Она выскочила в коридор, оставляя за собой след аппетитных запахов готовящейся еды. Как только Марисоль вышла за дверь, Элоиза скорчила гримасу и запачкала подгузники двойной дозой младенческого концентрата. Ее лицо расплылось в беззубой улыбке, почувствовав тепло. Она с удовольствием нагружала мать делами.
Живот Марисоль был раздут третьей беременностью, и, чтобы сохранить равновесие после поворота на скорости за угол, ей пришлось схватиться за стену. Она тяжело дышала. Голос за дверью с номером 320 настойчиво попросил заткнуться на хуй. Такие приказы редко подкрепляются действием. Марисоль относилась к ним как к уличному шуму. Их можно игнорировать. Когда рабочие свистят и причмокивают тебе вслед, ты просто не обращаешь на них внимания. Марисоль давно никто не свистел вслед.
На ее шее и лбу выступил пот. Она позвала еще раз, но успела произнести только два первых слога имени сына, прежде чем увидела на полу кроссовку его размера. Она лежала на боку, у двери встроенного в стену холодильника, которым давно никто не пользовался. Шнурки были завязаны.
Элоиза, оставшаяся в квартире 314, закричит с минуты на минуту.
Марисоль подбежала к кроссовке так быстро, как только позволил ее живот, и оцепенела, увидев кровавое пятно на полу. Широкий, еще влажный след смешался с пылью, придав ей глинистую консистенцию. Он начинался у кроссовки и шел вверх по стене, к открытой двери холодильника. Марисоль знала, что за ней нет ничего, кроме углубления тридцать на тридцать сантиметров, обшитого стальными листами.
Она заглянула вовнутрь. Так и есть.
Но на полу этого ящика было еще больше крови. Намного больше крови, чем вышло из Марисоль при рождении Марио.
Черный кот наблюдал за происходящим из угла, безучастно вылизывая себя. Марио нигде не видно. И что еще хуже – не слышно.
Марисоль услышала крик Элоизы, доносящийся из квартиры. Икающие и булькающие вопли, сообщающие о коликах. Но к тому моменту Марисоль сама вопила и стучала в дверь квартиры 320, моля о помощи.
Внутри кроссовки была крошечная ступня Марио.
Десять
Ноги Джонатана ниже щиколоток ничего не чувствовали. Кроссовки промокли насквозь, носки раздулись и обледенели, пальцы на ногах напоминали кубики льда. Ну ладно, ладно, Баш был прав. И Капра прав. Он купит себе зимнюю обувь. Зима кончится нескоро, так что не стоит экономить на обуви. Хорошо. Я сдаюсь. Этот раунд остался за Чикаго.
Паранойя его не отпускала. Он решил запереть коробку Баша в кабине, несмотря на то, что вокруг – ночь и вряд ли вор соблазнится коробками с книгами и прочим мусором. К тому же валил снег. Единственным живым человеком, которого он встретил за несколько часов, был его сосед сверху Круз.
Он миновал два пролета узкой угловатой лестницы с последней партией коробок. Его ноги хлюпали при ходьбе. В этих коробках лежали полотенца, так что он сможет опустить ноги в таз с горячей водой или разморозить их с помощью парового воздухонагревателя, когда дойдет до своего жилья. Возле двери, ведущей в тамбур 207-й квартиры, скопилось несколько коробок. Теперь их надо по одной занести внутрь и поставить слева от двери. После чего он сможет закрыть дверь в коридор и открыть вторую, ведущую непосредственно в квартиру, и повторить все манипуляции. Такая вот аэробика. Кроме квартиры Джонатана, в крошечный тамбур выходила дверь с номером 205. У его соседа, с которым он еще не успел познакомиться, тоже был свой ключ от внешней двери. Джонатану такие ухищрения казались бесполезными и слишком сложными, пока он не понял, что раньше за дверью была одна квартира, которую разделили на две.
Волосы промокли. Надо было надеть капюшон. Джонатан корил себя за то, что слишком легкомысленно отнесся к новому для себя климату и это может плохо отразиться на его организме. В летнем Техасе он с легкостью простужался, когда с тридцативосьмиградусной жары заходил в супермаркет, где работали морозильники.
Парка принадлежала его отцу и долго висела в шкафу без дела. Это была первая возможность испытать ее в полевых условиях.
Джонатан вытер лицо, поставил коробки на пол и отыскал в одной из них полотенце.
Ванную комнату освещала голая лампочка, свисающая с потолка на цепочке и заляпанная толстыми пятнами масляной краски после недавнего ремонта. Дешевый латекс ракушками облепил розетки, блокируя и без того скудные источники электричества. От прово́дки в этом здании у любого трезвого электрика волосы встанут дыбом.
Джонатан поставил сушилку для посуды с кухонными принадлежностями в ванну. Ванна стояла на полу на ножках, над ней висела душевая занавеска на кронштейне. Он включил горячую воду на смесителе с двумя кранами и заметил, что раковина тоже покрашена, наверное, чтобы сделать ее больше похожей на фарфоровую. Джонатан отогнул лезвие швейцарского армейского ножа и проскреб краску до ржавчины. Судя по толщине слоя, оригинальная поверхность мойки последний раз соприкасалась с воздухом во времена Великой депрессии. Запахло краской. Джонатан повидал на своем веку достаточно дешевого жилья, чтобы принимать халтурные малярные работы как данность, но на кого была рассчитана эта кустарная косметическая операция?
