– Замечательно, – бормотал профессор, вывалив из чемодана кучу галстуков. Раскидывая их в разные стороны, он долго искал стиль ретро и, по-моему, забыл о том, что я ему сказал.
Постояв немного за его спиной и не дождавшись никаких вопросов, я вышел из кабинета. В конце концов, профессор нормально отреагировал на мою новость. Эта новость не обеспокоила его титанический ум, поскольку, наняв меня телохранителем, он переложил проблему своей безопасности на меня. Это мне нужна Яна Ненаглядкина, а не ему; я буду с ней работать; я буду анализировать новые факты, которые станут мне известны, и думать, как сделать пребывание профессора в Испании безопасным. А профессор будет думать о проблемах современной коммуникации и роли литературы в деле усиления взаимопонимания между народами. Кесарю – кесарево.
Бабушка Кюлли отвела мне место для ночлега в уютной мансардной комнате с косым окном на парк. Но я попросил разрешения лечь на раскладушке в огромной и холодной гостиной с тремя большими окнами, из которых был виден весь патио, а также нижняя входная дверь.
Спал я чутко. Несколько раз за ночь вставал и подолгу смотрел в окна, за которыми раскачивались на ветру ветви деревьев и мокрые листья зеркально отражали призрачный свет фонарей.
Глава 13ЗОНА СПЛОШНОЙ ТУРБУЛЕНТНОСТИ
На следующий день я сполна прочувствовал, что значит быть телохранителем. С самого утра профессор потребовал, чтобы я неотлучно находился рядом с ним и сопровождал повсюду, куда бы он ни поехал. Причем эти требования были выдвинуты в неожиданно ультимативной форме, хотя я даже намеком не выказал, что представляю свои обязанности как-то иначе. Правда, он уступил мне, когда попытался вызвать такси по телефону, а я настоял на том, чтобы поймать машину где-нибудь подальше от дома.
Казалось бы, что здесь особенного – неотлучно находиться с профессором рядом, кататься с ним по городу на машине. Но если бы я просто катался! Нервы мои были натянуты, как корабельные швартовы, взгляд безостановочно выискивал убийц среди пешеходов, водителей машин, продавцов, торгующих на лотках. Даже представитель ГАИ, ненароком посмотревший на нас, показался мне подозрительным. Уже через час у меня стали слезиться глаза от напряжения, а спина, несмотря на прохладный день, вспотела так, что на рубашке проступило темное пятно. К тому же профессор оказался на редкость непослушным клиентом. Не обращая внимания на мои предостережения, он лихо выскакивал из машины и торопливо направлялся к дверям учреждения с таким видом, словно был запаян в бронированную капсулу. Мне приходилось догонять его и снова и снова напоминать об осторожности.
– Вы понимаете, что я не всесилен и не смогу поймать пулю на лету? – сердито бубнил я ему на ухо, когда профессор вдруг без предупреждения ринулся в самую гущу рыночного многолюдья – ему вдруг приспичило купить сувенирную матрешку, внутрь которой можно было бы вставить бутылку водки.
– По-моему, ты сгущаешь краски, – добродушно улыбнулся профессор и похлопал меня по плечу.
– Если вы в этом уверены, – жестко заметил я, – то, может быть, вы обойдетесь без меня?
– Ладно, ладно, – примирительно ответил профессор. – Я не буду торопиться… Но ты сам посуди: мы уже полдня мотаемся по городу, а со мной еще ничего не случилось.
На такой аргумент мне нечем было возразить.
В постоянном ожидании коварного выстрела я пребывал до тех пор, пока мы не приехали в аэропорт. В зале регистрации было полно милиции, и я немного успокоил себя тем доводом, что здесь киллер не решится осуществить свой гнусный замысел.
Заняв свободный столик, мы с профессором принялись заполнять декларации. Мне было проще, так как во всех графах, где надо было указать ввозимые предметы, я ставил прочерк. Как я уже говорил, кроме запасного комплекта нательного белья и бритвы у меня ничего с собой не было. Разумеется, если не принимать во внимание пистолет Макарова и изготовленный специально для него отражатель, который гениальный инженер Сергей подвез прямо в аэропорт. Он позвонил мне на мобильный и назначил встречу в мужской уборной. Разумеется, профессор не отпустил меня одного и пошел со мной. Я давил в себе идиотский смех и стыд, делая попытки незаметно зайти в кабинку, где меня ждал инженер. К счастью, все удалось.
Пока профессор, шевеля губами, мысленно пересчитывал валюту, которая была у него с собой, я внимательно осматривал зал, надеясь увидеть Яну. Очень много проблем отпало бы сразу, если бы мне удалось ее найти и разговорить. Может быть, пропала бы необходимость везти с собой пистолет. А может быть, моя поездка в Испанию утратила бы смысл. Все зависело от того, что поведала бы нам Яна… Ожидание раскрытия этой тайны становилось мучительным. Если бы профессор позволил мне ненадолго отлучиться, я бы трижды обежал зал, поднялся бы на второй этаж, проверил бы стойки регистрации и наверняка нашел бы девушку. Но увы! Договор есть договор.
