И он понятия не имел, что стряслось с Крузом.
– Люблю такие рассказы, – восторгался Баш. – Словно статья из желтой прессы. Но твоя история богата на детали. Вряд ли ты мог ее сочинить. – Он не был до конца серьезен, и его лицо выражало сомнение. – Ты прибрался и вытер всю кровь?
– Не было времени. Я не хотел разозлить Капру своим опозданием. Она уже, наверное, высохла. Интересно, что стряслось с котом.
– Отправился в кошачий ад.
Джонатан отклеил липкую ленту, придерживавшую углы листа, и ластиком стер с него несколько отпечатков пальцев. Он предпочитал работать с включенной подсветкой, чтобы видеть градацию тени и света – темный, темнее, самый темный. Кроме того, это позволяло следить за вертикальной и горизонтальной разметкой голубой миллиметровой бумаги. Подсветка пустого стола слепила глаза. Он прикрепил к нему следующий макет.
– Как думаешь, Капра не будет против, если я на пару дней возьму мощный фонарь из гаража?
– Собираешься сегодня заглянуть в шахту, бро?
Джонатан облизал сухие губы и нащупал трещины не менее обезвоженным языком.
– Проклятье. Я бы пошел с тобой. Но Камела… Ты ж понимаешь. Мы сейчас находимся в стадии переговоров.
– Что стряслось?
– Она сделала то, к чему моя кампания по избавлению от Камми не была готова, морячок. Стала со мной милой. Не придирается, не разбрасывает косметику по раковине. – Баш перешел на шепот, осознавая, что предмет их разговора обитает в этом же здании, а как известно, и у стен есть уши. – Она худеет как сумасшедшая. Через неделю влезет в то вечернее облегающее платье, которое свело меня с ума в начале нашего знакомства. Она приглашает тебя сегодня на ужин. И обещала не доводить. Купила мне кепку. – Он кивнул в сторону настенной вешалки, где висела мягкая кепка горчичного цвета.
– Может, у нее появился любовник, – сказал Джонатан, – и она покупает подарки, чтобы тебя задобрить.
Эта идея вызвала у большого друга высокомерный смешок.
– А может, у нее раздвоение личности, и сейчас я живу с Милой Камми. Скоро из серного облака появится Злая Анти-Камми. Не знаю, с которой из личностей я трахался вчера, но поделюсь с тобой одной жуткой деталью: кажется, нам нужно связаться с Книгой рекордов Гиннесса, потому что она трахала меня как высокоскоростной поезд. Я едва за ней поспевал. – Он ухмыльнулся. Видимо, некоторые пикантные подробности решил оставить при себе. – Хочешь еще кофе?
Джонатан знал Баша как облупленного. Поделюсь-ка с тобой небольшими подробностями своей сексуальной жизни, дружок. Только между нами. Но за откровенностью что-то скрывалось. Он хотел, чтобы Джонатан знал, что они с Камми занимаются любовью, но не хотел сообщать ему неприятное. Придется вытянуть это из него.
Джонатан решил сменить тему, в шутку подумав, что помогает Башу выйти из затруднительного положения.
– Ты же не можешь приготовить мне здесь турбо-кофе?
– Пиво лучше бы подошло, но не сейчас, не на работе, чувак.
Баш взял в руки кофейник и решил проверить, с какой высоты может попасть в кружку дымящейся струей колумбийского кофе. Когда он закончил, как всегда с размахом, его манжеты были запачканы кофейными каплями.
Кофе был хорошим, крепким, свежесваренным. Но Джонатану казалось, что кто-то харкнул ему в кружку.
Он вышел в туалет и там, в зеркале, внимательно рассмотрел меланотические мешки под глазами. Судя по их виду, ему требовался качественный сон. Он замешкался, прикусил губу и достал трубочку с кокаином из нагрудного кармана. Чтобы та не торчала, согнул ее пополам; бумага лопнула на месте сгиба. Просыпавшегося порошка хватило бы на пару дорожек. Ему было плевать. Он насыпал щепотку на ребро ладони, чувствуя себя доктором Джекилом, который вот-вот примет испорченное зелье. Стивенсон написал «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда» в 1880-х, когда принимал кокаин от туберкулеза.
«Что ж, посмотрим, действительно ли эта штука разгоняет словно ракета, как трубят на каждом углу», – подумал он.
Под прикрытием звуков льющейся из крана водопроводной воды он сделал две затяжки и смыл остальное, включая трубочку, в унитаз. Затем помыл руки, рот и лицо; промыл нос водой, как учила Ямайка.
Кокаин завел его гипердвигатель за девяносто секунд, подобно тому, как бак с закисью азота форсирует с наддувом гоночную машину. Он помнил все, что должен сделать, просматривать заметки не требовалось. Джонатан с ходу разделался с оставшейся стопкой макетов, выпив по ходу еще восемь кружек кофе.
– Никогда не слышал, чтобы ты напевал во время работы, – сказал Баш.
Джонатан рассмеялся и пожал плечами. Если кокаин повышает производительность, то он не против.
Этот эффект легко полюбить.
За ужином Джонатан увидел на пальце Камелы помолвочное кольцо с бриллиантом, и это вызвало депрессию шекспировского размаха. Он не сводил мрачного взгляда с камня, блестевшего на ее безымянном пальце. Так священники пялятся на груди прихожанок, отрешенно и инстинктивно.
В своей кепке Баш напоминал двенадцатилетнего мальчика с самой активной в мире щитовидной железой.
