Дважды. Острая боль пронзила его внутренние органы, от почек до легких.
Он вцепился в провод мертвой хваткой и совершил самое быстрое восхождение по незакрепленному канату в истории. Он со всей силы лягнул чудовище в рыло, и оно отступило под воду.
Джонатан ударился о стену шахты со звуком громче колокольного звона, которым отмеряют время в соборе Парижской Богоматери. Его ноги скользили, но двигались быстро, подгоняемые врожденной мотивацией рода человеческого. За считаные секунды он схватился одной рукой за подоконник квартиры 107. Его пальцы порезали осколки стекла. Новая кровь смешалась со старой. Он поморщился, но какая разница. Было больно, но разве боль его остановит?
Довольно странное ощущение… потому что ниже пояса не было ничего. Он больше не чувствовал ног и повис на проводе.
Приятное новокаиновое онемение заглушило чувства. Джонатан все еще держался рукой за подоконник и пытался переварить новую информацию. Он мог издать лишь тихий звук у-у-у. «Я стал призраком, – подумал он. – Призраком, о котором рассказывал Круз. Стонущим в ночи». Чернильное облако наркоза поднялось выше, к его глазам, и нежно закрыло их пеленой.
Фонарь погас со щелчком.
Высоко, в тысячах метров над ним, фигурка смотрела на него из крошечного желтого окна, размахивала руками и звала какого-то Джонатана. Оранжевая оплетка провода гладила его лицо. Он еще раз попытался закричать, но снова издал мурлычущий звук.
Расслабься. Его рука последовала совету.
Пока Джонатан падал вниз, он видел, как свет над ним бешено скачет. Он знал, что несколько раз ударился головой о стены шахты, но ничего не почувствовал. Сначала угасла боль. Потом ужас. Прохладная вода сомкнулась над его лицом. Из его носа поднялось несколько пузырьков, но потом он забыл, что нужно дышать.
У него была эрекция. Он вспомнил, как Ямайка занималась с ним любовью. Воспоминания были приятными и нечеткими. Его член уперся в ширинку армейских брюк. Рука соскользнула с мусорного айсберга и ушла под воду.
Он попытался произнести имя Аманды. Хотел бы, чтобы его последние мысли были о ней. Но, когда волны погребли его под толщей воды, Джонатан уже не мог вспомнить, как она выглядит.
Двадцать два
Круз чувствовал, как его кости скрежещут при каждом шаге. Ломота от холода во всем теле ощущалась словно физический недостаток, а арктический воздух держал в сознании. Но хуже всего было то, что действие обезболивающего ослабло и травмы, полученные во время драки, напомнили о себе болью, вонзившей зубы в плоть.
Его рука была укутана мягкой белой повязкой, проложенной изнутри ватой, как детские пеленки, и покоилась на удобной подвеске из марли и алюминиевых скоб. Эта конструкция не позволяла шевелить травмированной рукой и напоминала плечевую кобуру. В шкафу в больнице Святого Иуды он нашел свою армейскую куртку. В нагрудном кармане лежали пятьдесят баксов мелкими купюрами.
Его армейский жетон потерялся где-то между тюрьмой и больницей. Кто бы его ни украл, забрал не просто ювелирное украшение: лишенный подарка Рози, Круз чувствовал себя без руля и ветрил. Еще одна связующая нить с Флоридой была разорвана. Кусочки его личности осыпались один за другим.
Он помнил, как потерял сознание в душевой кабинке у Баухауса и очнулся примотанным к больничной койке. Рядом сидел Марко с рожей, напоминавшей дуло дробовика. Круз сразу понял, что у него осталось мало времени.
Поймать такси у больницы Святого Иуды оказалось легко. Но чтобы уговорить водителя ехать в Оквуд в такую метель, пришлось раскошелиться.
Перед тем как выскользнуть из своей палаты, он позвонил Ямайке и попал на автоответчик. Он понятия не имел, что сказать, чтобы не выдать Баухаусу свои планы. Скорее всего, телефон Ямайки прослушивали Он надеялся, что она снимет трубку… но что он мог ей сказать?
Электронные уши Баухауса повсюду. Учитывая особенную жизнерадостность Марко, Круз решил, что отсутствие сообщений – хороший знак, и повесил трубку. Прости.
Единственное, что он мог сделать – связаться с Джонатаном и выяснить, что произошло у Баухауса. Можно спросить у него про быстрый и разрушительный обыск, который наверняка произошел в квартире над ним.
Боль пронзила его мозг и напомнила, что шевелить рукой – не очень хорошая идея.
Такси ползло по Гаррисон-стрит, пытаясь преодолеть шторм. Снегопад прекратился. С озера дул ураганный ветер, способный накренить корабль. Нерастаявшие снежные дюны, переродившиеся в новые структуры, заставляли автомобили рычать, погребали под собой пешеходов и останавливали жизнь цивилизации. Ковыляющий город. Он ковыляет, потому что не может идти, заваленный тоннами мягкой древесной стружки, упавшей с неба – бланшированная вода, густая, словно пепел из печей крематория.
Печка в такси еле работала, Круз дрожал. Ему и так было холодно и больно, а когда он выйдет из машины, станет хуже. Такси остановилось возле полицейской машины, припаркованной рядом с другим автомобилем, который стоял на куче грязного снега. Сердце Круза забилось так сильно, что заболело горло.
