Шах-наме — страница 80 из 117

Там за ноги двух сыновей Арджаспа

Повесил царь — в отмщенье за Лухраспа.

Туранскую рассеянную рать

Велел он догонять и избивать.

Богатырей уничтоженью предал,

Туран огню и разоренью предал.

Всех, кто могли оружие носить,

Велел он беспощадно истребить.

Сказал бы ты: гроза прошла, сверкая,

Дождь огневой на землю изливая.

И сел в шатре, событья обозрев,

За чашей, средь князей, иранский лев.

И написать велел писцу посланье

Гуштаспу о великом том деянье.

Рустам и Исфандиар

Перевод В. Державина

Восхваление Исфандиаром своего рода

Умолк Рустам. Исфандиар поднялся

И, как апрель прекрасный, рассмеялся.

От тех речей Рустамовых огнем

Он запылал. Вскипело сердце в нем.

Сказал: «О битвах и трудах Рустама

Внимал я жалобам в словах Рустама,

Теперь послушай о моих делах,

Как я надменных растоптал во прах.

Все помнят, как во имя веры правой[47]

Меч на Арджаспа поднял я со славой.

Я тонущего в сквернах ниспроверг,

Владычество неверных ниспроверг.

Я сын царя природного Гуштаспа,

И внук я благородного Лухраспа.

Авранди-шах — Лухраспа был отец,

Прославлен в мире был его венец.

Авранди-шах рожден был Кей-Пашином,

А Кей-Пашин был Кей-Кубада сыном,

Чей выше звезд стоял великий трон,

Кто был так щедро небом одарен.

И так до Фаридуна мы дойдем,—

Он древа Кеев древним был стволом.

Мой дед по матери, кейсар великий —

Румийских стран и западных владыка.

Тот царь кейсар от Салма род ведет,—

Могучий это, справедливый род.

А Салм был Фаридуна ветвь и плод,

А Фаридун — Ирана был оплот.

Ты у царей — отцов моих счастливых,

Вождей великих и благочестивых —

Был верным уважаемым слугой,—

Тем не хочу гордиться пред тобой!

Царями трон тебе дарован твой,

Хоть ты царям и зло творил порой.

Вниманье моему яви рассказу,

А ложь скажу — прерви рассказ мой сразу!

С тех пор как дед возвел отца на трон,

Я был бронею браней облачен:

Я воевал с врагами правой веры,

Побил неверных без числа и меры.

Когда ж меня Гуразм оклеветал[48]

И в Гумбадане узником я стал,

Вернулись орды из туранских далей,

Несчастного Лухраспа растерзали.

Тогда Гуштасп — смятеньем обуян —

Послал Джамаспа в крепость Гумбадап.

Когда Джамасп меня в цепях увидел,

Не слезы — кровь в моих глазах увидел,—

С собой привел он в башню кузнецов,

Чтоб отпереть замки моих оков.

Страх овладел послом и кузнецами,

Когда я встал и загремел цепями.

Сломал ошейник, на глазах толпы

Порвал оковы, повалил столпы.

На скакуна вскочил я вороного

И поскакал царю на помощь снова.

И от меня бежал, покинув стан,

Арджасп, туранский лев и пахлаван.

Облекшись панцирем железнобронным,

Погнался я за тигром разъяренным.

Мир не забудет подвигов моих;

Я дивов истребил и львов степных.

Взял Руиндиж и на стенах крутых

Настиг врагов и уничтожил их.

Чьи столь великий труд свершали руки?

А что там вынес я! Такие муки

Не испытал онагр, голодным львом

В пустыне раздираемый живьем!

Акула стольких мук не выносила

В тот час, как крюк смертельный проглотила!

Был медностенный замок на скале,

Тонувший в облаках, в небесной мгле.

Шли Фаридун и Тур туда с войсками.

Но неприступен был за облаками

Оплот язычников на кручах скал.

А я пришел — их ужас обуял!

Я взял тот грозный замок на вершине,

Разбил кумиры в капище твердыни.

