– Давай вернёмся к нашей теме.
– Разумеется. Не хотел уводить вас в сторону.
Я вынул из кармана наполовину опустевшую пачку сигарет, достал одну и подкурил. Второй рукой я придвинул к себе пепельницу.
– Дурная привычка. Серьёзность разговора заставляет вас закурить, или же это помещение так влияет? – спросил робот, – Когда я приходил сюда видеться с людьми, у которых были проблемы, требующие моей помощи, многие курили во время нашей беседы.
– Я бы и тебе предложил, но, наверное, ты откажешься.
– Да, верно, я не курю. У меня другая дурная привычка – я люблю дышать выхлопными газами.
– Что? – только и спросил я, вначале пропустив фразу мимо ушей, а через мгновение был сбит с толку возможностью робота дышать в принципе.
– Шутка. Так что вы хотели сказать? Насчёт нашего дела?
С этим роботом было определённо что-то не так. Ранее я сталкивался с ними в судах, когда удавалось зацепиться за малейшую работу. И спорить с ними в судах тоже было делом нелёгким. Но личных неформальных бесед с роботами у меня ещё не было. Триал словно пытался вывести меня из себя.
– О нашей линии поведения, – продолжил я, обыденным голосом, – я думаю, ты согласишься, что доказывать твою невиновность в том, в чём тебя обвиняют – это глупо.
– Глупо, – согласился Триал, – а какой у вас уровень IQ?
– Сто тридцать пять. Твоя вина – на лицо, и суд это понимает. Единственное, если бы вины не было – это наличие в тебе системной ошибки, но её, насколько мне известно, не обнаружили.
– Мне повезло.
– Если удача способна улыбаться роботам – то да. Если бы была ошибка, процесс вёлся бы без твоего участия, и программа роботов была бы свёрнута без каких-либо препятствий в силу её несостоятельности. Но ошибки нет. Потому нам нужно выходить из концепции «да, этот робот виновен». Но только фактически, если брать требование закона. Мы будем доказывать, что твои виновные действия были оправданы. Польза, которую ты принес, значительно превышала нанесённый тобою вред.
– Отличная идея.
– Теперь мне нужно знать, почему ты так поступил.
– Тогда подумайте над этим.
– Расскажи мне.
– Мистер Томпсон, для того чтобы выиграть процесс, чтобы убедительно отстаивать мою линию, вам недостаточно просто услышать мой пересказ. Вы должны прийти к нему сами. Почувствуйте себя мной в той ситуации, вызовете в себе внутреннее желание поступить не иначе, чем поступил я. Представьте, смоделируйте в своём сознании. Пробудите в себе уверенность, что тот поступок был верен. И докажите свою правоту суду. И тогда вам не нужно будет понимать меня и мои мотивы – мои мотивы станут вашими, а их понять вам будет намного легче.
– Да что с тобой такое? У меня нет времени на это словоблудие. Раскрой мне свои логические цепочки, какие были твои мысли, когда ты сдал своего клиента, – я вспылил и подскочил со стула, – я хочу помочь тебе, я твой защитник в суде и представитель твоих интересов, ты это понимаешь?
– Ну что ж, – Триал убрал руки со стола и слегка отодвинулся назад, совсем по-человечески, – с таким подходом к делу мне следует уже начинать готовиться к утилизации. Позовите, пожалуйста, священника, я исповедуюсь Робо-Богу перед отключением моей операционной системы.
Приоткрылась дверь и внутрь заглянул полицейский. Я жестом показал, что всё в порядке.
– Значит, ты хочешь утилизации?
– Разумеется, нет. Единственное, чего я желаю – дальше приносить пользу обществу. А для этого вам нужно продумать нашу аргументацию для завтрашнего суда. Не волнуйтесь, я во всём буду вас поддерживать, и не оплошаю. Я не хочу мешать вам исполнять свою работу.
