Тебя я подлым назову и низким.
Тут за меня обидится Рустам —
И в гневе поспешит, не медля, к нам.
А на его дороге — по лугам —
Ты вырой несколько глубоких ям.
Для тигров ямы роются такие;
Ты в ямах утверди мечи стальные.
Ставь к лезвию почаще лезвиё,
Так, чтоб торчало кверху острие.
Пять ям — добро! А десять — лучше будет!
Тогда-то край наш тяготы избудет.
Рыть ямы людям верным поручай.
И ветру тайны той не сообщай.
Ветвями сверху ямы те прикрой ты.
В глубокой тайне это все устрой ты».
Внял царь совету злобного глупца.
Созвал людей на пир в саду дворца.
Кабульские мужи все были званы,
Уселись по чинам за дастарханы.
Насытились. Под звуки струн потом
Взялись за чаши с царственным вином.
Тут громко, по дурной своей натуре,
Сказал Шагад, надменно брови хмуря:
«Как я унижен тем, что тут сижу!..
Я всех мужей у вас превосхожу!
Отец мой — Заль! Мой брат — Рустам великий!
Вы все — мои рабы, я вам — владыка!»
Разгневался, вскричал кабульский шах:
«Хвастун презренный! Ложь в твоих словах!
Ты не от корня Сама и Нейрама!
И ты — не брат, не родственник Рустама!
Седой Дастан не помнит о тебе,
И Тахамтан не помнит о тебе!
Ты был у них слугою — самым низким…
Тебя в их доме не считают близким!»
От слов его разгневался Шагад;
Стремительно он вышел из палат,
В Забул помчался с верными мужами,
В пути проклятья изрыгал устами.
Коварен, подл, хоть возрастом — юнец,
В слезах вошел он к Залю во дворец.
Увидев сына — стан его и плечи,—
Премудрый Заль обрадовался встрече.
Он расспросил Шагада, обласкал,
Утешил — и к Рустаму отослал.
Рустам был рад. Он видит: брат прекрасен,
Могуч, разумен, духом тверд и ясен.
Сказал он: «Истинны уста молвы:
Все внуки Сама — пахлаваны-львы!
Как тесть твой — шах кабульский поживает?
Он честью ли Рустама вспоминает?»
Рустаму скорбно отвечал Шагад:
«Не говори о тесте, милый брат!
Он добр ко мне и ласков был доныне,
Был щедр со мной и полон благостыни.
Но винопийцей он позорным стал,
От пьянства дерзким он и вздорным стал.
Свой подлый нрав внезапно вдруг явил он,—
Меня пред всем Кабулом оскорбил он.
Кричал: «Доколе буду дань платить,
Перед Систаном голову клонить?
Что мне Рустам? Я знать его не знаю.
Я сам ни в чем ему не уступаю».
А мне сказал, что Залю я не сын.
А если сын, то — стыд его седин.
Так он кричал, при всех меня позоря.
Уехал бледный я, в слезах от горя».
Рассказу внял, разгневался Рустам.
«Добро! — сказал. — За все ему воздам!
И ты не думай о кабульском шахе.
Его венец валяться будет в прахе.
За эти дерзкие слова его
От плеч отскочит голова его.
Застонет скоро шахский дом Кабула.
Тебя поставлю я царем Кабула!»
Дней семь он брата у себя держал,
С собою рядом на пирах сажал.
Тем временем в поход сбираться стал
Мужей, покрытых славою, созвал он.
Он снарядил воинственную рать,
Чтобы Кабул мятежный покарать.
Как завершились хлопоты с войсками,
Первоначальный гнев утих в Рустаме.
И тут сказал Рустаму льстец Шагад:
«Не помышляй о битве, милый брат!
Мы на воде твое напишем имя,—
В Кабуле ужас овладеет ими.
Такой охватит их великий страх,
Что все перед тобой падут во прах.
Я думаю, что неразумный шах
Раскаялся теперь в своих словах!
Гонцов с дарами, думаю, пришлет он,
Назад меня с поклоном призовет он».
