ой. Достанется же несчастному сукиному сыну: препятствие правосудию, умышленное нападение на офицеров при исполнении, сопротивление при аресте. И это вдобавок к преступлению, за которое его задержали. Залог будет астрономическим.
Круз был уверен, что залог за него – не больше четырехзначной суммы. У них есть сутки на предъявление обвинений. По правилам полиции Оквуда, пока не предъявлены обвинения, у Круза нет права на телефонный звонок. Если подаст жалобу на это позднее, скажут, что он сам отказался от права позвонить. Когда окажетесь в камере, забудьте о том дерьме, которое копы говорят о вашем праве на телефонный звонок.
Если ты в камере, значит, попался и у тебя есть только те права, которые они захотят тебе дать.
Не показывай им свой страх. Круз по-прежнему был в ясном сознании. Все части тела на месте. Многие люди теряли самообладание, когда их арестовывали и сажали в камеру. Телевизор их к этому не готовил. Только в полицейских сериалах благородные слуги закона и порядка побеждают противников по правилам.
После того как ты сообщил им все, что мог, твоя жизнь для них не важна. И ты оказываешься на месте (конечно, на нарах) парня, который имел глупость сказать «я знаю свои права»; или «нельзя такое делать»; или, самое худшее, «вам платят зарплату из моих налогов».
ВЕЗУНЧИК. У Джонатана был номер. Воспользуется ли он им?
Круз вспомнил глаза Джонатана. Зеленые, но не такие, как у Ямайки. Непостижимый подвид зеленого, желтоватый возле зрачка, с резкими вкраплениями коричневых точек, которые то появляются, то исчезают. Мутная смесь цвета горохового супа. Затуманенная. Густая. Джонатан показался Крузу человеком слишком высокого класса для Кенилворт Армс. Все эти бумаги в коробках. Он был мыслителем, тем, кто любит планировать. Такие люди разрабатывают стратегию и составляют список необходимых действий, прежде чем делают хирургически точный ход. Он сначала целился, а потом стрелял. Возможно, его ждет карьерный взлет и офис с датской мебелью, медицинская страховка, сберегательный счет. У него уйдут годы на получение привилегий, которые доступны Эмилио и Баухаусу по щелчку пальца и которые они не берегут. Джонатан жил в реальном мире. В буржуазном мире людей, которые водят компактные японские машины и платят налоги. А Круз обитал на задворках как блуждающий вирус. Он просачивался сквозь щели и ошивался на краю цивилизации. Как хищник, питался за счет нормы. Некомпетентные журналисты пишут статьи о так называемой наркотической субкультуре. Потом такие люди, как Джонатан, читают эти статьи в воскресных приложениях к газетам. И у них возникает всего два типа реакции: «Как люди могут ЖИТЬ вот так?» или «Боже, наверное, здорово». Хотя, если убрать все лишнее и оставить только бизнес, два мира мало чем отличаются. Прибыль, потери, враждебное поглощение, агрессивные инвесторы. Заместители рано или поздно оказываются на месте босса. Корпоративная Америка – попробуй выступи против нее. Круз гордился своим статусом аутсайдера, в риски которого входит попадание в тюремную камеру, что с ним, собственно, и произошло. Может, то, что Джонатан находится по другую сторону забора общественной респектабельности, послужит балансом для существования Круза.
Может, Круз когда-нибудь окажет Джонатану услугу.
В присутствии сержанта Барнетта оквудские копы называли задержанных «подозреваемыми». В других случаях к арестантам применяли эпитеты вроде «задница» или «клоп». А когда вас бросали в камеру, вы слышали в свой адрес следующее благословение оквудского участка:
– Добро пожаловать в Рай, клоп.
Именно это сказал Крузу дежурный офицер, открыв дверь обезьянника. «Сам заходи, задница, а то я тебе помогу». Круз услышал, как эти слова гулко раздались в коридоре, затем последовало клацанье наручников, пристегиваемых к нарам. Потом металлическая дверь захлопнулась – не зарешеченная, а дверь из целого куска металла, выкрашенная серой промышленной краской, как корпус военного корабля. Новенького поместили в одиночную камеру. Одно маленькое квадратное окно, без стекол. Одно отверстие для еды. Молчание.
Один из заключенных клопов сидел сгорбившись на стальном унитазе. У него был понос. Круз старался не обращать внимания на кислотный аромат, наполнивший большую камеру. Когда дежурный офицер вернулся, он увидел капли крови нового клопа, забрызгавшие накрахмаленную форменную рубашку. Хорошо. Круз вытер ладонь о собственное лицо и опять просунул руки между прутьями решетки. В камере одежда быстро становится несвежей. Он чувствовал свой запах. Какое-то время назад он расстегнул ширинку, чтобы поссать, и вонь из его штанов была сравнима с вонью логова похотливой пумы. Соки Ямайки покрывали чешуйками его бедра и слепляли лобковые волосы. Его пенис, до боли мягкий, не хотел смотреть на окружающий мир и сморщился, чтобы быть поближе к туловищу, сразу после того, как Круз облегчился.
Частичка Ямайки все еще с ним. Он был счастлив.
