Связал застежки, подтянул подпругу,
Сел на коня, зажал копье в руке
И поскакал от рати вдалеке.
А враг, сразив газель стрелой искусной,
Развел костер, кебаб зажарил вкусный.
Так ел он, сидя с луком за плечом,
А рядом конь стоял перед ключом.
Коня Бижана он вдали заметил,
На грозный топот ржаньем он ответил.
Тут понял Палашан, что для войны
Примчался всадник вражьей стороны.
Бижану крикнул: «Эй, повремени ты,
Я — покоритель дивов знаменитый.
А ты-то кто? Ужель ты вступишь в бой,
Чтоб звезды зарыдали над тобой?»
«Бижан я, — произнес воитель смелый,—
А в час борьбы я — слон железнотелый.
Мой дед — Гударз, отец мой — витязь Гив,
Тебя сражу я, доблесть проявив.
Здесь, на горе, пред встречею военной,
Ты пожираешь падаль, как гиена,
Наелся дыма, крови и золы,—
Готов ли ты для пики и стрелы?»
Но тот в ответ не проронил ни слова,
А вскачь пустил он дива боевого.
Наездники пустили копья в ход,
Взметнувшись, пыль затмила небосвод,
Но в крошево те копья превратились,
И за мечи противники схватились.
Мечи сломались, новых не найдешь,
И, как листву, их охватила дрожь.
Два славных ратоборца приуныли,
А кони притомились, кони в мыле.
Не прекратили поединка львы,
Две подняли тяжелых булавы.
Бижан обрушил с булавой десницу.
Ударил Палашана в поясницу,
И был таков удар его руки,
Что у врага сломались позвонки.
С коня свалилось Палашана тело,
Скатился шлем, кольчуга зазвенела.
Как быстрый дым, сошел с коня Бижан,—
Был обезглавлен воин Палашан.
С его конем, кольчугой, головою
Бижан помчался горною тропою.
Был храбрый Гив тревогою объят:
«Любимый сын вернется ли назад?»
Он волновался на холме высоком:
«А вдруг Бижан погибнет ненароком?»
Но юный сын пришел, пришел живой,
С конем врага, с кольчугой, с головой!
Принес добычу, пред отцом поставил,—
Героя-сына Гив седой восславил.
Затем к Гударзу старому вдвоем
Они счастливым двинулись путем.
С конем, с кольчугой, одержав победу,
С той головой Бижан явился к деду.
Была Гударза радость велика:
Чуть не лишила жизни старика!
Сказал: «О славный внук, живи всегда ты,
Венец державы, храбрецов вожатый!
Да будет сердце у тебя светло,
Вовек тебя да не коснется зло!»
Иранцев застигает буран
Узнал Афрасиаб: земля Турана
Бурлит, подобно волнам океана,
Иранцы к Касеруду подошли,
И черный день настал для той земли.
Пирану повелитель молвил слово:
«Теперь открылись замыслы Хосрова.
Нам этот вызов следует принять,
Поднять знамена битвы, двинуть рать,
Иначе войско из Ирана хлынет,
Затмит луну и солнце опрокинет.
Ты собери полки, иди войной,
Не время заниматься болтовней».
Вдруг резкое дыхание бурана
Повеяло на воинов Ирана.
С вершин снега катились по тропам,
И губы стали примерзать к зубам.
Стал грозным и холодным мрак ущелий,
И ставки и шатры обледенели.
Снег за неделю белой пеленой
Простерся на поверхности земной.
Ни сна, ни пищи, страждут дух и тело,
И мягкая земля окаменела.
Бойцы страдали семь ужасных дней
И поедали боевых коней.
Бойцы и кони гибли в страшной муке,
У воинов окоченели руки.
Но солнцем озарился день восьмой,
Земное лоно залилось водой.
Собрал отряды полководец снова,
Повел о будущих сраженьях слово:
«На войско здесь низринулась напасть.
Края такие следует проклясть!