Рустам ответил: «Это верный путь.
Зачем войска мне за собой тянуть?
Тут сотни всадников моих довольно,
Меня да Завары — двоих довольно».
Кабульский шах роет ямы на охотничьем угодьеРустам и Завара падают в яму
Встал шах кабульский — дивово отродье,
Поехал на охотничьи угодья.
С собой он землекопов сотни взял,
Копать большие ямы приказал.
В работе землекопы яры были;
Луга, угодья ямами изрыли.
А вырыв ямы, укрепили в них
Мечей и копий множество стальных.
И сверху так искусно их прикрыли,
Что ямы вовсе незаметны были.
Когда Рустам в поход сбираться стал,
Шагад в Кабул гонца тайком послал.
«Идет без войск Рустам! Без промедленья
Встречай его, в слезах моли прощенья».
Навстречу выехал кабульский шах,
С коварством в сердце, с лестью на устах.
И, встав на рубеже Кабулистана,
Сошел с коня, увидев Тахамтана.
Снял с головы тюрбан индийский свой,
Склонился обнаженной головой.
Снял сапоги и, босиком ступая,
Шел униженный, стоны исторгая.
Пал ниц, слезами землю оросил
И долго он простить его просил:
«Пьян был твой раб — достойный лишь презренья!
Погублен я безумьем опьяненья…
Прости, могучий, милость мне яви!
Мой дух твоим величьем обнови!»
Посыпав темя прахом, он на милость
Надеялся. А в сердце месть таилась.
И, по великодушью своему,
Рустам смягчился и простил ему.
Велел ему покрыть тюрбаном темя,
Обуться, ехать рядом, стремя в стремя.
Пред городом Кабулом им предстал
Зеленый дол. Он душу услаждал.
Леса росли, ручьев шумели волны,
Луга и чащи были дичью полны.
Они на отдых стали в тех местах,
Устроить пир велел кабульский шах.
Воссели на высокие сиденья,
Потребовали музыки и пенья,
И за вином сказал Рустаму шах:
«Онагров много на моих лугах.
Они непуганными табунами
Пасутся невдали между холмами.
Газелям, сернам, ланям — нет числа,
Не настигала их ничья стрела.
Лишь для тебя — Рустама-исполина —
Мной береглась та вольная долина».
От слов его Рустам повеселел,
Ловитвы он привольной захотел.
Охота — вот была его отрада,
За все невзгоды прежние награда.
Обычай мира древнего таков:
Мы в море тайн не видим берегов.
Тигр в камышах, огромный кит в пучине
И лев могучий — властелин пустыни,
И муравей, и мошка — все должны
Уйти в свой срок, — пред смертью все равны.
Встал Тахамтан, коня седлать велел он,
Орлов и кречетов пускать велел он.
На Рахша сел, из тула лук изъял,
Помчался. Вслед за ним Шагад скакал.
Муж Завара с Рустамом ехал вместе,
Сопутствуем богатырями чести.
Рассыпался в долине их отряд,
Не ведая, что ямы им грозят.
Рустам и Завара скакали рядом,
Не мысля, что задумано Шагадом.
Вдруг запах свежевырытой земли
Разумный Рахш почуял издали.
Как мяч, в комок он сжался — прянул прямо
И вскок перелетел над первой ямой.
Тут новой ямы запах услыхал,
Дрожа, храпя и роя землю, стал.
И разуму глаза судьба закрыла,
Рустаму сердце гневом распалила.
Он плетью гибкою своей взмахнул,
По шее Рахша верного хлестнул.
И Рахш у края ямы оказался;
Он от когтей судьбы спастись пытался.
И в яму две передние ноги
Сорвались. Не боев — коварств беги!
Мечи на дне, рогатины торчали.
Тут мужество и сила не спасали.
И Рахш всем брюхом напоролся там,
И бедрами и грудью — муж Рустам.
Страдал он тяжко. Но, собрав все силы,
Привстал и глянул из своей могилы.