Человек-паук позже умер в отделении для бездомных. У него отказали легкие, сожженные постоянным курением. Этот трип длился семь дней.
Человек-паук стал историей. Круз умел учиться на чужих ошибках, поэтому сперва не обратил внимания на звуки, издаваемые кенилвортским призраком.
Бархатная пульсация в висках притупила головную боль, которую вызывал скрежет зубов. Он подумал, что надо попросить у Баухауса немного либриума. Эта мысль не задержалась в мозгу и упала в конвульсиях, потерянная навсегда. Кочегары весело трудились, пыхтя и закидывая в печь его головного мозга белый уголь. Мистер Сердце пустился в слем, и на микросекунду ванная комната озарилась ярким светом.
Через фоновый шум, наводнивший здание, слух Круза смог различить странный звук.
Стон?
Он становился громче, а потом затихал, подчиняясь собственному ритму. Цезура делала его едва различимым в какофонии хлопающих дверей и гремящей латиноамериканской музыки. Круз знал, что кокаин обостряет чувства. И замер, как охотничья собака, готовая к броску, прислушался. Стон дразнил периферию слуха. Всякий раз, когда он думал, что наконец услышал его, в слуховые каналы поступала новая информация. Ее подхватывали жадные нейроны. Синапсы выпускали заряд. Первый эквивалент, зафиксированный на тикер-ленте сознания, – звук улицы, больше похожий на стон боли, чем удовольствия. Глубокий, идущий прямо из нутра. Так оплакивает несварение желудка алкаш в темном переулке, выпив бутылку острого соуса на пустой желудок.
Кто-то смыл воду в туалете, и посторонний звук стих. Карие глаза Круза рефлекторно заблестели огоньком враждебности. Он был готов избить любого, кто встретится на его пути. Не важно, коп или гражданский.
Пчелы-трудяги в голове принялись за работу. Какой еще призрак? Скорее всего, безмозглый наркоша раскрашивает блевотиной плитку в коридоре. Типичный субботний вечер.
Он слышал, как за дверью вопит и носится мелкий пиздюк Веласкеса. Хотелось швырнуть этого засранца в лестничный пролет. Его зубы болели от громких детских криков.
Он познакомился с женой и сыном Веласкеса на третий день в Кенилворте. Их квартира находилась рядом с неработающим лифтом. В этот же день обнаружил, что его холодильник сошел с ума и меняет температуру, как ему вздумается, без предупреждения. Вот он морозит, как надо, а в следующую минуту в нем жарко словно в печке. Причем это происходило, исключительно когда Круз клал туда продукты вроде мороженого или творога, которые воняют словно разложившийся труп, если их нагреть. Он безуспешно пытался выпросить другой холодильник у Фергуса Ле Мерзье и понял, что, скорее всего, получил лучший экземпляр из подвального склада.
Если спуститься по лестнице, пройти мимо вышеозначенного склада, миновать две скрипучие двери и проследовать по крытому переходу, то можно очутиться в жалком подобии прачечной. В ней стояли одна стиральная машина и одна сушилка, с прорезями для монет. Обычно одна из машин не работала. У прачечной не было стен, поэтому в ней творился полный хаос.
Сегодня верхний этаж провонял дешевым сигом. Круз представил себе, как отравленную сточными водами рыбину вытащили из промасленной воды озера Мичиган и кремировали на раскаленной решетке. Фу!
Он достал из холодильника бутылку пива «Тихоня» и, к своему облегчению, обнаружил, что тот работает исправно. Чтобы открыть бутылку, нужна открывашка. Круз осторожно закрыл дверь холодильника, боясь вызвать проклятие. Если холодильник опять сломается, то можно охлаждать пиво в сугробах, скопившихся на карнизах за окном… конечно, если оно не вмерзнет. Сделав два больших живительных глотка из бутылки, он средним пальцем собрал остатки порошка с зеркала. Дьявольская пыль для десен! Он облизал пальцы.
Круз напряг слух в надежде снова услышать призрачный стон, но услышал только пиздюка Веласкеса. Потом запикал пейджер, прикрепленный к карману его джинсов. Он должен был просто завибрировать, но звук почему-то оказался включен, и Круз едва не подпрыгнул до потолка и не уцепился за люстру от неожиданности. Люстра была ржавая, покрытая пылью и паутиной и вряд ли выдержала бы его вес.
Ебаный Баухаус.
Время и удобство полностью зависели от суровой чикагской зимы. Доступность была сравнима с русской рулеткой. Поэтому Крузу приходилось срываться по звонку, чтобы соблюсти порядок, установленный его ментором со Среднего Запада. Жирный педофил. Как только прозвучит сигнал пейджера, он должен пройти три квартала на север, до почты. Там, в абонентском ящике под номером 100, его ждал сюрприз. Затем следовало позвонить по телефону-автомату в помещении почты на один из секретных номеров Баухауса и узнать адрес доставки, получить особые инструкции. Такова процедура – пока Круз не обзаведется более надежным жильем и телефонным номером. Баухаусу нравилось контролировать. Телефоны-автоматы просто необходимы тем, кто помешан на безопасности. Какую бы шикарную хату ни приобрел себе в будущем Круз, она никогда не будет такой же параноидальной, как маленькая крепость Баухауса. Кроме того, абонентский ящик почты США – самое безопасное место для передачи товара во всем Оквуде.
