И вмиг пропал, как будто не бывал.
Рустама это диво поразило.
Он понял: хитрость надобна, не сила,
Что это — оборотень Акван-див,
Что он и от копья уходит жив,
Что против дива надо исхитриться,
Мечом заветным Сама с ним сразиться.
«Слыхал я прежде, — размышлял Рустам,—
Что он онагром рыщет по степям».
В тот миг онагр опять вдали явился,
Рустам, как вихрь, в погоню устремился.
Склонившись на седельную луку,
Пустил стрелу в онагра на скаку.
Но только лук свой бронзовый он вскинул,
Онагр мгновенно, как виденье, сгинул.
Три дня, три ночи по его следам
Скакал в степи без отдыха Рустам.
Так изнемог могучий, что порою
Дремал в седле, поникши головою.
От жажды пересох его язык;
В степи он чистый отыскал родник
И спешился, и жажду утолил он.
Водою свежей Рахша напоил он,
От сбруи бранной облегчил его,
Не сняв с себя оружья своего.
Коня тугую распустил подпругу,
Потник намокший расстелил по лугу.
Седло под изголовье подмостил,
Лег отдыхать, коня пастись пустил.
И, утомлен трудом перенесенным,
Почил, окован обаяньем сонным.
Увидев, — спит могучий Тахамтан,—
Как ветер подлетел к нему Акван.
Подрыл вокруг лужок и к небу прямо
На глыбе земляной понес Рустама.
Рустам проснулся, поглядел кругом;
Душа тревогой омрачилась в нем.
Он в высоте летит, за тучей белой.
Сказал Акван: «Эй, муж слоновотелый!
Желание мне последнее скажи:
Куда тебя мне сбросить, укажи.
Куда б ни сбросил — на гору иль в воду
Весть не подашь ты своему народу!»
Рустам его слова уразумел
И понял: див им злобный овладел.
И сам себе сказал Рустам могучий:
«Меня занес он высоко за тучи…
Коль сбросить на горы меня решит,
Он кости мне и тело сокрушит.
Пусть лучше в море им я брошен буду,
Авось не дамся я морскому чуду.
Но если молвлю: «В море брось меня»,—
То не видать мне больше света дня.
На кручи гор меня он сбросит живо:
Наоборот все делать — свойство дива».
Сказал Рустам: «Отшельник в Чине жил;
Он тайну мне великую открыл:
Суруш не пустит в рай небесный души
Погибших в море — далеко от суши.
Удел утопленников: пребывать
В печали вечной, рая не видать.
Сбрось на горы меня, где серны скачут,
Пусть львы и барсы там меня оплачут».
Злорадно див заржал, захохотал;
Как буря, к морю мужа он помчал.
Взревел он: «Кину я тебя в пучину,
От неба и земли навек отрину!»
И, жертвой рыбам темной глубины,
Он бросил мужа в хлябь морской волны.
Вот погрузился вглубь Рустам, и всплыл
И острый меч мгновенно обнажил.
К нему акулы стаей устремились,
Но пред мечом Рустама отступились.
Плыл, выгребал он левою рукой,
Акулам угрожал рукой другой.
Таков Рустам, таким всегда бывал он,
Медлительности в бедах не являл он.
Коль не страшна отважному борьба,
Его не опрокинет и судьба.
Но все ж времен круговорот сокрытый
То сладкий плод несет, то ядовитый.
Рустам могучий, мужеством велик,
Плыл, плыл и суши наконец достиг.
Вознес молитву божьей благостыне,
Что сберегла его в морской пучине.
Кафтан тигровый снял и расстелил,
В ручье омылся, жажду утолил.
Когда убор свой бранный просушил он,
Опять кольчугой плечи облачил он.
Достиг он вскоре родника того,
Откуда див во сне унес его.
Вот сбруя Рахша, но коня не видно,—
Рустаму горько стало и обидно.
Седло он хмуро на плечи взвалил,
По следу Рахша целый день бродил.
