Умрет в цепях, не выйдет из потемок?
Железом скован с головы до ног,
Бижан в цепях тяжелых изнемог,
В его оковы гвозди крепко вбиты,
Лохмотья кровью жаркою покрыты.
Из-за него забыла я о сне,
Я плачу, скоро слез не хватит мне».
Рустама испугала речь такая,
Царевну грубо он прогнал, ругая:
«Прочь от меня ступай, да побыстрей,
Не знаю никаких богатырей,
До Гива и Гударза нет мне дела,
А болтовня твоя мне надоела!»
Взглянула с укоризною тогда,
Заплакала от горя и стыда,
Сказала: «Я пришла с душой больною,
Зачем ты грубо говоришь со мною?
Не хочешь отвечать? Так не гони!
В тоске и горе провожу я дни.
Кто в жалости отказывает нищим?
Ужель в Иране мы таких отыщем?»
Сказал Рустам: «Эй, Ахримана дочь,
Эй, женщина, ступай из лавки прочь!
Я грубо говорю с тобой недаром,
Ты мне мешаешь, занят я базаром.
Твой день уныл, суров ли, — не мешай,
Иди, моей торговле не мешай!
Я даже и не думал там селиться,
Где Кей-Хосрова гордая столица.
Мне эта неизвестна сторона
И Гива и Гударза имена».
Велел Рустам помочь несчастной нищей,
И слуги перед ней предстали с пищей.
Затем остался с ней наедине,
Сказал: «Свою печаль поведай мне.
Зачем ты спрашиваешь об Иране?
О шахе? О бойцах? О поле брани?»
А Манижа: «Купец, не будь жесток!
Поймешь ли горя моего исток?
От пленника сейчас я удалилась,
К тебе пришла, с надеждою на милость,
Спросить о том, что замышляет шах,
О Гиве, о Гударзе, о бойцах.
Но ты меня, как стражник, встретил криком.
Иль ты забыл о господе великом?
Я — Манижа, Афрасиаба дочь.
Еще не видели ни день, ни ночь,
Ни люди моего нагого тела,
А ныне в нищенстве я пожелтела,
Лепешек я прошу из ячменя…
За что же бог так покарал меня?
Скажи, чей на земле печальней жребий?
Услышит ли меня господь на небе?
Бижан — в темнице, он лежит на дне,
Забыл о блеске звезд, о светлом дне.
Закованы в железо ноги, руки,
С ничтожной жизнью жаждет он разлуки.
Вот почему тоска в меня впилась,
Вот почему я слезы лью из глаз.
Когда вернешься, — может быть, в Иране
Гударза встретишь ты — главу собраний,
Иль к шаху во дворец войдешь, и там
Тебе предстанут Гив или Рустам,—
Так передай им, что Бижан — в неволе,
Что он умрет, пускай не медлят боле,
Что смерть к нему все ближе с каждым днем,
Что камень есть над ним, а цепь — на нем».
Сказал Рустам: «Царевна, ты прекрасна,
Не проливай же слез любви напрасно.
Зачем к отцу ты с просьбой не пошлешь
Великодушных родичей, вельмож?
Быть может, дочери своей в угоду,
Смягчится, пленнику вернет свободу?
Боюсь, обижен будет твой отец,
Не то бы одарил тебя купец».
Он поваров призвал в свое жилище,—
Да принесут побольше всякой пищи.
Велел он птицу подогреть чуть-чуть
И в мягкую лепешку завернуть.
Как дух, что внемлет властному заклятью,
Он быстро спрятал там кольцо с печатью.
Сказал: «Ступай ты к пленнику с едой:
Ты стала для беспомощных звездой».
Бижан узнает о прибытии Рустама
Пришла к темнице, где томился пленный.
За пазухой — платок с едой отменной.
Вот опустила сквозь нору платок
Тому, чей жребий жалок и жесток.
Был изумлен Бижан печальнолицый.
Воззвал к царевне из своей темницы:
«Любовь моя, откуда ты пришла?
О, где такие блюда ты нашла?