На жертвенниках мной огонь зажжен,

Что был Зардуштом с неба принесен.

Нигде теперь врагов Ирана нет!

Ни войск, ни шаха у Турана нет!

Вернулся я, прославленный в боях,

В Иран, где правит величавый шах.

Но, вижу, затянулись речи наши.

Вина ты жаждешь — так подымем чаши!»

Восхваление Рустамом своего могущества

«Деянья наши, — вымолвил Рустам,—

Бессмертным станут памятником нам.

Будь благосклонен и послушай слово

Бывалого богатыря седого!

Когда б я не пошел в Мазандеран

С мечом, с копьем тяжелым, как таран,

Где в кандалах томился Кей-Кавус

И с ним слепые Гив, Гударз и Тус,—

Кто б положил конец их тяжкой муке?

Кто б на Диви-сафида поднял руки?[49]

Где б Кей-Кавус спасение обрел?

Кто б шахский воротил ему престол?

Был мною шах освобожден великий,

Поставлен на иранский трон владыкой!

Главы врагов я отрывал от тел.

Не саван их тела — а прах одел.

Мне друг в боях был Рахш огненноярый,

А старый меч мой щедр был на удары.

Когда ж Кавус пошел в Хамаваран

И вновь подставил шею под аркан —

Собрал тогда я воинство в Иране,

Богатырей повел на поле брани.

Царя врагов я выбил из седла,

Сразил его, как божия стрела.

Вновь из темницы вывел я Кавуса,

Оковы снял с Гударза, Гива, Туса.

Афрасиаб, пока я вел войну,

Ударил на Иранскую страну,

Привел войска, подобно грозным тучам.

И вновь я полетел на бой с могучим.

Когда скакал я под ночною тьмой,

Не грезились мне отдых и покой.

Афрасиаб, мое увидя знамя,

Вдали сверкающее, словно пламя,

Услышав ржанье моего коня,—

Все бросил, спасся бегством от меня.

Но если б Кей-Кавуса я не спас —

И Сиявуша не было б у вас,

И Кей-Хосрова слава б не сияла!

А от него берете вы начало.

Эй, шах! Вот я большую прожил жизнь,—

На разум мой, на опыт положись.

Порукой — честь! Тебя я властелином

Поставлю над Ираном и над Чином.

Когда ж сковать меня ты вздумал, шах,

Корысти не найдешь ты в тех цепях.

Как я примчусь на бой, как взвею прах —

Меж небом и землей посею страх!

Был я великим, счет терял победам,

Когда Лухрасп был никому не ведом.

Имел я эти земли, этот дом,

Когда Гуштасп был в Руме кузнецом.

Что ж ты кичишься предо мной венцом,

Гуштасповым престолом и кольцом?

Был молод, поседел я чередом,

Но я не ведал о стыде таком:

«Иди! Свяжи Рустама!» — кто так скажет?

Мне сам творец вселенной рук не свяжет!

Вот в оправданьях унижаюсь я.

Речей довольно! Щит мой — честь моя!»

И рассмеялся Руинтан могучий,

Встал, плечи распрямил и стан могучий.

«Эй, муж слоноподобный! — молвил царь —

Все это о тебе слыхал я встарь!

Как львиное бедро — твоя десница,

А шея — мне драконьей крепче мнится».

Так говоря, он руку старцу жал

И разговор с улыбкой продолжал.

Так руку жал, что сок кровавый на пол

Из-под ногтей Рустамовых закапал.

Рустам не дрогнул, руку сжал в ответ

Исфандиару и сказал в ответ:

«Блажен Гуштасп и славой властелина,

И тем, что породил такого сына!

Четырежды блажен могучий род,

Чьей ветви цвет вовек не отцветет!»

Так говоря, кивал он белой бровью,

Сжимая руку шаха. Черной кровью

Рука у Руинтана налилась,

Но тот не дрогнул и сказал, смеясь:

«Эй, лев! Сегодня пить со мною будешь!

А завтра утром о пирах забудешь!

Как завтра утром стану в стремена,