей много светлых дней.
Но грешница ни в чем не сознавалась,
Помощницей царю не оказалась.
Тогда колдунью увели на двор,
Сулили ей тюрьму, кинжал, топор,
Но грешница твердила: «Я невинна,
Я правды не таю от господина».
Поведали царю ее слова.
То дело было тайной божества.
Велел властитель Судабе явиться.
Мобедам внемлет в трепете царица:
«Колдунья выкинула двух детей,
А произвел их Ахриман-злодей».
Сказала Судаба, силки сплетая:
«О царь! У двойни тайна есть другая.
Известно, что Рустам непобедим,
Что даже лев трепещет перед ним.
Боясь его, знаток науки звездной
То скажет, что Рустам прикажет грозный.[28]
Не плачешь ты, о дитятках скорбя,
А я осиротею без тебя»
От этих слов Кавус поник в печали.
Царь и царица вместе зарыдали.
Познав печаль, царицу отпустив,
Он пребывал угрюм и молчалив.
Владыке звездочет сказал: «Доколе
Терзаться будешь ты от скрытой боли?
Тебе любезен сын твой дорогой,
Но дорог и души твоей покой.
Возьмем другую сторону: царица
Заставила тебя в тоске томиться.
Мы правду одного из них найдем,
Подвергнув испытанию огнем!
Услышим небосвода приказанье:
Безгрешного минует наказанье».
Жену и сына вызвал царь к себе,
Сказал он Сиявушу, Судабе:
«Вы оба причинили мне мученье,
Узнаю лишь тогда успокоенье,
Когда огонь преступника найдет
И заклеймит его из рода в род».
Сказала Судаба: «Вот грех великий:
Я выкинула двух детей владыке.
Я эту правду повторю при всех.
Ужели есть на свете больший грех?
Ты сына испытай: в грехе виновен,
Не хочет он признаться, что греховен».
Владыка задал юноше вопрос:
«А ты какое слово мне принес?»
Сказал царевич, не потупя взгляда:
«Теперь я презираю муки ада.
Гора огня? И гору я пройду.
А не пройду — к позору я приду!»
Сиявуш проходит сквозь огонь
Двумя горами высились поленья.
Где числа мы найдем для их счисленья?
Проехал бы с трудом один седок:
Так был проход меж ними неширок.
Велел Кавус, властитель непоборный,
Чтобы дрова облили нефтью черной.
Зажгли такое пламя двести слуг,
Что полночь в полдень превратилась вдруг.
Царевич, возвышаясь надо всеми,
К владыке в золотом подъехал шлеме.
Он прискакал на вороном коне,
Пыль от его копыт взвилась к луне.
Улыбка на устах, бела одежда,
И разум ясен, и светла надежда.
Всего себя осыпал камфарой,
Как бы готовясь лечь в земле сырой.
Казалось, что вступает он, сверкая,
Не в пламя жгучее, а в кущи рая!
Почтительно к отцу подъехал он,
И спешился, и сотворил поклон.
Лицо Кавуса от стыда горело.
Сказал он слово мягко и несмело.
Ответил Сиявуш: «Не сожалей,