Я стал причиной твоего недуга,
О любящая, нежная подруга!»
А Манижа: «К нам прибыл караван,
Пришел купец, чья родина — Иран,
Привез в Туран товары для продажи,
Его богатства не опишешь даже,
На нем печать ума, добра, трудов,
Он жемчугом торгует всех родов,
Он блещет сердцем, разумом, нарядом,
Он свой базар с дворцом устроил рядом.
Сей праведник мне дал платок с едой,
Сказал: «Во имя благости святой
Ты накорми страдальца молодого,
Поест, — вернись ко мне за пищей снова».
Бижан лепешку развернул, и вдруг
Как бы светлее сделалось вокруг.
Он руку протянул к вареной птице,—
Кольцо с печатью вспыхнуло в темнице.
Улыбка засияла на лице:
«Рустам», — прочел Бижан на том кольце.
Казались буквы тонкими, как волос,
От счастья сердце чуть не раскололось:
То дерево надежды расцвело,
То ключ от радости блеснул светло!
Раздался смех, он был могуч и громок,
Дошел он до царевны из потемок.
Уж не рехнулся ли Бижан в уме?
Как может узник хохотать в тюрьме?
Решила Манижа: «На дне колодца
Лишь тот, кто разума лишен, смеется».
Спросила удивленно: «Что за смех?
Тебе смеяться грех, — спроси у всех!
Как можешь хохотать в колодце этом?
Иль ночь ты спутал с днем и мрак со светом?
Открой мне тайну: иль увидел ты
Судьбы счастливой светлые черты?»
Бижан ответил: «Будет перемена!
Надежда есть, что вырвусь я из плена!
И если дашь мне верности обет,
Чтоб жертвою не стал я новых бед,
Я расскажу об этом человеке,
Но только клятвы не нарушь вовеки,
Известно всем, что женщины язык
Узды не знает и болтать привык».
С обидою воскликнула царевна:
«За что судьба меня карает гневно?
Зачем в печали жизнь моя прошла,
Не ведая страданиям числа?
Я всем пожертвовала для Бижана,
А он не верит мне, боясь обмана!
Отец, друзья и вся моя родня
С презреньем отвернулись от меня.
Я золотом, дворцом, венцом владела,—
На разграбленье отдала всецело.
Я на тебя надеялась, любя,—
Надежду потеряла на тебя.
Да видит бог, что мерой правды мерит:
Возлюбленный возлюбленной не верит!»
Сказал Бижан: «Права ты, Манижа.
Ты потеряла все, любви служа.
Нет, не должна печалиться подруга!
Услышь меня, страдалица-подруга!
В тюрьме я разума утратил свет,—
Поможет мне разумный твой совет.
Сей благодетель, продавец жемчужин,
Который с добротой и лаской дружен,
Пришел в Туран из-за моей беды:
В делах торговых нет ему нужды.
Быть может, бог узрел мою обиду —
И на простор земли я скоро выйду.
Тебя, когда свободу мне вернет,
Избавит он от ласковых забот.
К нему пойди ты с речью сокровенной:
«О богатырь, о друг царей вселенной!
Помочь страдальцу в силах ты один.
Скажи, не ты ли Рахша господин?»
Как ветер понеслась, покинув яму,
Слова Бижана принесла Рустаму.
Узнав, что, жизнью друга дорожа,
О помощи взывает Манижа,
Что ей, своей возлюбленной прекрасной,
Доверил тайну пленник тот несчастный,
Рустам сказал: «Красавица, живи,
К любимому всегда полна любви.
Из-за него ты вынесла немало,
Из-за него такой печальной стала.
Скажи ему: «Так пожелал творец,—
Владелец Рахша прибыл наконец.
Он много приложил трудов, стараний
В Забуле, и в Иране, и в Туране».
Но тайну лишь Бижану ты открой
И будь настороже ночной порой.
Днем собери дрова, а ночью темной,
Царевна, разведи костер огромный».
Его ответ отраду ей принес,
И сразу высохли глаза от слез.
Она отправилась на то нагорье,
Где пленник пребывал во тьме и в горе.