Эмиль узнал их. Он сидел рядом с ними, он рассматривал их. Он понял, для чего коротышку везде таскали за собой: он только что одним выстрелом поразил неудобную мишень. Беловолосый великан лежал на боку в снегу на дне котлована, раскинув руки и ноги, как если бы застыл на бегу.
Ему нужно было какие-то несколько секунд. Эмиль снял перчатку, достал ставший вдруг таким правильным охотничий нож и крепко сжал его в руке.
Большой палец водителя уже нажимал на кнопку акселератора. Или, может быть, Эмилю показалось, что он видит все с предельной ясностью. Он вышел из темноты, из снега, из-за больших валунов.
Увидев его, водитель потянулся к поясу. Для своих габаритов он оказался проворен: одним движением он перекинул ногу через сиденье, спрыгнул в снег и – вот уже стоял в полный рост перед Эмилем. Правая рука дотянулась за тем, что искала.
Пистолет.
И опять Эмилю пришлось импровизировать. В глубоком снегу все происходило, как в замедленной съемке, но сначала он должен был сделать самое необходимое, точнее, единственно правильное – добраться до Косола.
Когда рука с пистолетом уже почти выпрямилась, Эмиль ударил по ней ножом, пробив насквозь. Вытащил и выпрямился. Зафиксировал взглядом, куда упало оружие, и сделал еще один шаг. Косола попытался ударить левой, но Эмиль увернулся и достал его ножом. Удар был быстрый и точный, он пришелся как раз в то единственное незащищенное место на его теле – в глаз по самую рукоять. Вытащил и ударил в другой. Косола повалился в снег.
У коротышки-бородача, быть может, были проблемы с поеданием булок и застегиванием куртки, но с карабином он обращался отменно. За ту секунду, что Эмиль потратил на то, чтобы разобраться с водителем, он достал карабин из-за спины, передернул и вскинул. Эмиль сунул руку в снег и нашел, что искал. Он выстрелил бородачу в лицо три раза – зачавкала натянутая на лицо черная шапочка. Падая навзничь, тот еще продолжал давить на курок, но пуля ушла в темное небо.
Эмиль заглушил двигатель, оставив гореть фару. Прислушался: ветер в деревьях и крутящийся снег. Он посмотрел вниз.
Опять вызывают и опять нужно пройти этот же самый коридор из одного конца в другой. В полицейском участке Кемиярви меня допрашивают уже в течение полутора суток, и скоро я буду знать здесь все лучше, чем в бывшей квартире нашей семьи.
Я рассказал уже несколько раз все, что знал. В перерывах пытался вздремнуть в комнате для задержанных, но не получалось.
Девять утра. Дверь в допросную открыта. Захожу. За столом сидит мужчина лет сорока. Увидев меня, он встал и протянул руку.
– Доброе утро! Антеро Халонен. Мы общались по телефону.
Имя было знакомо, связал его и голос. Да, я звонил ему раньше, пытаясь выяснить насчет того, ведет ли полиция расследование череды случаев смерти руководства «Финн Майнинг». Халонен источал аромат дорогого парфюма – это было как дуновение из другого мира. Он был одет в безукоризненную белую сорочку под черным пиджаком, темные волосы были аккуратно подстрижены, виски были стильно подернуты сединой. Широкий подбородок, щетина выверенной длины.
– Криминальная полиция Хельсинки.
Халонен улыбнулся милейшей улыбкой.
– Так точно. Мы немного сотрудничаем. Присаживайтесь, пожалуйста.
Халонен сел и открыл лежавшее перед ним дело. Достал диктофон.
– Не возражаете, если я буду записывать.
Это даже не было вопросом, так, констатацией. Он посмотрел на меня, на бумаги, затем взял один документ, пробежал глазами и опустил его.
– Вы приехали в Суомалахти позавчера вечером. С кем и по какой нужде?
– Я уже рассказывал об этом…
– А теперь расскажите мне, – перебил он.
– Маарит Лехтинен, Теро Маннинен, я. Мы хотели взять пробы воды на территории шахты.
– Разве вы не в курсе, что шахта – закрытая зона?
– В курсе.
Тут Халонен сделал паузу.
– Так, и что произошло?
– Мы добрались до места, собственно, до ручья. Взяли пробы. Кто-то застрелил Маннинена. Мы с Маарит сбежали, добрались до машины, но ключ был у Маннинена, потому что он вел всю дорогу от Хельсинки до Суомалахти. Вызвали полицию и пошли навстречу. Шли где-то с полчаса, пока не приехал патруль. Они-то нас и доставили сюда, в Кемиярви.
– Где точно это случилось? Расскажите подробно по порядку, насколько это возможно.
– Я просверлил дыру во льду. Маннинен начал брать пробы воды. Вдруг послышался звук мотосаней, потом еще и еще раз. Я слышал его и раньше, но не мог идентифицировать. Маннинен начал упаковывать рюкзак, мы – собирать остальное, там, лопата, коловорот. Вдруг – выстрел. Маннинен упал. Мы побежали.
– И вы никого не видели?
– Нет.
– Ни до выстрела, ни после?
– Нет.
– И в лесу не было никого другого, кроме вас, Маарит, биолога Маннинена и упомянутых мотосаней?
– Да нет же.
– А пробы?
– Остались там в красном рюкзаке.