Головка члена между его замерзшими пальцами была холодной. А пальцы ног в слишком тонких носках уже ничего не чувствовали. Температура в обезьяннике – ниже десяти градусов. Копы знали, что холод успокаивает заключенных, которые сидят укутавшись, вместо того чтобы колошматить друг друга. Каждой вновь прибывшей заднице выдавали армейское грубое одеяло размером 120 на 120 см. Оно оставляло катышки на любой ткани, с которой соприкасалось, и абсолютно не согревало. Круз видел, как его дыхание превращается в пар. Воздух вокруг был зловонным. Никто не моет ноги, прежде чем угодить за решетку.
У него спросят про Баухауса. Возможно, придется провести здесь какое-то время. С такими, как Круз, никогда не поступают по закону. Он это понимал и готовился свить мысленный кокон, пока Баухаус не вытащит его. Бетонный пол обезьянника был таким же холодным, как металлическая решетка холодильника для прохладительных напитков. Все нары заняты. Местные кинг-конги уже забрали у более мелких клопов одеяла и лежали на верхних стальных полках словно мумии. Другие клопы были настолько обдолбаны, что вырубились прямо на полу, в позе эмбриона, не обращая внимания на время, температуру, боль и жизнь.
Круз выбрал себе участок на полу и покинул его лишь для того, чтобы умыть лицо из рукомойника, который висел над единственным унитазом в камере. Если бы ему пришлось снять штаны и сесть на него, одиннадцать пар глаз стали бы свидетелями его уязвимости.
Он сел в позу лотоса, засунув онемевшие ступни между коленями и попытался отогреть пальцы, которые были похожи на ледышки с колец Сатурна. Холод бетонного пола сразу пробрал его задницу. Кокаиновая дорожка помогла бы ускорить обмен веществ. Крутая ночка ему предстоит…
Сталлис и Рейнхольтц, офицеры, которые арестовывали Круза, взбесились из-за его знакомства с полицейской процедурой. Они услышали секретное слово – наркотики, – и им нужен лишь повод избить его. Он сохранял непроницаемое лицо и не реагировал на насмешки и угрозы. «У тебя какие-то проблемы?» Лучше ограничиться «нет, сэр».
Ямайка знала границы, до которых она может поносить своих законных похитителей. Социальная динамика была примитивной, и ее врожденный сексизм являлся одновременно и благом, и недостатком. Копы и проститутки, в том числе мужчины, всегда играли в игру взаимных оскорблений. Женщины-полицейские в этом тоже участвовали. Но всегда можно наткнуться на полицейского, который не любит игры… В этом случае за дерзость тебя могли изнасиловать дубинкой или еще чем похуже.
Позвоночник начал болеть. Круз сидел, поджав ноги и крепко обхватив себя руками. Его зубы почти стучали. Кокаин выветрился, ему на смену пришла мутная бессонница. Суставы были набиты железными опилками, мышцы ныли от постельных упражнений, мозг пульсировал и пытался расколоть череп, чтобы вылезти наружу, как поднимающееся тесто. Глаза болели, словно в них попала стеклянная пыль. Во рту – убийственный привкус нечистот. Шейные позвонки были так же бесполезны, как сломанные кольца папки-скоросшивателя. Он клевал носом, но не мог заснуть. Пазухи носа забиты, голова – тяжелая, словно шар для боулинга, балансирующий на коктейльной трубочке.
Круз не помнил, поцеловал ли он Ямайку хоть раз за всю ночь. Просто поцеловал.
Офицер Сталлис отвел его в комнату для задержанных – небольшое помещение с двумя телефонами-автоматами и скамейкой, такой же холодной, как пол. Скамейка потрескалась и была исписана ругательствами. Два больших ударопрочных окна выходили в коридор, ведущий к камерам. С другой стороны Круз видел окно, защищенное сеткой, за ним – общий зал. Жирный коп со стрижкой ежик смотрел портативный телевизор «Сони» и периодически проверял мониторы системы безопасности, успевая по ходу отпускать пошлые шутки и рассказывать небылицы о своих подвигах. Женщины-полицейские не работали на улицах Оквуда. Круз видел одну женщину в форме на коммутаторе. Список конфискованных вещей тоже приняла женщина.
Круз снял трубку с одного из телефонов-автоматов и услышал гудок. Звуковой барьер, который он может разрушить своим голосом, таким образом отправив частичку себя на свободу. У него не было мелочи. Да и кому он мог позвонить? Звонить напрямую Баухаусу нельзя, да и бесполезно. Зачем просто так отдавать копам то, что они надеются из него вытянуть?
Может, позвонить Рози? Междугородний звонок, ну конечно.
Телефоны были на расстоянии вытянутой руки и абсолютно бесполезны.
Вдруг Джонатан не пожалеет мелочи на помощь незнакомцу. Решит, что если поможет Крузу, то еще раз увидит Ямайку. Пусть так. Главное, чтобы сработало.
– Повесь чертову трубку, долбоеб. Никто не разрешал тебе никому звонить.
Это был Сталлис, голодный до отпечатков пальцев и парочки поляроидных снимков. Круз расписался в бланке протокола ареста, который ему передали через отверстие, похожее на окошко на бензозаправке самообслуживания. Рейнхольтцу пришлось повозиться с фотокамерой. Снимки Круза получились зеленоватыми, как фото на удостоверении Ямайки. С него сняли полный набор отпечатков, в том числе ладоней. Последнее означало, что его проверят по базе ФБР. Чудесно. Крузу пришлось отмывать руки в кислотной голубой дряни, на ощупь напоминающей кулинарный жир.