– Мило с твоей стороны.
Джонатан почувствовал, что с него снимают мерки на глаз. Он вспомнил о смущении, которое испытывал в магазинах одежды, когда ему ничего не подходило. Если он пустится в пространные объяснения, почему решил помочь Крузу, в них будет меньше смысла, чем в кровавых приключениях Ясона, и они всем быстро наскучат. Его улыбка осталась без ответа.
Круз откинул голову назад, стараясь держать лицо прямо. Даже встать со стула было трудной задачей.
Джонатану стало интересно, под кайфом ли сейчас Баухаус. Все глаза в комнате, кроме Кристал, устремились на только что вошедшего мальчика. Его Круз видел в свою первую ночь у Баухауса. Тот сполз по винтовой лестнице и сел на нижней ступеньке, обхватив центральную колонну голыми ногами. У него было стройное тело. Задравшийся подол коричневой монашеской туники обнажил по-девичьи округлый зад. Бесцветные, анемичные волосы лежали в направлении наименьшего сопротивления. Под очень тонкой, голубоватой, словно фарфоровой кожей проступали хрупкие голубые вены. Розовые руки и ноги не знали физического труда. Ему нравилось просто сидеть и смотреть в одну, видимую только ему, точку голубыми, как неоновый свет в комнате, глазами со зрачками, как у лемура, пустыми, словно пивная банка на студенческой вечеринке. Джонатан вспомнил, как кот Дымок часто сидел точно так же, уставившись в одну точку, и следил за невидимыми монстрами. Баухаус подошел к мальчику и протянул ему белую таблетку, которую взял с блюда на барной стойке. Когда мальчик ее проглотил, Баухаус погладил его по голове.
– Не обращайте внимания на лорда Альфреда [48],– сказал Баухаус. – Сейчас он на своей родной планете.
– На Уране [49],– с ухмылкой прошептала Ямайка Джонатану.
– Джонатан, верно? – Кончик мундштука переместился из одного опущенного уголка рта Баухауса в другой. – Не мог бы ты помочь нашему общему другу Крузу доковылять до ванной комнаты, чтобы он привел себя в порядок. Я пришлю ему лекарства и все, что потребуется. Идите в голубую спальню. – Он указал направление: простой жест, полный императорского величия. – О, кстати, Круз, твой приятель Рози хочет побеседовать с тобой. У меня есть его секретный номер. Сделай это сразу после душа. От тебя пахнет, малыш.
– Хватит называть меня малышом.
Джонатан взял на себя роль сиделки. Всяко лучше, чем смотреть в слащавые глаза Баухауса.
– Чувак, мое тело будто мешок со сломанными палками, – сказал Круз. Во всяком случае, он стал лучше артикулировать. – Знаешь, когда сгребаешь опавшие листья, а потом запихиваешь их в мешок для мусора, а ветки и прутья протыкают полиэтилен? Вот сейчас мое тело как тот мешок.
Круз последний раз убирал листья, когда ему было восемь, а Джонатан переехал из дома с лужайкой, когда ему было двенадцать. Пройдя в ванную комнату через по-гедонистически вычурную спальню, Джонатан помог Крузу включить душ. Душевая кабина была размером с его ванную комнату в Кенилворт Армс.
– Береги свою задницу, общаясь с Баухаусом, – предостерег он Джонатана. – Будь осторожен.
Во время краткого отсутствия Джонатана Ямайка встала в боевую стойку напротив Баухауса.
– Ему можно доверять. Пора с ним расплатиться. Дай ему штуку, минимум. Он сэкономил тебе кучу проблем. – Руки на поясе, ноги слегка расставлены, поза рефери. Баухаус в домашних тапочках был гораздо ниже ее. Его глаза, прозрачно-черного цвета обсидиана, блестели при тусклом освещении опиумного притона. Он внимательно смотрел то на Ямайку, то на Джонатана.
– Конечно, – сказал он. Но это прозвучало неискренне. – Почему бы и нет. Маленькая компенсация для нашего друга Джонатана. Осторожно, девочка. Он может оказаться полезнее тебя. – Он повернулся к Джонатану с деланым добродушием. – Что ж! Детишки, угощайтесь вкусняшками, пока дядюшка Баухаус делает несколько неприятных телефонных звонков. Похоже, ты хорошо поработал, Джонатан. Может, одолжить тебе эту обдолбанную тупую пизду на ночь? Ты знал, что с ней можно делать все, что угодно? Ради денег она будет жрать орешки из твоего дерьма. – Он ядовито улыбнулся.
Слова Баухауса прозвучали словно пощечина и разозлили ее:
– Я бы сказала, иди в пизду, Баухаус… но ты же предпочитаешь совсем другие отверстия. – Она направилась к бару, гордо покачивая бедрами.
Все зарабатывают очки, подумал Джонатан. Наверное, Баухаус злился из-за потери наркотиков и вымещал свою злобу через оскорбления. Ему начало казаться, что за этими словами ничего не стоит.
Теперь он остался с Баухаусом один на один. Казалось, тот его обнюхивает и проверяет лакмусовой бумажкой. Ледяной дождь барабанил в окна высотой во всю стену. Если смотреть через них на Чикаго, то город разлагается до размытых очертаний полотна художника-символиста. Издалека все выглядело чистым и упорядоченным.
Фальшивый добряк вернулся. Баухаус широко развел руками, словно хотел заключить комнату и все, что ему принадлежало, в объятия – купленное и оплаченное, пока смерть или арест не разлучат их.