Мы благополучно прошли таможенный и паспортный контроль. Мой «дипломат» с носками, трусами и «Макаровым» так же, без задержки, уехал по движущейся ленте с другими чемоданами на погрузку. Профессор возжелал зайти в «Дьюти фри» за бутылочкой английского джина. Я плелся за ним, как пограничная овчарка, и крутил во все стороны головой, еще не теряя надежды увидеть Яну.
– Ты что-то хочешь купить? – спросил профессор, читая надпись на этикетке «Гордона».
– Я хочу встретить Яну, – ответил я.
– Яну?
Он опять произнес имя девушки бездумно, чисто машинально, дублируя меня, как эхо, и мне стало ясно, что он опять забыл, кто это такая и что от этого человека, может быть, зависит его жизнь… Как я ни старался, нигде не мог увидеть худенькую девушку с впалыми щеками и тонкими губами. Лишь бы с ней ничего не случилось! – мысленно молил я и тотчас успокаивал себя: с ней мужчина, у мужчины джип… И вообще, место «три А» находится в салоне бизнес-класса, а пассажиры этого класса проходят на посадку через VIP-зал и к самолету подъезжают на индивидуальном авто. Встречусь с ней в самолете. У нас будет достаточно времени, чтобы обо всем переговорить и все обсудить.
Погрузившись в поиски Яны, я вдруг обратил внимание на то, что испытываю не только и даже не столько желание выпытать у нее тайну, как просто увидеть ее. Увидеть при нормальном освещении, без белой косынки, не в больничном халате, а в цивильной одежде. Еще мне хотелось подержать ее за руку, чтобы еще раз убедиться, что она теплая. Я не совсем понимал движения своей души, но в ней зарождалось теплое любопытство к Яне как к девушке, пережившей тяжелую драму, побывавшей на грани смерти, но благополучно вернувшейся к жизни.
– Я волнуюсь за тебя, – сказал профессор, когда мы заняли свои места в середине салона экономического класса. – Ты можешь свернуть себе шею.
Он был прав. Я напоминал себе карлика, сидящего в кинозале за спинами рослых зрителей: и влево наклонялся, и вправо, и привставал, пытаясь увидеть самую интересную сцену. А самое интересное происходило далеко впереди, за шторками, отделяющими салон бизнес-класса, где должна была находиться Яна.
– Вы позволите мне отлучиться на несколько минут? – спросил я у профессора.
– Я бы позволил, – ответил профессор, раскрывая рекламный буклет авиационной компании. – Да стюардесса не разрешит.
Верно, по проходу уже шли девушки в униформе, оснащенные отполированными улыбками, и ласковыми голосами настоятельно рекомендовали пассажирам занять свои места и пристегнуть привязные ремни. Я застонал от нетерпения, но подчинился, нервно клацнул застежкой и закрыл глаза.
Мы взлетели. Вынужденное безделье угнетало меня. Моя деятельная и нетерпеливая натура не выносила провалов и пауз. Не дождавшись, когда самолет доберется до своего эшелона и пассажирам разрешат бродить по салону, я выдрал из блокнота листочек и стал писать на нем: «Яна! То, что ты говорила мне в отношении профессора…»
Моя рука замерла. Нет, не то я пишу: «Ты говорила мне». Кому «мне»? Она ведь не знает моего имени!
Я скомкал бумажку и начал писать заново.
«Яна, все, что ты хотела сказать профессору…» Опять не то! Почему с этой серьезной просьбой к Яне обращаюсь я, случайный человек, которого она, скорее всего, уже забыла?
Я снова смял записку. Профессор искоса поглядывал на меня и, кажется, посмеивался.
– Вот что, – сказал я ему. – Возьмите ручку и пишите сами, своим почерком.
Я положил ему на колено блокнот.
– А что писать?
Профессор заставлял меня отрабатывать гонорар на полную катушку. Я стал диктовать ему, как если бы он был моим учеником, причем учеником младших классов, еще не вполне освоившим эпистолярный стиль:
– «Я нахожусь в этом же самолете, где и ты, место „27 Е“. Если у тебя есть, что сказать мне, подойди сразу же, как сможешь. Профессор Лембит Веллс».
– Все правильно? – спросил профессор, протягивая записку мне.
Я кивнул, сложил записку вчетверо и нажал кнопку вызова стюардессы.
– Передайте эту записку пассажирке, которая сидит на месте «три А», – попросил я стюардессу, подошедшую ко мне.
Стюардесса кивнула, пообещала сделать это немедленно, хотя моя просьба ее удивила. Профессор снова углубился в изучение рекламы, а я стал ждать, когда к нам подойдет Яна. Мне нетрудно было представить, что должна испытать девушка: и безграничное удивление, и страх за жизнь профессора, и негодование на его безрассудную смелость. Видимо, нам троим, дабы не соблазнять чужие уши, будет удобнее встать в середине салона, у гардероба… Я украдкой взглянул на профессора. Железные нервы у человека! Или же полное, исчерпывающее доверие ко мне. Казалось, что его совсем не интересует, что сейчас нам скажет Яна, и все его внимание было сосредоточено на винной карте; можно было подумать, что профессор отнесся к моему тактическому ходу как к некой игре, к несерьезному занятию, и только его воспитанность не позволила ему откровенно надсмехаться надо мной.