Халонен посмотрел на меня своими серо-зелеными глазами донжуана.
– Может, слышали еще выстрелы?
– Еще? Да нет, всего один. Маннинен погиб.
– Вы в шоке?
– Конечно. Не могу спать после этого.
– Понятное дело.
Халонен вернулся к содержимому папки и начал переворачивать листки один за другим: раз, два, три, четыре… На десятом он откинулся на спинку. Поза была все такой же энергичной, но теперь я был чуть дальше и он видел меня целиком.
– Хорошо. Предположим, вы убежали с места. Вы и Маарит. Скажите, вы держались вместе до того момента, как прибыла патрульная машина?
– Да.
– И никто из вас не остался у ручья, никто из вас не вернулся?
– Нет и нет.
– Вы уверены, что Маарит даст такие же показания?
– Разумеется. А что, она рассказала что-то другое?
– Нет.
Мы помолчали, затем он спросил:
– Насколько хорошо вы с ней знакомы?
– Не особенно.
– Знаете ли Сантту Лейкола?
– Тот Лейкола, что…
– …забрался на крышу здания парламента. Вы знаете его?
– Вообще никоим образом. Какое отношение он имеет к этому делу?
Халонен не ответил. Он выдержал паузу.
– Вернемся к событиям того вечера. Заметили ли вы, что за вами была слежка?
– Я только что рассказал, что слышал звук мотора саней. Рассказал, что Маннинена кто-то застрелил. Да. За нами следили.
– Следили от Хельсинки?
– Насчет этого не знаю.
– А потом, когда вы бежали?
– Я думал о том, что они следуют за нами.
– Кто?
Во мне поднялось раздражение.
– Те, что на санях, – ответил я с расстановкой. – Один человек или их было несколько. Он или они. Был уверен, что за нами идут.
– То есть вы не в курсе того, что тех людей на мотосанях замочили?
Посмотрел на него.
– Никто ничего такого мне не рассказывал.
– Ну это по моей просьбе.
Наступила тишина. Красный глаз диктофона неотрывно смотрел на меня, а с другой стороны стола на меня смотрел «мистер Финляндия» во плоти.
– Ага, теперь я начинаю понимать, отчего меня держат здесь и раз за разом спрашивают об одном и том же, – сказал я. – Ждут, что я собьюсь и, к вящему своему удивлению, выдам сам себя, мол, да-да, кто-то замочил кучу народу в лесу, но вы не верьте – то был не я. Так вот, могу вам помочь – то был не я.
Халонен еще раз взглянул на меня и закрыл папку.
– Хочу попросить об услуге.
– Что еще? Надо сознаться?
Он никак не отреагировал на мой всплеск.
– Давайте постараемся уберечь газетчиков от всей этой истории. Буду признателен, если вы никому ни о чем не расскажете. До времени.
Халонен посмотрел на меня, протянул правую руку, взял диктофон и выключил красный глаз.
– Как я сказал, какое-то время вы должны держать все увиденное при себе. И еще одно, но не менее важное: сообщите мне сразу же, как только вспомните или услышите еще что-нибудь, относящееся к событиям на шахте. Сразу же. Мне. Как журналист вы должны понимать смысл этих слов.
Он видел, как сын шагнул из полицейского участка в морозное утро, как повернул лицо к небу, осмотрелся и пошел по улице. Сын смотрел по сторонам и не видел его – между ними было около двухсот метров. На таком расстоянии если и можно что-нибудь различить, то только то, что действительно ищешь.
Сын двигался по главной улице. Эмиль нажал на кнопку «старт», и двигатель очнулся. Он арендовал джип по бельгийскому паспорту в аэропорту Рованиеми, оплатил кредиткой. Шаги его сына были как у усталого старика. Аптека, книжный, продуктовый, киоск… Сын даже не обращал на них внимания. Только около маленькой двухэтажной гостинички он замедлил шаг.
Эмиль понял, что ищет Янне. Он и сам проголодался. Припарковав машину в паре десятков метров от входа, взял черную сумку с заднего сиденья и вышел. Красные палочки градусника над входом показывали –18, но было безветренно и мороз не кусался.
Он увидел сына сидящим в зале за столиком у окна. В этом заведении и завтракали, и обедали, и ужинали, а еще здесь был ночной клуб. Ковролин, плакаты с рекламой алкоголя, стулья из темного массива. Такие раньше были повсюду. Сын ковырялся в телефоне. Так сегодня поступают все люди моложе Эмиля: перемещаются с точки «А» в точку «Б», будто живые мертвецы, считывая инструкции к применению с маленьких устройств. Сын оторвал взгляд от дисплея, только когда Эмиль взял стул и поставил на него черную сумку. Затем обошел стол с другой стороны и сел напротив своего сына. Янне следил за ним и даже не взглянул в сторону сумки.
– Утро доброе, – поздоровался Эмиль, когда они сидели напротив друг друга. – Пора завтракать. Ты уже заказал?
– Доброе. Да.
– Что заказал?
Сын смотрел на него.
– Завтрак. Тут на выбор всего каша, яйца, хлеб, колбаса и сыр. Еще кофе наливают.
Эмиль поймал взглядом официантку. Она подошла, приняла заказ и ушла. Вероятно, на кухню, готовить им завтрак. Она был тут и за официантку, и за повара, и за портье, и за дворника, и за вышибалу, и за того парня.