Переезд вонял депрессией и неизбежностью. Он чувствовал, что отдаляется от Баша, который занят своей проблемой. И Джонатан знал, как ее зовут. Баш обещал, что его токсичный роман закончится через несколько недель. Максимум через два месяца. Прогноз был неблагоприятным.
Тем временем жизнь в «Рапид О’Графикс» шла своим чередом. Ситуация на домашнем фронте Баша обострилась до такой степени, что, прежде чем вернуть пикап, Джонатан должен был предупредить по телефону, даже в такой поздний час. Он знал, что на звонок ответит не Камела. Баш встретит Джонатана у входной двери и отправит его на Гаррисон-стрит на такси. Так есть шанс избежать сцен напряженного молчания между Джонатаном и Камелой. Баш еще раз попросит прощения. Это Джонатан ненавидел больше всего в сложившейся ситуации.
Поздняя ночь. Аманда, наверное, уже спит. Он с горечью спрашивал себя, спит ли она в одиночестве.
Его зрение уловило какое-то движение в комнате. Наконец из крана потекла горячая вода, и он заткнул слив в раковине грязной резиновой затычкой.
О-о-о-о, ноги защипало.
Проход в ванную из комнаты был отгорожен встроенным шкафом без двери.
Джонатан осторожно выглянул, держась за стену. Волоски на его руке встали дыбом. Он почувствовал, что находится в квартире не один.
Ох уж эта паранойя…
Увидел, как сгусток тьмы обогнул коробку с энциклопедиями и исчез.
Как-то летним вечером в Техасе Джонатан мыл посуду в одних шортах. Аманда еще не купила кондиционер, поэтому в квартире было жарко. Они изнемогали от жары, придумывали способы спрятаться от солнца, восполняли баланс жидкости… Неужели бедные люди счастливее? Время от времени Джонатан вытирал пот с лица мокрой от воды рукой. Ощущение влаги, испаряющейся с кожи, доставляло особое удовольствие – благородное и простое одновременно. Дымок, чертов кот Аманды, бродил по кухне, и иногда Джонатан чувствовал, как он трется хвостом об его икры. Он попытался лягнуть мерзкое животное не глядя. Но щекочущее ощущение никуда не делось. Наконец он не выдержал и оторвался от посуды, чтобы дать этому чудовищу пинка под зад… и обнаружил тарантула размером с ладонь, совершающего восхождение по задней стороне его правой ноги.
В течение следующих секунд он исполнил пляску святого Витта. И с тех пор предпочитал носить длинные штаны.
От одного воспоминания о тарантуле его передернуло. Пауки… Огромные пауки… Ну уж нет, спасибо. Неужели призраки пауков прошлого вернулись мучить его?
На самом деле это был кот.
Золотистые глаза смотрели на него из-за коробки, ожидая реакции. Выебать, накормить, избить или самому сбежать? Вторжение его особо не беспокоило. В отсутствии Аманды не было нужды реагировать незамедлительно. В конце концов, это не Дымок, мерзкий рыжий засранец.
– Ну?
Кот был тощим. Сквозь мех проступали бедренные кости. И абсолютно черным, не считая небольшого белого воротника на груди. Входная дверь все еще была открыта. Звук голоса Джонатана не переключил кота в режим эвакуации.
– Что ты здесь делаешь, пушистик? – Он присел на корточки. – Ты чей?
Коты никому не принадлежат.
– Прости, точно, коты никому не принадлежат. – Кот лениво махнул хвостом. Не паниковал. Становится интересно. – Полагаю, ты откажешься от ночного перекуса? В отличие от большинства кисок?
Посмотри на меня. Разве я похож на Морриса или Гарфилда или других жирных мультяшных котов?
– Ясно. – Запасы еды Джонатана остались в последней партии коробок, которую он еще не успел перевезти. Но в холодильнике лежал его завтрашний ланч. Небольшой кусочек индейки не помешает. Джонатан подошел ближе и встал на колени, протягивая его коту. – Вот, попробуй.
Кот доверчиво пересек комнату, понюхал предложенную еду и съел ее.
Теперь ты ждешь, чтобы я потерся о тебя или замурлыкал или еще как-нибудь поласкался, чтобы подтвердить, что ты – не совсем гнилой человек, да? Боже, как низко ты пал.
– Всегда пожалуйста, – пожал плечами Джонатан. – Полагаю, ты не останешься сторожить мое барахло, пока я сгоняю за оставшимися вещами?
Ни за что.
– Огромное тебе спасибо. – Лучше не бесить местных. Эта странная хибара не была его домом. – Решай, остаешься или уходишь. – Дверь надо запереть.
Он снял холодные и мокрые носки и по очереди подержал ноги в раковине с горячей водой, пока кровообращение не восстановилось. Затем натянул чистую пару носков, надел по-прежнему мокрые кроссовки, застегнул парку и достал ключи от машины Баша.
В тамбуре его ждал кот, сидя в позе египетской статуи, и бил хвостом. Когда Джонатан открыл внешнюю дверь, он выскользнул в общий коридор.
– Как мне тебя называть? У тебя есть имя? – Мысль о том, что другой жилец может его услышать, смутила Джонатана.