Лохрасп «все о Хосрове-царе говорил, вниманье лишь внукам Кавуса дарил. Гоштасп удручен, слезы горькие льет, к себе на совет приближенных зовет и так говорит им: … „Как видно, мне горькой судьбы не избыть… Мне сердце Лохрасп ранит сотней обид! Он к сыну не благоволит своему, лишь племя Кавусово мило ему. ОДИН Я УМЧУСЬ! НЕ УЗНАЮТ КУДА, ВЛАДЫКА МЕНЯ НЕ ВОРОТИТ ТОГДА“.
[Бегство Гоштаспа в Рум]
… Порою ночной, в венце… и в мантии, затканной сплошь серебром, динаров и царских алмазов с собой взяв вдоволь, ЦАРЕВИЧ, ГОНИМЫЙ СУДЬБОЙ, В РУМ ДВИНУЛСЯ. ЦАРСТВО ОСТАЛОСЬ ОТЦУ, МЫТАРСТВА ДОСТАЛИСЬ ЕМУ, БЕГЛЕЦУ! УСЛЫШАВ, ЧТО СКРЫЛСЯ БЕССЛЕДНО ГОШТАСП, УТРАТИЛ ПОКОЙ, ОМРАЧИЛСЯ ЛОХРАСП. Старейших, мудрейших мужей он зовет и речь об исчезнувшем сыне ведет. Сказал он: „Венчанные головы в прах повергнет Гоштасп, равный тигру в боях. ТАКОЮ УГРОЗОЙ НЕЛЬЗЯ ПРЕНЕБРЕЧЬ. КАК БЫТЬ, КАК СЕБЯ ОТ БЕДЫ УБЕРЕЧЬ?“…
Царь множество знатных мужей разослал, царевича долго по свету искал, но поиски не приносили удач, гонец за гонцом возвращается вскачь. Печаль, покаянье — Лохраспа удел, скитанья, страданья — Гоштаспа удел», с. 15–16.
Перед нами встают хорошо знакомые (по романовским источникам) события эпохи Бориса Годунова. Бегство царевича Дмитрия, якобы Самозванца, страх Бориса Годунова, попытки отыскать беглеца.
Здесь важно отметить, что, в отличие от (во многом фальшивой) романовской версии, иранский Эпос абсолютно четко утверждает, что беглый царевич Гоштасп (Дмитрий) никаким самозванцем не был. Он — настоящий царевич, сын царя Лохраспа. Это прекрасно согласуется с нашими результатами, согласно которым, Дмитрий «Самозванец» был настоящим сыном Ивана «Грозного». Тем самым, мы в очередной раз ловим романовских редакторов за руку. Сделанные ими искажения истины теперь наглядно всплывают при сопоставлении с другими, независимыми, источниками. В данном случае, с персидскими.
Почему Литва и Польша названы здесь «Рум»? Вероятно, потому, что все эти территории в XVI — начале XVII века пока еще входили в Великую Империю, которая на страницах некоторых источников именовалась «Римской». Названия РУМ и РИМ явно связаны друг с другом. Более того, как мы увидим далее, воевода и сенатор Юрий Мнишек, отразившийся на страницах Шахнаме как «Румский кейсар» (то есть румский кесарь, царь), владел королевскими имениями в Червонной Руси. А Русь именовали Римом (Румом). Поэтому и страну, куда бежал царевич, некоторые хронисты назвали Румом = Римом.
Далее в Шахнаме мы видим раздел под названием «Прибытие Гоштаспа в Рум». Сказано следующее. Гоштасп скачет до берега моря, где находит сборщика пошлин по имени Хишуй, известного своей доблестью и прозорливостью. У Хишуя есть судно, которым Гоштасп хочет воспользоваться для переправы через море. Царевич скрывает свое подлинное имя и представляется Хишую как «дебир», то есть мудрец, стяжавший славу в Иране и объездивший мир в стремлении к знаниям. И далее: «„Коль дашь мне до Рума на судне твоем добраться, — вовек не забуду о том!“
Ответ был: „Нет, ты сотворен для венца, для яростных сеч и доспехов бойца. НЕ ДУМАЙ, ЧТО ТАЙНУ СУМЕЕШЬ ТЫ СКРЫТЬ, безданно-беспошлинно к Руму поплыть. Дар нужен мне, правда нужна, а не ложь, ведь ты на дебира совсем не похож“.