Он шел, броней и сбруей отягченный,
И вот пришел на некий луг зеленый.
Бегут ручьи, вокруг шумят леса,
Слышны фазанов, горлиц голоса.
Афрасиаба кони там гуляли,
Табунщики в лесной прохладе спали.
А Рахш за кобылицами, как див,
Гоняется и ржет, здоров и жив.
Рустам блистающим взмахнул арканом
И шею Рахша захлестнул арканом,
Отер попоной, оседлал, взнуздал,
Йездану благодарностью воздал.
На Рахша прянул, полный прежних сил он,
На меч заветный руку положил он.
Сбил всех коней в один табун большой,
Погнал, добыче радуясь душой.
Табунщик, слыша ржанье и смятенье,
Проснулся, оглянулся в изумленье.
И разбудил, он всадников своих,
Крича: «Разбой!» — послал в погоню их.
Они, схватив оружье, в седла сели,
Сердца их нетерпением кипели
Взглянуть, кто дерзкий на табун напал,
Коней у них из-под носа угнал.
И полетели, словно гончих свора,
Мол, спустим шкуру со спины у вора!
Рустам, увидев их из-за плеча,
Блеснул в глаза им молнией меча.
Он зарычал им: «Я — Рустам, сын Заля.
Беда вам, что меня вы не узнали!»
Мечом он половину их побил,
А прочих ужас в бегство обратил.
Как ветер, нетерпеньем окрыленный,
Афрасиаб скакал на луг отгонный,
Где косяки отборных скакунов
Паслись весной у чистых родников.
Афрасиаб — с двухтысячною свитой —
Приехал в этот дол, лесами скрытый,
Приехал он с певцами и вином
Попировать, забывши обо всем.
Глядит он: ни души в долине свежей
Где стражи табунов? И кони где же?
Вдруг с поля крик ужасный долетел,
И страх сердцами храбрых овладел.
Табунщик прискакал, пред шахом пал он,
В слезах о небывалом рассказал он:
«Рустам один напал, табун угнал,
Побил мечом нас и в степи пропал».
Поднялся говор средь мужей Турана:
«Как дерзок стал он, славный сын Дастана!
Какие с нами шутки шутит он!
Пойдем! Убьем! Возьмем его в полон!
Иль мы ничтожны, жалки и презренны,
Что не боится нас Рустам надменный?!
Спешить нам нужно — табуны отбить,
Не то вовек позора не избыть!»
И царь с дружиной, с четырьмя слонами
Пошел за угнанными табунами.
Рустам увидел их средь пыльной мглы
На расстоянье пущенной стрелы.
Погоне он навстречу устремился,
Осыпал стрелами, за меч схватился.
Когда убил он шестьдесят мужей,
Меч кинул, палицей взмахнул своей.
Лишь треск пошел от шишаков булатных.
Не стало многим тут путей обратных.
Афрасиаб, увидя сей ypон,
Вспять обратился, тяжко огорчен.
Бежал, забыв о мести и о славе,
Слонов Рустаму и шатер оставя.
За ним — остатки войска. А Рустам
Грозой весенней гнался по пятам.
Спасли, как вихри унесли их кони…
А сам Рустам вернулся из погони.
Добычу он навьючил на слонов,
Погнал их сзади шахских табунов.
Он двигался в степи неторопливо
И вдруг опять увидел Акван-дива.
Див молвил: «Видно, боем ты не сыт?
Не поглотил тебя пучинный кит?
Душа твоя в волнах не охладела?»
Услышал речь его слоновотелый.
Метнул он свой аркан волосяной —
И шею дива захлестнул петлей.
Поверг он сердце дива в смертный холод,
И палицей тяжелой, словно молот,
Аквана грянул он по голове
И мозг его разбрызгал по траве.
Рустам, схватив убитого за гриву,
Отсек главу воинственному диву;
И восхвалил дарующего свет,
Кто держит жребий ратей и побед.
Но хуже дива злой, кто полн изъяна,
Неблагодарен милости Йездана,
Кто света человечности лишен;