На ужин была курица с тархуном и свежими овощами, капустный салат со сладким перцем и хикама. На десерт – тонко нарезанная клубника со сливками и шоколадом в высоких креманках. Баш почувствовал подавленность Джонатана и понял, что позже его ждет серьезный разговор, поэтому игнорировал дискомфорт друга с прохладным, напускным безразличием.
Вместе они посмотрели взятую напрокат кассету с фильмом «Амазонки на Луне». Камела смеялась там, где нужно. В десять важно откланялась и, по ее словам, «отошла ко сну». На ней было бархатное платье с запа́хом, глубоким декольте и широким вышитым поясом. Она его немного перешила и подложила плечики. В итоге наряд должен был впечатлять, подчеркивать достоинства вновь появляющейся фигуры и умело скрывать участки, требующие улучшений.
Баш долго и громко смеялся – над фильмом, редкими шутками Джонатана и практически над всем, чем можно. Он из кожи вон лез, чтобы показать, как чудесно проводит время. В одиночку выпил шесть бутылок пива «Тихоня», перемежая их турбо-кофе с двойной дозой алкоголя, и съел не меньше пятидесяти печений с предсказаниями.
Придерживайся своих идеалов. О человеке узнают по делам.
Услышав, что в спальне заработал вентилятор, Джонатан придвинулся ближе к Башу на диване и тихо спросил:
– Хорошо, чувак, какого хрена здесь происходит?
– А на что это похоже? – Баш был бухой.
– Пару дней назад ты мне лапшу на уши вешал о том, что Баш плюс Камела равняется «ни за что на свете». Меня едва солнечный удар не хватил от блеска ее кольца. Похоже, твой уик-энд тоже был полон событий, жеребец.
Баш махнул рукой с полупустой бутылкой «Тихони», превратив ее содержимое в пену.
– Я тебе когда-нибудь рассказывал, зачем Камми приехала в Чикаго? Не для того, чтобы прыгать с одной идиотской секретарской работы на другую.
– Ты рассказывал, что вы сошлись после того, как ее бросил жених.
– Ага. Что ж, тут такая история, приятель. Пока она не замужем, у нее нет ни шиша. Ее миссия – вернуться в Айову к мамочке и папочке с кольцом на пальце, если можно так выразиться. – Его луизианский акцент снова проявился. Поэтому каждое второе слово, погруженное в благородный южный мед, звучало странно и непонятно. – Потом мамочка и папочка подарят ей домик на три спальни в престижном пригороде, две одинаковые «вольво» и медовый месяц длиною в год, где их единственная дочурка пожелает. – Последнее слово он произнес как поджалает.
– Чем занимаются ее родители? – Джонатан вертел в руках Магический шар Баша.
– Производством компьютерных клавиатур. Третий завод по объему производства в Америке. – У него начались проблемы с произнесением твердых согласных звуков. Он попытался смыть бессвязность речи глотком пива «Тихоня». – Теперь вы, простые смертные, скажете: «Боже, парень, ты же продаешься, разве нет?»
– Да, я так и подумал.
– Ты прав. Вторжение жопарей. Но давай по чесноку, Джонатан… Мне в этом году исполняется тридцать мать их четыре. И знаешь что? Я не прочь на годик сгонять в оплачиваемый отпуск. И в браке нет ничего такого, что нельзя исправить разводом.
В окошке Магического шара всплыла надпись: «Поцелуй меня в зад».
Слова Баша звучали мрачно и замкнуто. Он понимал, что поступает совсем не благородно, но надеялся получить поддержку. Джонатан чувствовал ясность, силу и контроль над ситуацией – так он чувствовал себя после приема кокаина – хотя в то же время ощущал себя очень старым и уставшим.
Джонатан похлопал Баша по плечу и понял, как его друг напряжен.
– Эй, мужик, не мне решать, делать тебе это или нет. У меня самого жизнь – катастрофа.
Баш пригвоздил его взглядом блестящих глаз:
– Не начинай опять дерьмо про Аманду. Я не в настроении, бро.
– Я и не собирался.
– Собирался. Еще как собирался. – Его дыхание участилось, как у разъяренного быка, готового броситься на красную тряпку. – Мужик, когда ты признаешь, что Аманда… вся эта боль и херня, через которую ты прошел… – это просто…
– Тише, остынь, успокойся, хорошо? – Страшно было видеть Баша в таком состоянии – грустного, тихого, не на позитиве. Будто задрал тогу Аполлона, а под ней оказался пенис размером с гороховый стручок.
– Слушай, может, дело в тебе, Баш? Может, это ты помог Камеле стать лучше? Помог ей приблизиться к оптимальной версии себя. И это хорошо. Боже, если ты кому-то помог, как это может быть плохо? Ты и мне часто помогал, гораздо чаще, чем я заслуживаю. Если бы тебя не было рядом, я давно руки бы на себя наложил. Мои другие, так называемые друзья просто испарились. Да пошли они к черту! Ты сказал, что не бросишь меня, и сдержал обещание. А друзья обычно так не говорят. Они рассказывают об этом лишь на похоронах, когда уже слишком поздно и ни черта не значит.
Джонатан понимал, что переливает из пустого в порожнее, вешает лапшу на уши, хватается за поверхностную логику. Но его представление было достаточно напряженным, чтобы удержать Баша от слез. Если бы он разрыдался, Джонатан сделал бы то же самое.