Вечная метель снаружи смолкла, как только входная дверь и окна исчезли. Во внезапной, всепоглощающей тишине Круз мог слышать, как двигается что-то большое и стихийное, словно тектонические плиты готовятся создать новую затейливую топографию. Пол покосился и подтолкнул его к потолку. Он устоял на ногах, но еще раз ударился травмированной рукой. Его зрение не успевало за поворотами головы.
Флаеры, спам и журналы с купонами покрывали пол, словно разбросанная колода игральных карт. Из ящика под номером 307 – квартира Круза – выпал блестящий предмет, со звяканьем упал на половицу и соскользнул, подчиняясь изменчивым законам земного тяготения в этом сумасшедшем доме.
Круз узнал платиновую опасную бритву Эмилио.
Это мог быть и сам Эмилио, если добавить крови и увеличить его до стандартного размера. Мстительные глаза ярко горят, всегда готов врезать вашим же вырванным сердцем вам по лицу.
От воспоминания у Круза закружилась голова. Баухаус приперся сюда. Значит, Эмилио тоже был здесь. Каким образом Крузу повезло избежать встречи с ним?
Может, Эмилио все еще здесь, направляется к входной двери, подобно Крузу, до того, как дверь решила взять тайм-аут?
Осторожно, будто сухопутная крыса на палубе корабля, он подошел к бритве. Единственная посылка, которая когда-либо побывала в его почтовом ящике. Ничего подобного ему раньше не присылали.
Круз поднес бритву ближе к глазам. Воспоминания о чудовище с глазами Джонатана рассеялись. Он помнил бритву, растущую прямо из плоти его руки. Но это была не та бритва. Лезвие определенно принадлежало Эмилио.
Тело сообщило ему, что он скоро упадет. Он употребил слишком много кокаина и теперь хрипло дышал. Наконец Круз вырубился и остался на ногах лишь по инерции.
Он раскрыл бритву. На ней была кровь – на цепочке, лезвии, рукоятке – везде. Это последнее, что он увидел перед тем, как свет померк и он рухнул головой вперед во тьму угольной шахты.
Тьма была внезапной и кромешной. В нее не проникал дневной свет. Не было даже бледного снежного сияния или зеленоватого свечения разложения на лице существа с глазами Джонатана.
Даже если бритва не стала последним подарком того, что осталось от Джонатана, Круз был готов в это поверить. Человеческой истории плевать на правду.
Он нашарил стену, в которой раньше располагалась входная дверь, и вонзил в нее бритву. Словно топором, прорубал себе выход – в надежде, что правила, по которым существует здание, продержатся еще несколько минут.
Круз просунул руку в отверстие. В темноте казалось, что он погружается в выпотрошенную коровью тушу. Он постарался засунуть здоровую руку как можно дальше. Когда она вошла в щель по плечо, почувствовал холод.
Круз схватился за внешний край и начал протискиваться в дыру, которую прорезал опасной бритвой. Теплая жидкость брызнула ему на лицо. В рот набилась липкая йогуртовая слизь. Круз залез в дыру по грудь и подтянул ногу. Тем временем пол в здании резко накренился.
Полное безумие, думал он, протискиваясь через влажную плоть. Круз чувствовал, как рана начала затягиваться, чтобы запечатать его внутри навсегда. Идиотизм. За такие испытания на телешоу платят деньги.
Он окунулся головой в таз с дерьмом и наглотался его сполна. Бедный Рози.
Ослепительный белый свет. Словно смотришь на солнце. Он пополз на него.
Сильный мороз обжег его влажную руку. Он воспринял острую боль как облегчение, доказательство того, что еще жив. Ему удалось выбраться. Это было тяжело, словно вытягиваешь себя одной рукой из смоляной ямы. Снег встретил ослепляющей белизной, болью и убийственным холодом.
Круз понятия не имел, где находится. Все накрыла снежная лавина. Метель не давала ему видеть дальше вытянутой руки, сразу покрывшейся коркой льда.
Он сжал руку в кулак, и корка льда треснула. Раны, полученные в лифте, снова открылись. Красный цвет ярко контрастировал с белизной.
Улица Видвайн где-то в радиусе пяти кварталов. На ней – «Бездонная чашка», а там – Ямайка. Она нетерпеливо постукивает ногой и думает, что все эти тайные встречи попахивают шпионскими фильмами. На столе перед ней – чашка горячего кофе и газета. Она читает, что произошло в мире, пока длились ее приключения.
Трещина в фасаде за спиной Круза поползла вверх, ее конец затерялся в снежном вихре, скрывавшем верхнюю часть здания. Разрез, начатый им, отважно пытался расколоть весь дом. От него исходило едва уловимое лунное сияние. Чтобы его разглядеть, надо было стоять рядом со зданием. Круз хотел держаться от дома подальше, поэтому так его и не увидел.
С каждым шагом Круз утопал по колено в снегу. Его ботинки вязли в трясине кристаллов, пытавшихся выскоблить глаза, пока те не помутнеют и не ослепнут. Он вытянул свободную руку вперед, словно животное, которое хотело сразиться с силами природы. Круз преодолевал глубокий снег, погружая в него одну ногу и подтягивая вторую. Пчелиный рой ледяных частиц жалил глаза с враждебностью, за которой стояло нечто большее, чем суровый климат.
Все вокруг было погребено под толщей снега, на стандартную глубину кладбищенских могил, плюс еще несколько метров. В качестве страховки от восстания живых мертвецов.