Он несколько раз пробормотал черт побери и попросил водителя высадить его за углом, на улице Кентмор, подальше от полицейского автомобиля.
Чаевые? Сам иди на хер.
Дверь, выходящая на улицу Кентмор, была заперта. По ночам все двери должны запираться на замок. У жильцов есть ключи. Но обычно двери открыты нараспашку круглые сутки. У подножья ступенек снег собрался в сугроб. Дверью не пользовались какое-то время. Почему именно сегодня?
Круз вытащил из-под молнии капюшон и затянул тесемки вокруг лица. Чтобы сделать это, пришлось исполнить несколько болезненных па. Он надеялся, что метель скроет его от любопытных глаз. Стараясь не походить на шпиона, Круз выглянул из-за угла.
Судя по всему, в полицейской машине никого.
Он сделал три шага. Подсветка приборной панели и фары горели. В окнах не видно силуэтов. Может, коп спит внутри? Непохоже. Не в такой шторм. И машина была бы припаркована по-другому. Значит, он в здании, колотит в двери и рыскает в поисках наркотиков, плохих парней и пропавших детей.
Круз подошел ближе; еще один сгорбленный пешеход, продирающийся сквозь предрассветную метель. Замедлил шаг. Любопытный гражданин. Ой, смотрите, полиция. Сейчас все образуется…
В машине никого не было. Свежий снег сглаживал стык капота и ветрового стекла. Стекло водительской двери было опущено, на сиденье таял снег. Печка в салоне работала, но ключей в замке зажигания нет.
Его первой мыслью было грабануть копов, и побыстрее. Но с травмированной рукой это вряд ли получится. А коп, возможно, периодически выглядывает из двери здания и арестует Круза, как только тот залезет в кабину. Интересно, в полицейских машинах есть сигнализация? Конечно, есть. В любом случае сейчас не время выяснять. В данный момент Круза волнуют совсем другие вопросы.
Входная дверь на Гаррисон-стрит была приоткрыта. Температура в фойе колебалась в районе минус пятнадцати. Круз заметил, что окно одной из квартир на первом этаже разбито и его занавески развеваются на ветру. «Еще кто-то освободил квартиру», – подумал он. Обычно жильцы съезжали под покровом ночи, выкручивая лампочки и выламывая розетки, даже заляпанные универсальной белой краской Фергуса. Свет не горит. Дома никого.
Кровь на раме уже замерзла и покрылась инеем, поэтому Круз не мог ее видеть.
Чтобы попасть в свою часть здания, ему приходилось пользоваться лестницей в конце коридора. Внутренняя планировка Кенилворт Армс была настолько запутанной, что в разные квартиры на одном этаже вели разные лестницы. На втором этаже имелся переход между лестничными колодцами, выходившими на Гаррисон и Кентмор. Но на первом и третьем этаже он отсутствовал. На первом этаже ты упирался в голую стену, кое-как выкрашенную Фергусом в белый цвет. На третьем часть коридора была модифицирована и присоединена к одной из квартир, которая иначе осталась бы без окна.
Если бы Фергус починил чертов лифт, то многих мучений можно было бы избежать. За все время, проведенное здесь, Круз ни разу не видел, чтобы он сдвинулся хотя бы на миллиметр. Малярная лента, наклеенная крест-накрест на раздвижную дверь, была старой и начала крошиться. НЕ РАБОТАЕТ. Может, Фергус покрасил стены в шахте лифта таким слоем краски, что кабина просто не могла пролезть. А может, за дверью уже не было никакой кабины. Фергус сдал ее в ломбард, в обмен на несколько ящиков формальдегидного лосьона после бритья.
Круз прошел мимо дверей холодильника, встроенного в стену первого этажа. В стене были и другие маленькие дверцы, на высоте примерно один метр, запертые на засов, словно вход в квартиры лилипутов. А вот и лифт, опечатанный Фергусом. В этом здании полно дверей, ведущих в никуда.
Погодите.
Дверь лифта открыта. В кабине горел свет. Похоже, все работало. Круз услышал тихое жужжание. Наверное, приходили инспекторы по лифтам и прижали Фергуса, припугнув законом.
Круз не знал, как поступить. Его больная рука умоляла воспользоваться лифтом. Когда он зашел внутрь, кабина качнулась под его весом. Это вполне ожидаемо. Кабина лифта была размером с небольшой шкаф. В ней пахло средством для дезинфекции и влажным ковровым покрытием. Круз не ожидал, что внутри так чисто. Совсем не похоже на Кенилворт Армс. Кабина даже не была похоже на лифт. Внутри ни металлических деталей, ни поручней, ни рекламных объявлений. Просто коробка с дверьми. Раздвижные створки внутренней двери закрывались автоматически после того, как внешняя была плотно закрыта вручную. Через ромбовидное застекленное окошко, защищенное металлической сеткой, он мог видеть коридор. На уровне его головы располагалась решетка размером с книгу в мягкой обложке. Под самым потолком находился крошечный сервисный люк, примерно в пятнадцати сантиметрах от его вытянутой руки. Лифт приводился в движение старомодными кнопками, по одной на каждый этаж, плюс закрашенный тумблер. Круз догадался, что тот предназначен для аварийной остановки. Он нажал на кнопку третьего этажа и заметил, что рядом с са́мой нижней выгравировано «Н. Вестибюль». Ну и хохма.