Я осознал, что разговор зашёл в тупик. Мне нужно было немного подумать.
– Тогда я выйду за кофе, а когда вернусь, нам предстоит провести долгое время за работой.
– Я никуда не тороплюсь.
Когда я выходил, он спросил мне вслед:
– А теперь вы испытываете ко мне неприязнь, мистер Томпсон?
Заместитель Главы Ассоциации был под стать мистеру Шерману – такой же неприятный, скользкий и слащавый с теми, кто стоял выше его. Имя – Дэв Куман. Он всей душей желал занять кресло Главы, но здраво оценивал ситуацию, и понимал, что случится это лишь в случае отставки мистера Шермана. С таким пониманием он уже жил девять лет – Совет Правосудия назначал Главу и Заместителя одновременно.
Когда я вечером сидел в своём кабинете в здании Ассоциации и работал за компьютером над завтрашним делом, он зашёл ко мне.
– Привет, Томас, есть минутка?
– Здравствуй, Дэв. Разве что минутка, завтра у меня заседание, да ты, должно быть, и сам знаешь.
– Конечно, знаю.
– Все знают, сегодня мне несколько раз звонили журналисты, пытались взять интервью. Один даже ждал меня у входа в Ассоциацию, когда я приехал под вечер. Прождал весь день, пока я в полицейском управлении работал со своим клиентом, вот это терпение.
– Да уж. Дело вызывает резонанс, это точно. Я по этому поводу и зашёл. Чудная ситуация. Помнишь времена, когда мы были элитой общества? В баре достаточно было дать свою визитку самой красивой девице, и та тут же раздвигала ноги. Весь мир тогда лежал у наших ног. А потом он разбился вдребезги для нас. И сейчас мы лишь собираем мелкие осколки.
– К чему ты клонишь?
– Томас, – Дэв поддался вперёд, упёрся руками о мой стол и наклонился, заговорив быстро-быстро, понизив голос, – у тебя сейчас есть возможность всё исправить! Тебе выпал шанс вернуть вещи на свои места! Это очень сложное дело, и чтобы его выиграть, нужно приложить титанических усилий. Побереги себя для будущих дел, которые станут сыпаться на нас, как только программу роботов отменят! Позволь им это сделать!
– Ты правда считаешь, что если программу отменят, а лоббисты роботов не станут больше поддерживать Шермана, ты займёшь его место? – спросил я прямо, скептически подняв левую бровь.
– Место здесь ни при чем! – глаза Дэва резко налились кровью, – я хочу вновь быть одним из лучших! Среди людей, а не роботов.
«И я хочу, Дэв, поверь, очень хочу. Различия между нами только в том, что мне такой шанс представился. Тебе – нет» – подумал я, а вслух ответил:
– Так кто же тебе мешает? Знаешь, чем лучшие отличаются от остальных? Они никогда умышленно не проигрывают. Я доведу дело до победы.
– Томас, как ты можешь? – ноздри Дэва гневно расширились, – ты предаёшь нас всех: своих коллег и друзей! Мы ненавидим роботов, они наши враги! Как ты можешь их поддерживать? В твоих руках возможность всё изменить, а ты ею не пользуешься!
– Да вот как раз я и собираюсь ею воспользоваться.
– И чего ты добьёшься? Ты будешь как экспонат в музее – тебя будут фотографировать, говорить о тебе, недолго. Не более. И всё. В судах будут роботы. Ты будешь безработным в скором будущем. А отмени роботов – и от дел не будет свободного времени. Вот там и покажешь, что ты лучший. Не здесь, Томас.
– Если ты уйдешь сейчас, Дэв, наш разговор останется только между нами и о нём никто не узнает.
– Смотри, не пожалей о своём решении! – Дэв вышел, хлопнув за собой дверью.
Я мог его понять. Он руководствовался своими личными мотивами. Я поступал так же. Это дело – было моим первым шансом за всё время вернуть себе авторитет. Стать первым среди людей-адвокатов. Второй подобный шанс такого размаха мне не подвернётся никогда. Я должен был сделать всё, чтобы выиграть.