Царевич в ответ на Хишуеву речь сказал: „БОЛЬШЕ ТАЙНУ НЕ СТАНУ БЕРЕЧЬ. Проси все, что хочешь…“
Динарами щедро его наделил. Тут парус Хишуй поспешил натянуть и по морю держит с царевичем путь. Румийскую путник увидел страну… Град стольный кейсаров, могучих владык. Лишь только царевич в тот город попал, РАБОТУ ИСКАТЬ И ПРИСТАНИЩЕ СТАЛ. Уж роздал и прожил он все, что имел, и в горе оплакал свой тяжкий удел. Устав от скитаний, тоской обуян, идет во дворец, где кейсара диван (администрация, совет — Авт.). И так говорит он, склонясь пред главой: „Дебир я, в Иране воспетый молвой, ПРИШЕЛ Я УСЛУГИ СВОИ ПРЕДЛОЖИТЬ, ХОЧУ ТВОИМ РЬЯНЫМ ПОМОЩНИКОМ БЫТЬ“.
Взглянули писцы на того чужака и переглянулись: такая рука пергамент касаньем испепелит, и сталь под рукою заплачет навзрыд! …
„Дебиров у нас, — отвечают ему, — избыток, нам нового брать ни к чему“.
Бледнея, отказу внимает Гоштасп, и царский диван покидает Гоштасп», с. 16–18.
Так начинаются длительные скитания царевича Гоштаспа по Румскому царству. Мы видим здесь хорошее соответствие с романовской версией скитаний Григория Отрепьева = Дмитрия «Самозванца». Судите сами.
Во-первых, в обеих версиях громко звучит тема «тайны имени» или «тайны происхождения». По Фирдоуси, на первых порах, царевич Гоштасп скрывает свое подлинное имя и происхождение. Аналогично, Григорий Отрепьев во время скитаний по провинциальным монастырям, а потом, при бегстве в Литву и Польшу, сначала скрывает — кто он такой. В разных ситуациях он называет себя то Отрепьевым, то царевичем Дмитрием. При этом вокруг этой личности (по крайней мере, в романовской версии) вскоре накапливается целый ворох легенд и противоречивых слухов. Практически то же самое мы сейчас увидим и в Шахнаме, при описании скитаний царевича Гоштаспа по Руму.
Во-вторых, прибывая в Рум, Гоштасп откровенно заявляет, что он «готов рьяно служить» румским властям. Тот же самый сюжет звучит и в русско-ордынской истории «Самозванца». В романовском изложении, он становится рьяным прислужником польской и литовской знати; вся его деятельность от начала до конца будет направлена на свержение законной власти на Руси и ее захват.
Вернемся к «древне»-персидскому рассказу о скитаниях царевича Гоштаспа (Дмитрия = Григория). Фирдоуси продолжает:
«Стеная, дав волю горючим слезам, к кейсаровым держит он путь табунам. А главный табунщик — достойный Нестар… Хвалу воздавая, склонился пред ним Гоштасп, затаенной тревогой томим. Приветливым взглядом Нестар наградил пришельца… спросил его: „Кто ты? Мне правду скажи. Ты с виду, как царского рода мужи“.
„О, славный! — Гоштаспа ответ был таков, — Мое ремесло — объезжать скакунов. В подмогу возьми, я тебе пригожусь“…
„Увы, чужестранец! — он слышит в ответ, — друзей у тебя здесь и родичей нет… Могу ль незнакомцу доверить коней?“
Уходит Гоштасп, на душе тяжело, раскаянье сердце ему обожгло», с. 18.
Итак, вновь повторяется та же тема: царственный отпрыск старательно скрывает свое истинное происхождение, выдавая себя за простого человека. Дескать, я не царского рода, а всего лишь табунщик…
То же самое мы хорошо знаем из романовской истории Григория Отрепьева. Мол, он тоже долго скрывал свое царское происхождение, прикидываясь простым монахом. И лишь потом открыл тайну, объявил себя царевичем Дмитрием, сыном «Грозного». Здесь мы видим прекрасное соответствие между романовской и «древне»-персидской версиями.