Круз сильно стукнулся рукой о фонарный столб. К нему прикреплен указатель, покрытый коркой льда. Круз был практически уверен, что это угол улиц Кентмор и Гаррисон. Практически уверен.
Каменный столб возвышался как гигантский ледяной сталагмит, похожий на настоящий клык. Круз обнял его и на несколько секунд смог защитить глаза от снега.
Когда он зажмурился, они наполнились слезами и обледенели. Он отодрал корку льда вместе с кожей. Капли свежей крови вокруг глаз моментально превратились в ледышки.
Нужно сесть.
Продолжать путь опасно. В такую метель легко заблудиться в трех метрах от собственного крыльца. При определенных условиях, с учетом индекса охлаждения ветром, температура могла снизиться до пятидесяти пяти градусов ниже нуля. Человек замерзает в считаные минуты. Или тело израсходует всю влагу в попытке согреться. Наступит полное обезвоживание, в то время как пальцы на руках и ногах онемеют под воздействием анестетика обморожения. Ткани закристаллизуются и отомрут, став такого же цвета, как кровоточащие стены здания.
С помощью бритвы Эмилио Круз прорубил углубление в снегу. Платиновое лезвие прорезало корочку, обнажив более мягкие слои. Он слышал, как люди, чтобы переждать шторм в два раза меньшей мощности, в спешке выкапывают маленькие и́глу.
Он сел. Нужно отдохнуть. Он прорезал себе путь из здания. Вот что важно. Метель – лишь досадное неудобство. Все в Чикаго так к ней относились. Небольшая помеха.
Слой кровавой слизи, в которой он вымазался, просачиваясь через трещину в стене, покрылся струпьями. С каждым движением Круз ломал корку льда.
Сначала надо отдохнуть, а потом продолжать биться, несмотря ни на что.
Жаль, что он потерял солдатские жетоны. Без них никто не узнает, кем он был. Неопознанный труп. Бритва Эмилио – слабое утешение, пусть она и спасла ему жизнь.
Какая ирония, думал он.
С момента гибели Чикиты Круз боялся, что бритва Эмилио будет последней вещью, которую он увидит перед смертью.
Он оказался прав. Но больше не боялся.
Круз представлял, что превратится в ничто. Неопознанное нечто. Как вода – прозрачная, чистая, без примесей. Когда наступит весна и снег растает, не останется даже одежды.
Самая мощная метель за последнее десятилетие стихла только утром следующего дня.
Тридцать три
Аманда Роберти посмотрела на метель через овальное окошко на входной двери и поморщилась. Сегодня на почту не пойду, подумала она.
Почта играла большую роль в жизни Аманды. Обычно она дважды в день ходила в почтовое отделение Оквуда. Почтовые работники круглыми сутками сортировали корреспонденцию, складывали ее в мешки и наполняли абонентские ящики. Аманда занималась мониторингом СМИ по почте, и почта ей жизненно необходима.
Единственный минус – с такой работой никакой личной жизни. Другие люди, даже почтальоны, наслаждались благами нормальной жизни.
На крыльце ее дома снег собирался в сугроб. Даже через запертую наружную дверь она чувствовала пульсацию холода, его настойчивое приглашение выйти на улицу и страдать.
Ветка щелкнула в камине за ее спиной. Осенью она собрала сухостой и хворост с заднего двора и сложила под брезент на заднем крыльце. Камин довольно скромный, но облицован яркой плиткой. Он обеспечивал ее крошечную гостиную теплом и светом.
Большую часть пространства на втором этаже занимали пачки с бумагой, определявшие ее работу. Нью-йоркские и чикагские журналы неплохо платили за внимательность и готовность воспользоваться ножницами, когда нужно. Аманда никогда не испытывала недостатка в газетах.
Она спала в спальне на первом этаже. Жила внизу и работала наверху. Она ценила четкое разделение между работой и…
«Какой личной жизнью?» – спросила она себя снова.
Ее собственный призрак, полупрозрачное отражение в овальном окне, помог ей задать этот вопрос.
Карандашом она отодвинула кружевную занавеску на полукруглом дверном окне. Лак на ногтях еще не высох. Ногти идеальной формы, безупречное покрытие – база и лак. У кого еще было время на такой безупречный маникюр? Только у тех, кто не ходит на свидания.
В окне отражался цвет ее глаз – поразительная васильковая голубизна. Круз сразу обратил на них внимание. Аманда уже забыла Круза.
Всего двадцать девять, но уже много седины в ее кудрявых черных волосах. Семейная черта. Все родственники седели к тридцати годам. Младшая сестра, Дженна, полностью поседела в выпускном классе. Ее волосы густые и здоровые, но полностью белые. Дженну иногда звали Джин, Аманду – Эми. Она ненавидела это имя, но оно приклеилось к ней в начальной школе.
Аманда хорошо училась. А Дженна ходила на свидания.
Каждой из них родители купили по дому. Они жили в районе Рассет Ран и рассчитывали, что дочери поселятся неподалеку. Дженна продала свой, как только оформила документы, взяла наличные и сбежала в Колорадо. Время от времени она звонила из Боулдера, Денвера или других городов. Звонки становились все более редкими. Теперь она связывалась с Амандой, только чтобы поздравить ее с днем рождения. Три последние рождественские семейные встречи Дженна пропустила.