Я продолжил работу, а потом у меня родилась идея.
Ещё позднее, когда все люди уже лежали в своих постелях, отдыхая после тяжелого рабочего дня, я встретился с шефом полиции, своим другом Джеймсом Филмором. Когда я подъезжал на своей машине, к обусловленному месту, он уже ждал меня, опёршись о капот своего джипа, поставив ногу на бампер.
– Тебе я вижу, не спится, – ухмыльнулся Джеймс, – и другим не даёшь.
– Зачем тратить время на сон, если можно использовать его с большей пользой.
Мы стояли у обочины шоссе. Изредка мимо проезжали машины, освещая нас светом фар.
– Расскажи мне о Тиме Кенвуде, – моя просьба была не совсем законной, для такой информации существовала пресс-служба полиции, но там, где есть дружба – граница между дозволенным и запрещённым становилась очень тонкой и прозрачной, и её можно было пододвигать в нужную вам сторону.
– Ну и создал нам проблем этот робот. Конечно, спасибо ему большое, мы задержали этого ненормального. Представь себе, Томас, это действительно он. Серийный маньяк… Я думаю это ты уже узнал из пресс-отчёта. Но мы оказались в дурной ситуации – пока не можем посадить Тима, не можем начать суд по его многочисленным убийствам, потому что правосудие остановлено. Мы нашли все доказательства его виновности. Ранее он никогда не оставлял следов, а тут – при обыске его дома мы нашли фотографии. Представь себе, он всегда делал три снимка – первый, пока человек живой, до нападения. Всегда фотографировал скрытно, до того, как вступить в контакт с жертвой. Второй снимок – на каждом из них женщины и девушки сфотографированы обнажёнными, все в синяках и царапинах, плачущие, кричащие, страдающие. Третий снимок – после убийства. Безголовые трупы. Он эти фотографии коллекционировал. В этой коллекции был и один снимок – той студентки, в ночном клубе он запечатлел её до того, как подошёл знакомиться. Он собирался сделать очередное плановое убийство, но тогда ему помешали, и он попытался представить всё в таком свете, словно и не нападал на неё. Это дело и попало в суд, на котором его сдал робот. Но по этому делу полиция тогда не стала обыскивать его дом – всё выглядело как обычная мелкая ссора в ночном клубе между пьяной и подкатившим к ней кавалером. Но после суда и записи… Мы обыскали дом. Кроме снимков мы нашли шкатулку, в которой лежало по одной вещи каждой убитой. Он забирал их и коллекционировал. Этот псих – один из самых опасных маньяков страны за последние годы. И теперь мы не можем ничего с ним сделать. Ни посадить, ни не дай Бог отпустить. Если засадим, то защитники прав человека нас штурмом возьмут – обвинён незаконно, все процедуры нарушены, требования законов не учтены, законного суда по его преступлениям не было, а человека лишили права на защиту и устроили самосуд. А с другой стороны нас преследует остальная часть общества, которая требует немедленной расправы над убийцей, или чтобы мы посадили его в тюрьму, не дожидаясь суда. Как это так – он убил двадцать одного человека, а мы не можем его посадить. Некоторые люди боятся, что мы его отпустим. Но самое неприятное – с нами связываются родственники и друзья погибших. Ох, что они говорят и как тяжело им объяснять, что мы пока ничего не можем сделать с Кенвудом. Он псих, которому и смертной казни мало. Когда на протяжении этих четырех лет мы находили тела, они все были обезглавлены. Мы не смогли найти ни одной головы. Этот ублюдок не признается, что же он с ними делал, куда дел и зачем, самое главное. Я же могу понять всех этих родственников, которые нам звонят… Но что я могу сделать? Ты знаешь, что завтра у здания суда планируется митинг?