Фирдоуси продолжает рассказ о скитаниях царевича: «В тоске сожалений, терзающих грудь, к царевым погонщикам держит он путь… В Гоштаспа вглядевшись, погонщик почет, какой подобает, ему воздает. Ковры расстилает, сажает его, и лучшей едой угощает его.
„О муж благородный, — такие слова услышал погонщиков царских глава, — дозволь мне вести караваны, за труд и мзды не прошу я, лишь корм и приют“.
„О доблестный муж! — был ответ пришельцу, — Занятье такое тебе не к лицу. Ты нашей едва ль подчинишься судьбе, к престолу кейсара припасть бы тебе“…
Гоштасп… ушел, в отчаянье к городу снова побрел. Подавленный бременем тяжких забот, к базару кузнечному путник идет, там видит Бураба… своим ремеслом он отлично владел… Воскликнул ремесленник: „Муж из мужей, чего тебе в кузнице надо моей?“
Гоштасп отвечает: „Работы хочу, твой молот тяжелый и мне по плечу. Дозволишь остаться — в трудах помогу“…
Столпясь, глядят кузнецы, чтобы вынести суд. Вот молот тяжелый пришельцу несут. Удар наковальню и брус расколол. О путнике слух все ряды обошел.
„Нет, полно, — сказал устрашенный кузнец, — руки столь могучей, хоть ты и юнец, ни камень с железом, ни горн и меха не стерпят!“
Как доля Гоштаспа лиха! Отбросил он молот, но голод все злей. Ни пищи, ни крова… Гоштасп, истомившись в бесплодной борьбе, рыдает, стенает, пеняет судьбе, ему подносящей один только яд. Из города вышел… беглец молодой в тени приютился, взывая: „Творец! … СКИТАЮСЬ БЕЗ ПОМОЩИ, С МУКОЙ В ГРУДИ И ВИЖУ ЛИШЬ БЕДЫ ОДНИ ВПЕРЕДИ“.
Тем временем мимо дехкан проходил… Глядит: подперев подбородок рукой, льет юноша горькие слезы рекой. Воскликнул: … „Последуй за мною, мой дом посети, заботы забыв, у меня погости. Быть может, к тебе возвратится покой“…
Поднявшись, пошел за почтенным Гоштасп. Тот гостю в жилище войти предложил, почетом и лаской его окружил… жалея пришельца из дальней земли. Недели и месяцы так протекли», с. 18–21.
Итак, перед нами прошли длительные скитания Гоштаспа, бежавшего в царство Рум. Царевичу не удается найти работу, от него все отказываются. Он страдает, не знает, как быть. Наконец, сжалившись, его приютил некий дехкан из рода царя Феридуна. Так беглый царевич, наконец, на какое-то время обрел скромный кров и пищу.
По-видимому, эта — одна из версий скитаний царевича Дмитрия (Гришки Отрепьева) по Литве и Польше, после его бегства из метрополии Империи. Например, иезуиты «утверждали, что претендент (Григорий Отрепьев — Авт.) обращался за помощью к Острожскому, но тот будто бы велел гайдукам вытолкать самозванца за ворота. Сбросив монашеское платье, „царевич“ лишился верного куска хлеба и, по словам иезуитов, СТАЛ ПРИСЛУЖИВАТЬ НА КУХНЕ у пана Хойского. Никогда еще сын московского дворянина не опускался так низко. Кухонная прислуга… Растерявший разом всех своих прежних покровителей, Григорий, однако, не пал духом. Тяжелые удары судьбы могли сломить кого угодно, только не Отрепьева» [777], с. 173.
Перед нами — хорошее соответствие «древне»-персидской и романовской версий о начальном тяжелом периоде в судьбе беглого царевича.
Вспоминая хорошо нам внушенное романовское жизнеописание Лжедмитрия I, следует ожидать, что сейчас «древне»-персидский Эпос Шахнаме перейдет к женитьбе Дмитрия Самозванца на полячке Марине Мнишек, рис. 7.3, — дочери польского воеводы и сенатора Юрия Мнишека. Наш логический вывод прекрасно подтверждается. Действительно, Фирдоуси переходит к женитьбе беглого царевича Гоштаспа на Кетаюн, дочери кейсара (правителя) Царства Рум.