Калата, Сафид-куха, Касеруда
Не видеть бы вовек, — уйдем отсюда!»
Сказал Бахрам главе богатырей:
«Теперь не скрою от царя царей,
Что ты пошел, приказ его наруша,
Затеял битву с сыном Сиявуша.
Я говорил: «Уйди, не делай зла!
Смотри, как гибельны твои дела,
А сколько бед накликать можно сдуру:
Еще мы с буйвола не сняли шкуру!»
Ответил витязь Тус: «Азаргушасп
И тот славнее не был, чем Зарасп.
Кого мы, как Ривниза, возвеличим?
Кто б с ним сравнился мужеством, обличьем?
Царевич был убит не без вины:
Так в книге предначертано войны.
Здесь ворошить былое неуместно,—
Он был убит бесчестно или честно.
Когда-то Гиву были вручены
Подарки за сожжение стены.
Пришла пора поджечь заслон древесный
И осветить огнем простор небесный.
Избавимся, быть может, от невзгод,
Для воинства откроется проход».
Ответил Гив: «Не так трудна задача,
А потружусь, — где труд, там и удача».
С тоской внимал Бижан его словам:
«На это я согласия не дам.
Не следует беречься молодому,
А опоясаться на бой — седому.
Меня взрастил ты, не жалел труда,
Не обижал и словом никогда,
Не подобает, чтобы ты трудился,
А я в покое сладком находился».
«Поскольку, — молвил Гив ему, — я стар,
Мне надлежит устроить сей пожар,
Еще, сынок, я покрасуюсь малость,
Еще моя не ослабела старость.
Не бойся, что судьба меня сразит,—
Еще способен я спалить гранит!»
С трудом он к цели прискакал, усталый:
Был мир отягощен водою талой.
Древесный вал увидел богатырь,—
Простерся этот вал и ввысь и вширь.
Он лезвием копейным высек пламя —
И древо вспыхнуло под облаками.
Пылала три недели та гора,
Иранцам в лица веял жар костра.
Но вот костер погас и спали воды,
Открылся путь для войск и воеводы.
Бахрам берет в плен Кабуду
Воители, когда костер погас,
Достигли Гировгарда в добрый час.
Остановились после дней тяжелых,
Шатры разбили на холмах и в долах.
Затем отправились во все концы
Передовых отрядов храбрецы.
Был Гировгард стоянкою Тажава:
Сражал он львов, о нем гремела слава.
Там, где трава в горах вкусней, сочней,
Перегонял он табуны коней,
Услышав об иранском войске вести,
Укрыл он табуны в укромном месте
И вестника, достойного похвал,
Он к царскому табунщику послал.
Тот звался Кабуда, был верным стражем,
И скромность он соединял с бесстрашьем.
Сказал ему Тажав: «Когда кругом
Погаснет мир, ты в путь помчись тайком.
Узнай, число иранцев велико ли,
Кто из прославленных — на ратном поле.
На них во тьме ночной мы налетим,
Сражаясь, горы в бездны превратим».
Вот Кабуда, как некий див нечистый,
Приблизился к иранцам ночью мглистой.
В дозоре в эту ночь стоял Бахрам:
Его аркан внушил бы страх слонам!
Конь Кабуды на близком расстоянье
Заржал; Бахрам услышал это ржанье.
Смельчак, за тетиву повесив лук,
Погнал коня, врага ища вокруг.
Стрелу пустил, уста не размыкая,—
Лазутчика скрывала тьма ночная.
Но в Кабуду стрела впилась тогда,
И почернел от боли Кабуда.
Упав с коня, он попросил пощады.
Сказал Бахрам: «Кого же из засады
Ты вознамерился сразить стрелой?
Чей ты слуга? Всю правду мне открой!»
Взмолился тот: «Меня губить не надо,
Я все скажу, да будет мне пощада.
Меня Тажав отправил в стан врага,
Он — господин, а я при нем слуга.
Не надо убивать меня, воитель,
Я приведу тебя в его обитель».