В маленьких глазках вспыхнули алые искры. Неужели он задел за живое?
– Что ж, умник. Читай по губам. Баухаус рассказал мне, что Джимми Макбрайд попал в тюрягу за то, что засунул свой прибор в ученицу средней школы. А ты уверяешь, Баухаус приказал его убить.
– Дурак. – Марко схватился за бортик кровати, и костяшки его пальцев побелели. Он склонился над Крузом и посмотрел ему прямо в лицо. – Какой на хуй Джимми Макбрайд? Парня, который был до тебя, звали Бонер. По крайней мере, мы его так звали. Хер знает его настоящее имя. Но это был он, и он мертв. Так что береги свой зад и радуйся, что двух кирпичей Баухауса не оказалось в твоей квартире. А то сейчас ты лежал бы в морге. – Каждое слово он отбивал толстым пальцем. Пунктуация питекантропа.
Сказав все, что хотел, Марко снял трубку телефона на прикроватной тумбочке и начал тыкать пальцем по кнопкам. Крузу было забавно наблюдать, как кто-то еще проходит телефонную полосу препятствий Баухауса. Может, все дело в морфии – или чем там его накачали дамы в белых халатах в больнице Святого Иуды, чтобы облегчить боль, нерезким, как коричневые буквы на желтой бумаге, наркотиком, – но ему было легко представить недостающие реплики Баухауса в этом разговоре.
Марко-костолом начал:
– Да, это я, мистер.
И Баухаус такой: «Давай пропустим. Круз рассказал, где живет этот Джонатан?»
– Еще нет, сэр. Я…
«Тогда выясни, мудак, и отправься туда и обыщи его хату. Прямо сейчас!»
– Да, сэр. Сделаю. А?..
«И узнай, куда делась эта пизда Ямайка. Заставь Круза тебе рассказать. Перекрой его капельницу или найди шприц и набери в него стеклоочиститель…»
– Да, сэр. Прямо сейчас займусь этим.
Марко повесил трубку и зло посмотрел на Круза. Если Круз увидит его в гневе, наверняка все расскажет.
Но Круз опередил его:
– Скажи, ты говорил с этим парнем, как там его, Джонатаном? Не помню фамилию. Баухаус его знает. Уверен, он тебе сказал.
– Э-э-э? Нет. То есть да, конечно, сказал.
Круз старался сбить Марко с толку и сделал вид, что ему в голову только что пришла блестящая идея.
– Этот Джонатан живет в моем доме. Как ты мог это упустить? Квартира 323. Иди прямо по коридору, мимо лифта. Квартира в дальнем конце здания. Зайди через вход с Гаррисон-стрит. Внизу на почтовых ящиках указаны номера квартир.
– А что насчет шлюхи? Баухаус сказал, она была с тобой, когда…
– Конечно, она здесь, со мной, сосет мой член, – перебил его Круз. – А я откуда знаю? Наверное, она на улице, занимается тем же, чем другие жрицы любви. На твоем месте я бы сначала поговорил с Джонатаном… Ты меня понимаешь?
Глаза Марко метнули ножи. Сейчас он умчится исправлять свои ошибки, иначе Баухаус скормит его пипиську ротвейлеру.
– Надеюсь, ты правду сказал. Тебе же лучше.
При виде удаляющейся спины Марко Крузу сразу стало легче, будто он выпил шот «Джека Дениелса». Марко скривился, словно каменный идол племени майя на унитазе.
Через секунду Круз услышал звонок лифта. Этой ночью в больничном отделении все спокойно.
Ночная медсестра оставила моток бинта на прикроватной тумбочке. Круз прочитал свою медкарту и выяснил, что она придет проверить его через пять минут. Как только она закончила, он выдернул иглу капельницы и замотал руку бинтом. Неплохо бы взять шприц с собой, на всякий случай. Его одежда, наверное, в шкафу.
Виктор Сталлис обложил погоду трехэтажным матом. С полуночи из-за метели на полицейских обрушился град вызовов. Снег несло на город чудовищными залпами ветра, дующего с озера Мичиган. Метель злобно швыряла снег в любой объект, встававший у нее на пути. Она была жесткой и мучительной. Голодный снежный шторм питался психикой и имуществом всех чикагцев, начиная от наркош с Дивижн-стрит и заканчивая шишками из пентхаусов на Лейкшор Драйв. «Не хотел бы, чтобы у меня этой ночью были такие же огромные окна, как в их квартирах», – подумал Сталлис. Вид за окном напоминал картинку на экране телевизора со статическими помехами. А если стекло разобьется, на то, чтобы его заменить, уйдет его годовая зарплата.
Подразделение Сталлиса патрулировало улицы. От лобовой атаки шторма дворники его автомобиля бешено работали. Бесполезно. Он не осмеливался ехать быстрее пятидесяти километров в час. Патрулируемая площадь Оквуда составляла около восьми квадратных километров. Самый большой недостаток этого района – скука. Но лучше, чем работа в Лупе [61], из-за которой у большинства офицеров появляется язва на нервной почве.