– Чувствуй себя как дома, Джонатан. Mi casa es su casa, верно? Угощайся всем, что здесь видишь. Наша продажная шлюшка Ямайка говорит, что твое вмешательство уберегло меня от кучи проблем и расходов. За этот жест я тебя отблагодарю, чтобы ты не путал меня с Калигулой. – Он поискал глазами Ямайку. Та сидела у бара, спиной к ним. – Она милашка. Мы всегда так препираемся. Как гадкие кошечки.
Алая вспышка на большом экране. Джейсон снова искромсал совокупляющихся тинейджеров. Кристал пропищала: «И-и-и-и… и-и-и-и»…
– Чао. – Баухаус вышел в коридор.
Джонатан снова посмотрел в сторону Ямайки. Он чувствовал себя неуютно в окружающих декорациях порнофильма. С тех пор как он переступил порог дома Баухауса, ни одна из его пчелок-трудяжек не произнесла ни слова.
– Привет.
– И тебе. – Ямайка прикончила дорожку и втерла остатки в десны. – Мне нужно выпить.
Джонатан сказал тихо:
– И я бы не отказался. Все это очень странно, правда?
– Ммм, я и не заметила. – Она хмыкнула и стукнула его по руке. – Не обращай внимания на это показушное дерьмо. Баухаус когда-то был толстым ребенком, у которого в школе не было друзей. А теперь власть в его руках. – Она нашла стакан с толстым дном, налила туда «Столичной» и добавила лед, прозрачный, как медицинские линзы.
– Я бы предпочел пиво.
– Позволь мне за тобой поухаживать, – сказала она, указав на табурет. – Не обращай внимания на белый порошок. Садись.
Джонатан не мог понять, на чем зациклена Чари. Время от времени она касалась своей шеи или бедра кончиками пальцев, словно нащупала что-то в темноте и пыталась угадать, что именно.
На барной стойке под одним из медных фонарей он увидел металлическую супницу, с горкой наполненную мукой. Рядом стояла миска для фруктового салата, в которой лежали таблетки.
– Боже, это кокаин? То есть это всё – кокаин?
– У Баухауса самый лучший товар, – сказала Ямайка, не вынимая головы из холодильника. – Как насчет пива «Новый Амстердам»?
– Я еще старый Амстердам не пробовал. Там есть «Тихоня»?
– О, я вижу ты ассимилировался. Да, вот, возьми. – Она открыла морозильник и достала тяжелую кружку, покрытую льдом. Ямайка заметила, что Джонатан переводил взгляд с ее ног на кокаин и назад. – Давай, морячок, нюхни. Кокаин в доме Баухауса точно не разбавлен известью. Хотя его чистота разъедает носовые ходы не хуже. – Она рассмеялась над своей шуткой.
Он обмакнул палец и уставился на прилипший к нему порошок с таким же тупым выражением на лице, как у Чари. Та продолжала пристально глядеть на паутинку из дыма благовоний с ароматом пачули. Ее взгляд был устремлен в никуда. За ней, на барной стойке, стояла бутылка кока-колы. Капельки конденсата покрывали ее нижнюю половину. На горлышке виднелись следы порошка.
– Похоже, наша маленькая потеряшка пыталась растворить кокс в кока-коле, – сказала Ямайка.
– Когда-то в кока-коле был настоящий кокс, правда? – Диалог превращался в сюр.
– Ага. Настоящий кокаин убрали из рецепта в начале двадцатого века. Его заменили кофеином. И когда-то было очень популярно кокаиновое вино. Называлось Vin Mariani. Его пил Томас Эдисон. Его пил Жюль Верн. Даже президент – Грант, Вильсон или Мак-Кинли, кто-то из них. Оно было популярнее кислоты в шестидесятые. – Она налила в кружку «Тихоню», с идеальной шапкой пены высотой в два с половиной сантиметра. Затем бросила оценивающий взгляд на остальные угощения. Джонатан смотрел на них с таким видом, словно пытался расшифровать иероглифы. – Кстати, о кислоте, – сказала она, – здесь есть неплохой ЛСД, очень мягкий. Метаквалон, транквилизаторы, разбавители кокса, немного четверки [50],– она указала на открытую серебряную табакерку. Ее крышку украшала гравировка со сценой охоты на лис.
– Четверка? – повторил Джонатан, ничего не понимая.
– Прямо из Чиангмая [51]. Ближе к раю мы с тобой точно не будем.
Потом она сделала что-то странное. Под барной стойкой нашла коробку с бумажными коктейльными трубочками, наполнила одну порошком из табакерки и плотно завернула концы. Ледяное пиво «Тихоня» по вкусу напоминало шот «Шанду» [52].
– Я ни слова не понял из того, что ты сказала. – Джонатан попытался стряхнуть кокаин со своих джинсов. Не получилось.
– Ты действительно девственник. – Она рассмеялась, словно считала этот факт очаровательным. – Смотри и учись. – Она показала на предметы, лежавшие на столешнице. – Мягкая кислота – для расслабления. От нее много улыбаешься. Транквилизаторы помогают сгладить эффект от кокаина. А героин, ммм, детка! Героин смягчает все неровности лучше любого другого коктейля. Если ты переборщишь с кокаином, чуток героина приведет тебя в норму. Но не через вену, а назально. Мистер Кокс плюс мистер Героин равняется мистер Спидбол…