Он допил пиво, глотая пену. Зашнуровал новые ботинки – потертая кожа, оливковые холщовые бока, качественные толстые набойки. Соль и химикаты уже стерли блеск, но Круз нанес на них водоотталкивающее средство. Он надел черную куртку и затянул пояс, чтобы не впустить холод. Застежки щелкнули, собачка молнии поднялась до самого горла. В кармане под молнией на воротнике сложен капюшон. Он обернул шарф на липучке вокруг шеи. На улице – десять градусов ниже нуля. Подергал ручку внутренней двери и убедился, что она заперта. Похлопал по карману, чтобы проверить, не забыл ли ключи, и двинулся по внутреннему коридору, пахнущему затхлостью. Напротив была дверь в соседнюю квартиру. Круз вышел через центральную дверь в тамбур и убедился, что она тоже заперта.
Посмотрел вниз. На него глядел тощий черный кот и ждал, когда его впустят.
Круз был безразличен к кошкам. Он пришел к выводу, что единственное отличие между ними и крысами в том, что кошки научились умасливать человеческих существ. Круз задумался, не принадлежит ли животное его соседке по тамбуру, какой-то там Линде – толстой даме, чья запертая дверь находилась в полутора метрах от его, в импровизированном общем коридоре.
Обошел кота, который вдыхал воздух в тамбуре с таким видом, будто жил здесь. Если это действительно кот Линды, сам найдет способ попасть внутрь.
Круз направился к кривой узкой лестнице. Фергус никогда не починит лифт. Таракан Веласкеса буянил под дверью квартиры 314, громко топая: топ-топ-топ. Неуклюжий маленький придурок. Почему люди обязаны терпеть эту безумную самбу? Лишь потому, что дети слишком глупы, чтобы вести себя иначе? Мелкий засранец застыл, уставившись на Круза, одетого во все черное. Какое-то время они смотрели друг на друга. Потом ребенок с воем влетел в открытую дверь квартиры 314. Ну и хорошо. Круз представил, как заматывает мелкого долбоеба клейкой лентой. Заклеивает его оглушающий рупор, склеивает ноги и сбрасывает этот маленький сверток счастья в шахту лифта. Наконец все будут спать спокойно.
Тротуар улицы Кентмор, ведущей на север, был покрыт свежим слоем снега. В это время суток, когда на дорогах почти нет машин, Круз мог насладиться красотой зимы. Снежные вихри размывали улицу в мягкий фокус. Уродливые здания теряли очертания и превращались в нечто готическое. Громоздкие автомобили с колесами и решетками радиатора, забитыми комьями снега, оказывались погребены под гладким, текучим, однородным слоем бесцветной чистоты.
Кто-то сказал Крузу, что белый – это полное отсутствие цвета. В виде снегопада он выбеливал индивидуальность. И Кентмор-стрит это пошло на пользу. Вокруг уличных фонарей образовалось голубое свечение, они стали похожи на канделябры из волшебной страны.
Круз широко шагал по улице Кентмор. Под ногами хрустел снег. Он быстро научился преодолевать нетронутые снежные наносы. Возле путей подвесной железной дороги прошел мимо магазина, в окне которого горела надпись «Открыто 24 часа», хотя на самом деле он закрывался в полночь. Какая разница, если пиво там все равно не продается? Почта находилась в квартале от железной дороги. В тоннеле темно и сыро. Каменные стены исчерчены граффити. Круз был единственной живой душой на пустынной улице домов с темными окнами. На первом перекрестке порыв ветра обдал его снегом, настолько холодным, что он не растаял от контакта с теплом его кожи. Снежинки были жесткими как песок или крошечный град; словно стеклянная пыль или молотый перец. Глаза Круза заслезились.
В тоннеле оказалось холоднее, хотя и безветренно. Звуки здесь были глухими и таинственными. Круз снова вспомнил о призраке, своем воображаемом друге из эктоплазмы. Укрывшись в тоннеле, он затянул завязки универсального капюшона. Его замерзшие уши казались хрупкими на ощупь.
Почтовое отделение Оквуда являлось островком прошлого. Оно располагалось в здании с дорическими колоннами, мраморными полами, арочными сводами, украшенными скульптурами и настоящей чугунной решеткой, выкованной во времена Кулиджа [27]. Столешницу прилавка покрывали медные листы, кропотливо приколоченные рядами гвоздей с медными шляпками. На арках виднелись латинские надписи. Голоса гулко отражались от сводчатых потолков. Настоящее святилище богов… теперь превращенное в одно из мест для передачи товара дядюшки Баухауса.
Он осторожно поднялся по ступенькам. В первый раз здесь поскользнулся и чуть не расшиб голову о лед и гранит. Порыв ветра захлопнул огромную, отделанную медью дверь. Она была такой же тяжелой, как и выглядела. Чтобы ее открыть, требовались немалые усилия.
Его щеки окутал теплый воздух. Открыв двустворчатую вторую дверь, Круз увидел женщину в длинном бордовом пальто. Она шла ему навстречу с толстой пачкой писем в руках. Он немного подождал и придержал ей дверь. Она быстро взглянула на него и сдержанно улыбнулась, неопределенной, но благодарной улыбкой. Никогда не знаешь, кого встретишь в такой час у абонентских ящиков.