Виктор Сталлис был не в форме. Он забросил физические упражнения после того, как Лиз оставила эту идиотскую записку на этом идиотском комоде. Который ее идиотская мамаша купила в антикварном магазине в качестве подарка на четвертую годовщину. С Лиз теперь было покончено – не из-за того, что Сталлис был полицейским, а потому, что в конце третьего года брака их представления о сексе перестали совпадать. Он начал предлагать различные вещи. Акробатические альтернативы. Смазки и гаджеты. Доминирующе-подчинительные позы. Другие отверстия. Занятия любовью, которые оставляли на теле следы как после допроса с применением силы. Наручники и полицейские дубинки.
Сталлис надавил на тормоз и потер лицо, чтобы прогнать сон. Он был не пристегнут. Его пояс со снаряжением валялся на пассажирском сиденье. Пять из двадцати пяти представителей закона Оквуда слегли с простудой и гриппом. Вот что бывает, когда слишком часто работаешь двойные смены в такую метель. Сегодня он патрулировал один и ничего не ждал, кроме вызовов о проникновении со взломом или бытовом насилии. Вынужденные находиться в четырех стенах люди способны на странное дерьмо.
Он подумал о том, чтобы трахнуться со шлюхой, которую парни в участке прозвали Оральной Энджи. Было скучно, поэтому он решил развлечься. Он доложил о бомже с травмой головы, которого надо доставить в больницу Святого Иуды, и отправился искать этого самого бомжа. Энджи жила в паре дверей от приемного покоя. Обычно полицейские просили ординатора или медсестру оформить документы. Пока оформляли бумаги, коп с хорошим чувством времени или будильником на наручных часах мог заскочить к Оральной Энджи и надраить себе торпеду.
Но конкретно в эту ночь Энджи валялась в постели, опухшая и неприветливая. Ее гланды распухли из-за какой-то инфекции. Сталлис распрощался с ней, прокляв холод и снег еще раз. Он мастерски стукнул бродягу дубинкой. Травма головы не вызвала подозрений. Но его поездка в приемный покой оказалась пустой тратой времени, не считая оформления документов.
Виктор Сталлис относился к своим сексуальным потребностям с пониманием и мог объяснить их рационально. За годы службы полицейские были свидетелями стольких жестоких сцен, что эмоциональная черствость становилась неизбежной. Поэтому для того, чтобы испытывать простейшие чувства, нужна чрезмерная стимуляция. Его собственные генитальные аппетиты были подвержены влиянию побочного продукта чувственного нейтралитета. По его собственным словам, чтобы попасть в яблочко, ему приходилось шире замахиваться. Лиз его не понимала. Черт, Оральная Энджи была в состоянии постичь эту психологию, не требуя пространных поэтических объяснений. Сталлис даже давал ей деньги. Дважды. Он старался быть хорошим парнем.
Теперь, посреди ночи, он сидел в одиночестве в машине. Его член раздувался, потом сдувался и опять раздувался при мысли о том, что у него могло бы быть с Энджи, несчастной сучкой. Этой ночью на улицах, покрытых коркой льда, не встретишь проституток, так что дружка удовлетворить не получится.
Радио запищало, просканировало каналы, затем затрещало и зашипело. Будто слушаешь панк-рок. Сталлис поставил громкость на минимум. Лампочки на экране продолжили мигать. Спать было слишком холодно. Если он заснет, то превратится в сосульку и окажется в морге больницы Святого Иуды. Казалось, три часа ночи никогда не наступит. Завтра он поменяет ночные смены на дневные. Эта смена заканчивается в три, а следующая начинается в полночь.
Он так рассчитывал на Оральную Энджи.
Посреди этой снежной ночи обледенелые сугробы обжигающе блестели. Снежный вихрь снизил видимость до нуля. Даже включив ближний свет, Сталлис мог видеть только на пару метров вперед. Уличные фонари тускло светили, и он видел не их, а только затуманенный свет, который то появлялся, то пропадал – как облака, проносящиеся мимо иллюминаторов реактивного самолета. Если Сталлис включит дальний свет, он отразится от снега и ослепит его. Это напоминало белую мглу, которая встречается высоко в горах. Свежий снег заваливал плохо очищенные улицы.
Слишком холодно для преступников.
Он даже не понимал, на какую улицу повернул, когда увидел покоцанную «Хонду Цивик» Ямайки, наполовину скрытую белым сугробом. Он опустил стекло и посмотрел на вход в Кенилворт Армс на Гаррисон-стрит.
Любопытно.
Если Ямайка окопалась в Кенилворт Армс, это может быть как-то связано с облавой, в которой Сталлис принимал участие. Может, здесь сходка наркодельцов или этот ублюдок Баухаус приказал им передислоцироваться. Отступить и перегруппироваться. Сталлису нравилась охота. Наркоторговцы и их тупые подчиненные всегда так предсказуемы. Он мог отрапортовать, что заметил подозрительную активность и решил проверить, в чем дело. Если Ямайка в здании, она отполирует его дубинку между ног, чтобы не попасть в тюрьму, избежать нервотрепки и не получить еще одну запись в личное дело. Да если он прикажет, она подставит ему задницу и будет лаять как гончая собака.
Он вылез из машины, надел кобуру и застегнул теплое пальто с высоким воротником. Угрюмая улыбка на лице, заряженный пистолет на поясе. Как постоянно шутил Рейхольтц – плотно сожми губы, чтобы другие разжали булки.
Занавески на угловом окне первого этажа бешено развевались на ветру. Внутри темно, и казалось, что окно разбито. «Если бы внутри кто-то спал, окно было бы закрыто», – подумал он.